Чудо как предчувствие. Современные писатели о невероятном, простом, удивительном (сборник) - Водолазкин Евгений Германович

Видно было, что они все нас ждали.

— Вот! — сказал Игорь. — Девочка Света. У нее одна ножка совсем кривая, а вторая тонкая. Она еле до окна может дойти, на костылях. Ей десять лет. Мамы с папой у нее нет. Одна тетя Лиза. А это тети-Лизин племянник, Славик. Брат девочки Светы. Он, конечно, был неправ…

Мы с Машей разревелись и рванули к двери.

Вечером у Волковых было что-то вроде маленького праздника. Теперь все любили всех и громко наслаждались своим великодушием. Лариса Николаевна, бабушка Маши, даже как будто извинилась передо мной. «Мне очень жаль, Ниночка, что я тебе не поверила сразу. Но признай, история была такая… не совсем натуральная, как будто придуманная. Правда?» — «Правда, правда!» — сказала я. Мне совсем не хотелось злиться и выяснять отношения. Но в уме я поняла — все равно для Ларисы Николаевны и я, и даже племянник Игорь — на ступеньку ниже. Потому что Петр Петрович, ее сын, а тем более Петр Евгеньевич, ее покойный муж, — богатые и знаменитые, а мы — уже не то. Мой дедушка — просто когда-то был известный. Не так, чтоб знаменитый, и уж точно не богатый. Мир устроен лесенкой, никуда не денешься. Маша рыдала и обещала отдать лишние книжки и платья, и я рыдала от жалости к девочке Свете, но ни за какие коврижки никто из нас — ни богатая и знаменитая Маша, ни втершаяся в эту компанию я — не стал бы с этой Светой не то что дружить — порог ее кошмарной конуры не переступили бы. Лучше в самом деле повеситься.

«А как же там живет Барби? — спросила я себя. И тут же ответила: — Барби — ведь это святая Варвара. Святые могут».

Дальше было совсем интересно.

Через пару дней я сидела у Волковых в большой гостиной и пила чай — теперь мы с Машей опять были лучшие подруги. За столом были только мы с Машей и ее мама. Вдруг с веранды зашел этот самый Игорь и сказал:

— Был в Сретенском, у ребят. Ну, у тех, которые мне помогли найти куклу. Там вообще черт знает что. Девочка Света, ну вот эта, инвалидка, — ударила ножом свою тетю Лизу. Но без последствий. В плечо. Сегодня. Рано утром. Сонную. Доковыляла до нее, и вот… Крика было, страшное дело. Поэтому группа приехала. В чем дело, почему? Потому что тетя Лиза продала ее куклу. Вот эту Барби. За сто рублей. Чтоб купить девочке одежду, то да сё, они ведь страшно бедные, для них сто рублей как для меня тысяча. Ничего, все нормально, тетя Лиза не стала заявление подавать, простила девчонку, ранка маленькая, списали на бытовую травму.

И тут из коридора вошла Лариса Николаевна, бабушка Маши.

У нее в руках был синий пластиковый пакет с иностранными буквами. Такие пакеты в те годы не выбрасывали, а сохраняли. Она несла его в обеих руках, как подушечку с орденом. Остановилась у стола.

— Маша! — сказала она. — Я обещала, что куплю тебе новую Барби. Вот! Правда, она не новая, но еще лучше!

Вытащила куколку из пакета, протянула Маше и продолжала, едва не прослезившись от собственного величия:

— Я выкупила твою Барби из плена!

Маша ойкнула и протянула руки к Барби, но Барби вдруг спрыгнула на пол и на глазах у всех превратилась в стройную, очень спортивную девушку под метр семьдесят пять.

— Какие вы все козлы! — закричала она, перепрыгнула через стол, задев синий фарфоровый чайник, который разлетелся вдребезги, и устремилась к веранде.

— Игорь! Держи ее! — на разные голоса закричали Машина мама и бабушка. — Хулиганка! Стой!

Но Игорь посторонился, и Барби, зачем-то разбив окно, нырнула в густые кусты шиповника.

— Что, неужели в самом деле? — Андрей Сергеевич развел руками и чуть комически поднял брови.

— Да! — резко ответила Нина Викторовна. — Спроси у Волковых, где их знаменитый чайник настоящего севрского фарфора.

— Ну а в чем чудо-то?

— Осенью сказали, что в Сретенском видели на рынке девочку. Точь-в-точь племянница тети Лизы. Худенькая, бледненькая, но — без костылей. Сама ходит, ты понял?

— Понял, понял! — согласился Андрей Сергеевич.

— Но для меня главное чудо святой Варвары — даже не это. Хотя, конечно, исцеление расслабленных — это классика.

— Что же?

— То, что я изменилась сама. Можно сказать, исцелилась. Помнишь, я тебе сказала, что жила в мире лесенок и вертикалей? Кто богаче, кто знатнее, кто умнее… Кто старше и главнее. Искала свое место в этих жестких решетках. Карабкалась. Кого-то отпихивала ногой. К кому-то не рисковала подойти. Холодный, унылый вертикальный мир. А после этого случая — не сразу, конечно, нет, не сразу, не в двенадцать-тринадцать лет… Мне для этого понадобилось лет десять. Чтобы перейти в горизонтальный, или даже спиральный мир, где людей не меряют, не взвешивают, а любят. Но началось все именно тогда. С чуда святой Варвары.

Она вздохнула и добавила:

— А вот папа римский уже давно вычеркнул Варвару из списка святых. Зачем? Почему? Как глупо! Но ничего. Нас это не касается, — улыбнулась Нина Викторовна.

— А вы такие прямо православные? — спросил Андрей Сергеевич.

— Опять на «вы»? — засмеялась она.

— Прости, Ниночка! — и он, идя рядом, левой рукой легонько обнял ее за плечо. — Однако ответь.

— Нет. Не такая чтобы прямо ух. Но все равно. Святая Варвара — это ого! Да ты теперь и сам знаешь.

Она повернулась к нему, и они, задохнувшись, первый раз поцеловались.

Павел Басинский

Зависть богов, или Вернись в Сорренто!

Долго я не решался написать об этой истории, случившейся со мной в мае не столь далекого, но точно доковидного года. История меня не отпускала, я часто вспоминал ее во всех подробностях. Но писать не поднималась рука.

Не хотелось публично рассказывать о том, как я семь дней провел в красивейшем и очень дорогом месте земли — на острове Капри. Да-да, на том самом Капри, где строили себе виллы римские императоры Август и Тиберий, а потом диктатор Бенито Муссолини. Где пролетарский писатель Максим Горький прожил семь лет, и к нему приезжали в гости Ленин, Шаляпин, Леонид Андреев и другие известные люди. Остров, посетить который считал долгом любой русский художник, поселившийся в Неаполе, чтобы оттачивать мастерство пейзажиста, а этих художников здесь в конце XIX века была целая колония. Где побывали Тургенев и Ницше, который сочинял «Так говорил Заратустра» под ослепительно прекрасным небом и солнцем неаполитанского побережья. Остров, который стал героем рассказов Бунина «Господин из Сан-Франциско» и Хемингуэя «Кошка под дождем».

Словом, посетить это намоленное место, чтобы полюбоваться Голубым гротом, побродить в Садах Августа и попинать ногой древние камни на развалинах дачи Тиберия, а заодно сделать сто пятьдесят селфи, разумеется, можно (если средства позволяют, а они мне тогда позволяли). Но обнародовать это… Как-то не совсем прилично.

Если читающий эти строки думает, что дальше я буду описывать красоты Капри, то пусть отложит этот рассказ. Описывать совершенную Красоту еще более неприлично.

Меня останавливало и то, что вся эта на самом деле глупая история, со мной тогда приключившаяся, по зрелому соображению стала казаться мне какой-то не совсем реальной и слишком личной. Было в ней нечто по-человечески очень простое и теплое, несмотря на весь холод и какую-то безвыходность положения, в котором я оказался.

Коротко говоря, это история о том, как после роскошной жизни на Капри я двое суток бомжевал в Неаполе.

Начнем…

Отправиться на Капри и снять там дорогую гостиницу меня подвиг Максим Горький. С 2005 года, когда в серии «Жизнь замечательных людей» вышла моя книга о нем, я считаюсь как бы его биографом, хотя это слишком лестное мнение. И вот, договорившись с «Редакцией Елены Шубиной», я взял аванс под книгу «Горький на Капри». Каприйский период его жизни с 1906 по 1913 год меня давно интересовал, но в моей прежней книге он был описан бегло и по бумажным источникам. Мне же хотелось прочувствовать на личном опыте. И я подумал: семь лет на Капри я, конечно, не потяну. Но издательского аванса на семь дней жизни в раю, пожалуй, хватит. Не все же кормиться от Горького, потрачусь и я на него. Как вот Бунин, Шаляпин и Леонид Андреев. Они ведь приезжали за свой счет.