Чудо как предчувствие. Современные писатели о невероятном, простом, удивительном (сборник) - Водолазкин Евгений Германович

В те времена, когда здесь жил Горький, Капри вообще был захолустьем. Всемирный туризм как таковой начинает активно развиваться в начале ХХ века, до этого были в основном санатории и лечебницы для туберкулезников и сердечников. Интерес к древней истории и спекуляции на ее счет только начинали становиться мировым трендом. Аксель Мунте в своей книге пишет о том, как старик-каприец, продавший ему кусок места с бесполезными скалами в Анакапри, копаясь на своем огороде, с досадой отбрасывал лопатой римские монеты вместе с камешками, чтобы они не мешали корням овощных культур, а мальчишки вдоль дороги швырялись обломками античных статуй.

Чем же привлек Горького этот остров, кроме полезного для его больных легких климата? Считается, что невероятной красотой. «Если бы я был Богом, то сделал бы себе кольцо, в которое вставил бы Капри», — писал он жене Ивана Бунина Вере Николаевне. Очень характерное для романтика Горького сравнение.

Но позвольте! В одном отдельно взятом месте красотой можно любоваться день-два, неделю, месяц… Но потом ведь к ней привыкаешь и перестаешь воспринимать как Красоту. Это правда, что на Капри, в какой бы точке ты ни находился, на триста шестьдесят градусов окрест — сплошная Красота! Но на протяжении семи лет твердить себе каждый день: «Ой, какая же здесь красота!»…

Вот это я и хотел понять, прожив на Капри не семь лет, но хотя бы семь дней. Что же такое эта пресловутая каприйская Красота?

Поставив над собой этот эксперимент, я каждый день с утра уходил путешествовать по острову. Подчеркиваю, только по той части, которая и называется Капри и где жил Горький, меняя виллы. (Сегодня только на одной из них, из красного камня, висит табличка, что здесь проживал «великий революционер» Maxim Gorky, знаменитый главным образом тем, что к нему приезжал Vladimir Lenin — в представлении итальянцев фигура куда более значительная.) На изучение второй части острова — Анакапри — у меня уже не хватило времени. Пришлось в потоке с обычными туристами ограничиться виллой Сан-Микеле и Monte Solaro.

На самом деле Капри — остров большой. Нужно принимать во внимание не только его горизонтальное, но и вертикальное измерение. Это остров многоуровневый, что увеличивает его площадь в несколько раз. За семь дней, уходя на прогулку с раннего утра и возвращаясь поздно вечером, я не обошел, наверное, и сотой части этого острова. При этом в гостиницу я возвращался, не чувствуя под собой ног, и падал на кровать совершенно без сил. Гулять по горизонтали — это одно, а по вертикали — совсем другое. Нечто такое можно испытать в Крыму, особенно — в районе Нового Света, который чем-то напоминает Капри.

Но не это открытие было главным, и не оно поразило меня. За семь лет пребывания на Капри страстный ходок Горький, несомненно, обошел весь остров вдоль и поперек, снизу доверху, и не один раз, изучив каждый его метр. Меня поразил не размер острова, а именно феномен Красоты Капри.

Да, примерно на третий или четвертый день к ней привыкаешь. Думаю, проживи я здесь месяц, я вообще перестал бы ее замечать, во всяком случае, перестал бы бесконечно ею восхищаться. Красота эта слишком бросается в глаза. Она не проникает в тебя постепенно и деликатно, как, скажем, красота Русского Севера. Красота Капри заполняет тебя сразу и целиком, властно, с первого взгляда, как немыслимо красивая женщина. Это такой «рак глаза». Не то что одного дня, одного часа довольно, чтобы ты оказался в полной власти Красоты этого острова и захотел, по словам Горького, оправить его в перстень, чтобы увезти с собой. Именно поэтому уже со второго дня я запретил себе фотографировать виды. Это абсолютно непродуктивно. Все виды здесь одинаковы, потому что одинаково прекрасны.

Однообразное чудо. Не самое лестное определение для, возможно, самого красивого места на земле.

Сделав такое открытие примерно на третий день, я приуныл. Я стал задавать себе вопрос: какого черта я здесь делаю? Я не Горький, чтобы снимать виллу за виллой, выбирая наиболее подходящую для быта и творчества, жить с актрисой МХТ Марией Андреевой, одновременно гражданской женой, секретарем и переводчиком, и писать о «свинцовых мерзостях русской жизни». Ко мне не приедут Ленин и Шаляпин.

Я не из тех, кто, жалея потраченные деньги, будет убеждать себя, что здесь исключительно хорошо, потому что здесь исключительно красиво. К тому же во мне нет туристического азарта и жажды изучения древних камней. Я не верю в развалины виллы Тиберия и готов поручиться, что если он здесь и жил, то не в этом именно месте, куда меня привел дорожный указатель. Туристический бизнес — дело не тонкое, а весьма грубое. Я в этом много раз убеждался, когда мне пытались впаривать глубокую древность в виде какой-нибудь Великой Китайской стены, ежегодно обновляемой кирпичами из соседнего комбината. Сады Августа, конечно, разбили не при Августе, и он сам, если и был здесь, видел какие-то другие сады и в другой точке острова находившиеся.

Остается Природа. Ее не фальсифицируешь. Небо, море, скалы — настоящие. Вот их видели Тиберий и Горький — на том же самом месте. Но эту красоту я уже понял, наполнился ею по самую макушку и теперь решительно не знаю, что мне с ней делать.

Словом, наступил момент, когда я отправился в местный магазинчик. Благо белого вина и лимончеллы там было предостаточно, а вкуснейшие каприйские помидоры размером с детскую голову в сочетании с сыром…

Озарение, как водится, снизошло на меня внезапно и именно в тот момент, когда я понуро брел в винный магазин. Что-то меня остановило на полпути. Я оглянулся, еще раз проверяя на себе воздействие Красоты, и окончательно понял, что она на меня больше не действует… Я к ней привык.

Но неожиданно, сам не знаю зачем, я посмотрел на свои ноги в шортах и кроссовках. Потом — на свои руки, торчавшие из рукавов обычной спортивной майки. Стал рассматривать кисти этих рук. И вдруг я понял, что схожу с ума.

Это был не я, а какой-то другой человек. Это был очень красивый человек, потому что на третий день, когда он перестал воспринимать Красоту острова как нечто вне его находившееся, он сам стал частью, фрагментом этой Красоты. Я вдруг почувствовал себя не чужим на этом празднике Жизни и Природы, но естественно своим. Мне улыбались небо и море, и скалы стали мне родными, как сестры. Каприйские птицы щебетали мне объяснение в любви, а какой-то шмель явно приглашал с собой подружиться. И я сам, будете смеяться, очень хотел подружиться с этим потрясающей красоты парнем с волосатыми ногами в дешевых шортах и глупой, но обворожительной (я ее видел!) улыбкой на лице.

Не буду лукавить, бутылочку винца я все-таки купил и распил в номере. Я не мог не отметить этот праздник знакомства с самим собой. С Павлом Басинским, который, черт побери, живет на Капри! На Острове Любви, который в тот момент, когда этот душнила готов был его проклясть, не просто распахнул свои объятья и не просто принял его в них, но сделал частью самого себя. И то же происходило с Тиберием и Горьким, с каждым, кто здесь жил в состоянии полного невероятного счастья любви к самому себе, заслуженно или нет ставшему частью этой Красоты.

Следующие четыре дня были, наверное, самыми счастливыми в моей жизни.

Но сколько веревочке ни виться… Наступило утро, когда мне нужно было покидать остров. На том же фуникулере, на котором я неделю назад поднимался на Пьяццетту, я за один евро спустился в Marina Grande (Большой Порт). Катер в Неаполь по расписанию отходил через полчаса, и я не торопился к кассе, неспешно попивая кофе с лимончеллой в прибрежном кафе. А зря! Когда я направился за билетом, возле кассы уже волновалась небольшая толпа туристов. В суматохе не сразу выяснилось, что катера в Неаполь не будет, потому что забастовали неаполитанские моряки. Но будет катер в Сорренто. Прикинув в голове время пути до Сорренто и из Сорренто на поезде в Неаполь, я решил, что к самолету все-таки успеваю. Пробившись через шумевшую толпу, я взял билет и пошел к катеру. Сдал чемодан в багажный отсек…