Дженнифер Иган - Цитадель
Нора: Не волнуйся, у Ховарда есть переводчик. Та бабулька, что живет в башне, баронесса.
Она была тут? В этой комнате? Сама мысль об этом показалась Дэнни чудовищной.
Да нет, она не выходит из башни. И внутрь никого не пускает. Ховард с доктором стоят у нее под окном, доктор кричит ей на своем языке снизу вверх, а она потом кричит сверху вниз — передает Ховарду, что он сказал.
Дэнни откинулся на подушке и закрыл глаза. Для него сейчас это было слишком сложно.
Нора вдруг подскочила, засуетилась и начала теребить его одеяло.
Нора: Нет-нет-нет, только не спи! Не спи! Не надо спать! Не спи, слышишь?
Дэнни открыл глаза. Ты что, ненормальная?
Нора посмотрела на часы. Ее руки опять тряслись. Она пошарила у себя на поясе, отстегнула что-то, и Дэнни услышал легкий шорох и потрескивание.
Нора (торопливо, в портативную рацию): Он проснулся. Прием.
Хрип из рации: Сколько уже? Прием.
Нора: Десять минут. Прием.
Хрип из рации: …уже иду.
Нора улыбнулась. Дэнни давно хотел увидеть эту улыбку, которая вмиг сводила на нет и лиловые дреды Норы, и отстраненность, и нелюбовь к фактам, и она сразу же превращалась в милую девочку из хорошей семьи — какой, собственно, и была. Но Дэнни так и не увидел эту улыбку. Его взгляд приклеился к маленькой рации типа уоки-токи, которую Нора держала в руке, — не приклеился даже, а впечатался в нее намертво. Как объяснить, что испытывал Дэнни при виде этой пластмассовой игрушки? Наверно, то же, что участник голодовки, мимо которого пронесли поднос с горячим ростбифом. Или зэк с пожизненным сроком, которому показывают плейбоевскую красотку у шеста. Хотя и эти примеры мало что объясняют, так что попробую лучше описать реакцию Дэнни изнутри. Итак: его рот наполнился слюной, в животе заурчало, к горлу подкатил комок, в носу засвербело, на глазах выступили слезы, а из груди вырвался протяжный стон.
Что? Что?.. Нора суетилась около него, лиловые дреды тревожно подпрыгивали.
Это… Что это? В голове забухали тяжелые глухие удары.
Это? Уоки-токи. Слушай, может, надо вызвать… Потерпи чуть-чуть, сейчас придет Ховард, он…
Какой-то маньяк в голове у Дэнни ломился в запертую дверь, и было ясно, что дверь эта слишком тонкая и долго не выдержит.
Где ты это взяла? Перед ним проплывало то ли воспоминание, то ли видение: он держит такой же маленький пластмассовый аппаратик в руке, говорит в него, и такой же хриплый голос ему отвечает. От этого видения у него отчаянно засосало под ложечкой.
И чем сильнее Дэнни хотел иметь такой же аппарат, тем острее сознавал, что у него его нет.
Нора: Тут у всех есть уоки-токи. Иначе как бы мы отыскивали друг друга в этих…
Маньяк остервенело высаживал дверь, голос Норы тонул в грохоте.
Нора: А тебе Ховард разве не выдал?..
Бух. Ух. Ух. Дверь рухнула, Дэнни отключился.
Эй, слышишь меня? Дэнни. Дэнни!
Дэнни открыл глаза. Сначала он увидел: высоко-высоко над ним висит потолок, поперек потолка черные балки. Потом он заметил висящее гораздо ниже потолка лицо Ховарда.
Ховард: Проснулся, молодец, отлично. Он взглянул на часы. Так, девять сорок восемь. А прошлый раз он сколько продержался? Вопрос был задан кому-то через плечо. Оказалось, Норе.
Нора: Тринадцать минут.
Ты еще тут, дружище?
Дэнни: Тут я.
В Ховарде что-то изменилось — Дэнни не понял, что именно, но он как будто начал больше походить на прежнего Хоуи. Или это Дэнни уже начал привыкать к теперешнему Ховарду.
Ховард (Норе): Ты говорила с ним?
Нора: Так, немного.
Ховард: Ничем его не огорчала, нет?
Нора: Вроде нет. Она отвечала просто и прямо: никакой иронии, никакой двусмыслицы. Будто цветную картинку перевели в черно-белый формат.
Дэнни: Что тут вообще происходит?
Ховард: Хороший вопрос. Просто в самую точку. Ты помнишь, что выпал из окна?
Дэнни кивнул.
Ховард: Ну, в общем, ты не долетел. Упал на дерево. И слава богу. Не буду даже объяснять, что было бы… И так все ясно. Но об дерево тебя все же хорошо шандарахнуло, макушку в нескольких местах пришлось зашивать. Зато по поводу внутренних повреждений — в смысле, внутри головы — доктор считает, что у тебя просто сильное сотрясение мозга.
Дэнни: Это тот доктор, который не понимает по-английски?
Ховард поморщился. Да, он самый. Он у них тут главное светило, учился в Париже или уж не знаю где.
Объясняться с ним — это, конечно, кошмар… Ладно, ничего, справимся. Он тебе колет какие-то уколы, чтобы не было воспаления — вроде за этим надо специально следить в первые сутки. А нам велел расталкивать тебя каждые тридцать минут, чтобы ты не уснул каким-то «затяжным сном» или «затягивающим сном» — точно не скажу, тут могут быть издержки перевода. Но я практически уверен, процентов на девяносто, что это не кома. Просто какой-то особенный глубокий сон, от которого потом трудно очухаться.
Нора: Насчет снов.
Ховард: А, да, спасибо. Доктор велел узнать, снятся ли тебе сейчас сны.
Дэнни: Вроде нет.
Ховард: Вот это замечательно. Просто замечательно! Потому что когда начинается этот сон — затяжной, то ли затягивающий, — человеку часто что-то такое снится, и он начинает путаться, где сон, где явь… В общем, я страшно рад, что у тебя этого нет.
Он снова склонился над Дэнни и стал всматриваться. От него шел сильный мятный запах, будто он только что чистил зубы. Дэнни заметил капельки пота у него на лбу, под волосами, и понял, что именно изменилось в лице кузена. Появился страх. Ховард боялся.
Ховард: Если сможешь не отключаться два часа подряд, то дальше мы не будем теребить тебя каждые тридцать минут. Только надо, чтобы это произошло в пределах пятнадцати часов от момента падения, — пока прошло (взгляд на часы) около девяти. Тогда можно будет расслабиться и больше никаких шагов не предпринимать.
Дэнни: Каких шагов?
Ховард: Ну, следующий шаг — если понадобится — вызвать вертолет и перевезти тебя в больницу. Там тебе сделают сканирование мозга.
Он сказал это небрежно, как о сущем пустяке, и это его выдало. Ховард по-настоящему боялся. Он знал, что Дэнни сильно влип — неизвестно, выживет ли. Зато Дэнни, видя это, почему-то был спокоен, будто ему самому уже не надо бояться, раз за него боится кто-то другой. А может, его просто так пришибло от уколов.
Ховард: Хотя не думаю, что до этого дойдет, и доктор тоже не думает. Смотри, мы с тобой уже разговариваем (опять взгляд на часы) почти десять минут. В сон не тянет?
Дэнни: Не тянет.
Ховард: Вот и хорошо.
Он замолчал. Дэнни тоже молчал и, борясь с новой волной тупой усталости, старался не закрывать глаза.
Ховард: Гммм… послушай, Дэнни. Хочу задать тебе один вопрос. Только он достаточно деликатный.
Он покосился на Нору, та отошла к окну. Ховард придвинулся ближе и облокотился о матрас, так что от его мятного дыхания в ноздрях у Дэнни защекотало.
Ховард: Я бы не стал сейчас об этом заговаривать, но… Доктор велел нам все время с тобой общаться. Только не огорчать. Так что если тебе что не понравится, ты скажи сразу, хорошо?
Скажу.
А в данный момент ты ничего такого не чувствуешь? Никакого огорчения?
Дэнни задумался. В данный момент он чувствовал себя как человек, которому вскрывают череп тесаком, но вряд ли это вписывалось в понятие «огорчение».
Нет.
Ховард: Хорошо. Ну, тогда вопрос. Касательно твоего падения. Скажи, это точно был… несчастный случай?
На этот раз трубка, по которой слова Ховарда перетекали в мозг Дэнни, оказалась особенно длинной. Дэнни успел поразглядывать Нору (она стояла, вывесившись до пояса из окна: возможно, курила) и полюбоваться ее обтянутой армейскими штанами попой. Когда вопрос Ховарда наконец дотек до его сознания, Дэнни рассмеялся.
Дэнни: Если бы мне в башку втемяшилось свести одним махом все счеты, не проще ли было подняться на этаж-другой выше, как думаешь? А еще проще — сигануть с крыши прямо в Нью-Йорке. Чтобы не мучиться с переходом на ваше европейское время.
Это хорошо. Хорошо. Рад слышать… Но я вообще-то не это имел в виду.
Дэнни помотал головой, не понимая.
Правда, в целом ты уже ответил. И все-таки… Я хотел спросить: когда ты торчал там, наверху… тебе никто, случайно, не помог?
В смысле вытолкнул, что ли?
Ну, не обязательно. Может, просто… чуть-чуть подтолкнул.
Постой, ты про баронессу?
Я понимаю, это может звучать странно… Но ты ведь успел с ней познакомиться?
Этот вопрос застал Дэнни врасплох. Какое-то время он разглядывал свои коленки, от которых покрывало расходилось во все стороны мягкими складками. Покрывало было бархатное, как у баронессы, только не зеленое, а темно-красное. И поновее. Дэнни стало жарко, будто в лицо ему плеснули чем-то горячим. Но Ховард уже по-своему истолковал его молчание.
