Дженнифер Иган - Цитадель
Ну хорошо! Нет. Слышу.
Мик метался под деревьями, будто не мог остановиться… глотку себе перережу… Думаешь, шучу?
Анна: Ладно, расслабься. Я просто предложила.
Мик: …никогда в жизни… Не верю, что ты…
Мик, ну хватит уже.
Мик перестал метаться и снова смотрел на нее молча.
Анна: Придумай тогда ты, как быть. Что мне делать, по-твоему? Если ты и дальше будешь так же себя вести и устраивать такие сцены, он все поймет. И уверяю тебя, тогда уж точно будет хуже.
Мик: Не надо ему ничего говорить.
Думаешь, мне самой этого хочется? Господи, да мне бы в голову такое не пришло, но только… Послушай, у меня дочь спит на руках, а я тут с тобой… Да черт возьми!
Мик: …говори тише.
Анна заплакала. Дэнни смотрел на них с изумлением. Оказаться свидетелем такой сцены! Он не верил ни своим глазам, ни ушам, ничему — и уж тем более не пытался разобраться в сумбуре собственных ощущений. Он испытывал:
1. жалость к Ховарду, который даже не догадывается, что его жена и его лучший друг дурят его по полной программе;
2. удовлетворение оттого, что в жизни Ховарда не все так прекрасно, как казалось;
3. еще большую жалость к Ховарду, потому что легко жалеть человека, у которого в жизни не все прекрасно;
4. странное возбуждение от сознания того, что он все видел, все слышал и все знает.
Именно на этом последнем пункте — осознании знания — к Дэнни вернулось кое-что очень важное, что в последние два дня начало уже хиреть без применения: ожила ищущая, мыслящая часть его натуры, которая всегда пыталась разобраться в том, что происходит кругом и какое место он, Дэнни, занимает в происходящем. Та часть, что поддерживала Дэнни на плаву все эти годы. Мир вокруг него рассыпался — и опять сложился, уже по-новому, и Дэнни снова стал самим собой, то есть он снова не просто что-то знал, но знал больше всех остальных, видел всю паутину, связующую людей и события, пока остальные замечали лишь отдельные натянутые нити. Он владел информацией. Так в его жизни было всегда, много лет подряд. Не то чтобы он использовал свои знания в каких-то целях: информация — игрушка опасная, она в любой момент может обернуться против того, кто пытается с ней играть. Но в самом том, что он ею владел — то есть знал, кто с кем и как связан, — в этом заключалась его сила. И у Дэнни было слово, выражающее все описанное: абс.
Мик взял Анну за руку. Ну вот, подумал Дэнни.
Мик (неразборчиво).
Анна (всхлипывая): Просто… Я так хотела приехать сюда… так ждала этого, а теперь… По ночам уже не могу спать.
Так Анна стояла и плакала, а Мик держал ее за руку. Потом она перестала плакать, вытерла слезы, поцеловала дочку в макушку и взглянула на часы.
Мик: …легче, если бы я…
Анна: Да, но ты не можешь уехать, и нет смысла об этом говорить.
Эге, подумал Дэнни. Что значит «не можешь уехать»?
Мик (неразборчиво).
Анна: Конечно, не надо было. Конечно, дурацкая затея. Но ты здесь, и с этим ничего не поделаешь.
Мысль Дэнни продолжала вертеться вокруг той фразы. Что значит — Мик не может уехать? По какой такой причине?
Мик (неразборчиво).
Анна: Да не за что тебе просить прощения. Я большая девочка. И в эту историю впуталась сама. Просто… выпутаться никак не могу.
Они уже не держались за руки.
Солнце переместилось, и Дэнни больше не видел их лиц. Мик пытался объяснить что-то Анне, но он говорил совсем тихо, так что до Дэнни не долетало ни звука. Анна молчала, слушала. Дэнни еще немного высунулся из окна, но, хотя ему удалось различить отдельные слова: там… надо решать… как это сделать… — смысл все равно ускользал. Дэнни давно не стоял на полу, а балансировал на животе, его руки и ноги болтались по обе стороны от окна. Упершись локтями в стену, он продвинулся еще на несколько сантиметров вперед. Как оказалось, слишком далеко.
Дэнни сразу понял свою ошибку: он недооценил главную силу вселенной — силу тяжести — и перенес основную тяжесть своего тела за пределы окна. И теперь эта сила влекла его вниз, держался же он лишь благодаря трению собственных штанов о камень. Дэнни стискивал зубы, чтобы не завопить. Он отчаянно шарил рукой по откосу, нащупывая хоть крошечную зацепку, он извивался и вилял задом, пытаясь ввинтить себя обратно в оконный проем. Еще секунду или две ему казалось, что все получится и главная вселенская сила снова окажется на его стороне; он уже начал потихоньку отползать назад, но подвело трение: только что его штаны тормозили о шершавую поверхность, а теперь они пропитались потом и заскользили. Или он сам заскользил внутри штанов, не важно, — но он скользил и орал как резаный, как орал бы любой на его месте, вываливаясь вниз головой из окна.
Он успел зацепиться за оконную раму ногами — большими пальцами ног, — это остановило или, во всяком случае, приостановило его падение. Теперь он изо всех сил старался держать ступни под прямым углом, чтобы не сорваться. Мик с Анной внизу что-то кричали.
Мик: Эй, кто там?
Анна: Не знаю… Стоп, это не кузен Ховарда? Дэнни, ты?
Дэнни молчал: чтобы ответить, ему пришлось бы напрягать пресс, тогда на ступни просто не осталось бы сил.
Мик: Черт, он там… Он же сейчас сковырнется! Так, я бегу наверх. Дэнни, держись!
Дальше было не слышно — Мик уже заворачивал за угол башни.
Анна: Держись, Дэнни! Мик тебя вытащит. Сейчас, потерпи немного!
Теперь все силы Дэнни сконцентрировались в ступнях: главное — держать их под одним и тем же углом, хоть это и трудно. Все тело Дэнни дрожало от напряжения, но он знал, что может провисеть так хоть час, если надо, — сил хватит. Вот только ботинки, кажется, не желали удерживать его ноги. Предательски, по миллиметру, ноги выскальзывали из них — значит, ботинки были ему велики? Растянулись за столько лет — или это сам Дэнни усох? Или носки тонковаты? Или ботинки всегда на нем болтались, просто до сих пор он этого не замечал? Вряд ли. Когда Дэнни их покупал, они сидели как влитые, за то и купил. У него еще мелькнуло тогда, что это судьба: раз ботинки сшиты специально для него, значит, в них он и должен встретить свое будущее. Теперь голова Дэнни ненужным балластом болталась внизу и тянула за собой все тело, а ноги выскальзывали: сначала мелкими потными рывочками, а потом одним большим последним страшным рывком, окончательно разлучившим Дэнни с его ботинками.
Глава девятая
Нора: Как тебя угораздило так загреметь? Жить надоело? Или это ты просто такой везучий?
Она сидела рядом с Дэнни, который только что открыл глаза и обнаружил, что он лежит на спине, на кровати, в незнакомой комнате. Кажется, это начало превращаться у него в привычку.
Дэнни: Где я?
Нора: В своей комнате.
Так. Час от часу не легче. У него появилась своя комната? Перед глазами стоял туман, и видно было плохо, но спустя несколько секунд Дэнни все же узнал деревянные стойки антикварной кровати, на которой он спал в первую ночь после приезда. Потом он разглядел высокие каменные стены и камин — точнее, оранжевое размазанное пятно в изножье кровати. В окне было черно. Значит, ночь, подумал Дэнни. Или что-то с глазами.
Но что-то явно было не с глазами, а с головой. Все так странно плыло и расплывалось, будто он наглотался колес — ладно, раньше он любил иногда закинуться, но сейчас-то с чего? Не успел Дэнни задать себе этот вопрос, как заметил еще одну неприятность. Или, возможно, он заметил ее сразу, едва открыл глаза, но из-за ваты, которой все было окутано, понадобилось время, чтобы эта неприятность дошла до его сознания: болела голова. И не просто болела. Обычная головная боль не шла с этим ни в какое сравнение. Она болела, потому что была разбита. Дэнни попытался дотронуться до больного места, но оно оказалось туго забинтовано.
И тогда он все вспомнил. Воспоминания медленно ползли на него сверху, при этом ему почему-то казалось, что сам он все выползает и выползает из своих ботинок. Да, неслабо его заморочило.
Дэнни: Чем это меня напичкали?
Нора пожала плечами: Вкололи что-то.
Все, что она говорила, попадало сначала в какую-то страшно длинную извилистую трубку, а уже потом, по этой трубке, вливалось в сознание Дэнни. И когда он сам отвечал, ему тоже приходилось дожидаться, пока его ответ по такой же длинной трубке перетечет от его мозга ко рту. Когда слово «вкололи» добралось наконец по длинной-предлинной трубке до мозга Дэнни, он дернулся. И спросил (после очередной долгой паузы): Что вкололи?
Нора: Точно не знаю. Этот доктор говорит на своем тарабарском языке, на котором тут все разговаривают.
Дэнни: А Ховард его понимает?
Нора: Его никто не понимает.
Дэнни кое-как удалось приподняться на локтях. Ты хочешь сказать, что какой-то тарабарский доктор, которого вообще никто не понимает, колет мне неизвестно что?
