Андрей Кузечкин - Менделеев-рок
Хорек размахнулся для нового удара. Я отпрыгнул на метр назад. То, что было зажато в тощей лапе басиста, рассекло пустой воздух со звуком «ввух!».
Хорек сделал еще несколько яростных выпадов, я отскакивал все дальше. Наконец смог разглядеть его оружие – это был самодельный нунчаку, две деревянные чушки, соединенные длинной тонкой цепью.
Мы замерли, сжавшись в боевых стойках.
– Чего убегаешь, чего убегаешь, а, сученыш? – зло спросил Хорек, неумело вертя перед собой нунчаку. По гнусной физиономии змеилась кровь.
– Ты что, с этими деревяшками хотел на стрелу идти? Там тебе их засунут в анальное отверстие и вынут изо рта! – сообщил я вместо ответа.
Левый кулак плакал навзрыд, отдавался болью пах. Я был как раненый зверь – зверски хотелось пересчитать Хорьку ребра и зубы, я бы давно это сделал, кабы не нунчаку.
– Паскуда неблагодарная! – рычал Хорек, присовокупляя к каждому мало-мальски пристойному слову пару-тройку ругательств. – Я к тебе как к человеку, как к другу, как к брату родному… А ты – ты предатель! И пидор! Сам все это дело заварил, а теперь зассал?! Ты не только меня, ты нас всех предал, ты – хуже «доктора»! Был бы жив твой брат, ты бы и его с потрохами заложил! Я всем расскажу, как ты нас кинул! Мы, когда с «докторами» покончим, тобой займемся, ты не думай… Кто не с нами – тот против нас! Мы с тобой еще поговорим…
– Рожу вытри, – посоветовал я.
– Нападай, сученыш! – взвыл Хорек.
– Только после вас, – ответствовал я.
Хорек ринулся на меня.
– Эх! Йэх! Эх! Йэх! – отрывисто выкрикивал он, пытаясь меня зацепить. Я отпрыгивал назад, и лишь когда очередной удар был на излете, смог контратаковать Хорька ногой в живот. Тот поклонился мне, я прыгнул на него, сбил с ног и подмял под себя, придавив коленом. Вырвал из рук нунчаку. Рука Хорька тут же нырнула под куртку. Отшвырнув нунчаку, я вцепился в его руку и вытянул наружу: в ней был зажат маленький пистолетик. Хорек силился направить крохотную «пушку» на меня, но силенок не хватало. Я без труда отвел его руку в сторону, несколько раз ударил ею об асфальт, заставив бросить оружие.
– Эх ты, хотел застрелить меня? – Я выключил Хорька последним веским ударом. Пусть поваляется!
Трофейное оружие – «сверчок» и нунчаку – оставил себе. Давно искал замену дурацкому флакончику с «ультроном». Даже не поленился обшарить карманы «павшего в бою», чтобы заполучить остальные три патрона. Нашел также деньги – три мятые десятирублевки, новенькую полусотенную и какую-то мелочь – и тоже экспроприировал. Вряд ли он их заработал честным трудом!
Разбитый и раздосадованный, я плутал по лабиринтам Обливиона, пока не выбрался на залитый светом проспект Мира, аккурат к аптеке. В полыхавшей оранжевым огнем витрине сиял рекламный плакат, посвященный новому гомеопатическому средству от мужских болезней. Самыми крупными буквами был вычерчен слоган: «ПРОЩАЙ, АДЕНОМА!»
Нужно было как-то доживать до завтрашнего утра. Бессонница уже стояла позади меня, ухмылялась и строила рожи. Предстоящая ночь пугала. Я знаю, что это такое – несколько часов подряд разговаривать с призраками, ворочаться на раскаленной кровати, сжимая кулаки… снова и снова переживать одни и те же мгновения и плакать оттого, что ничего уже нельзя изменить. И единственной бессонной ночью я не отделаюсь. Ни двумя, ни неделей. Да-да, Макбет зарезал сон. Теперь Макбет не будет спать… Все прежние мои депресняки можно считать не более чем дуновением ветерка.
Я влился в людской поток и поплыл вместе с ним по улице, миновал было открытую дверь магазина бытовой техники, но вернулся: оттуда доносилась музыкальная заставка известной юмористической телепередачи.
Ладно, посмотрю, отвлекусь. Две минуты. Или три.
Я заглянул в дверь, потом вошел. Человек пять уже стояли возле исполинского телевизора со сверхплоским экраном. На экране возник поджарый лохматый комик, титры сообщили: «Семен Шаферман. Фамилия».
Дрожащим, деланно неуверенным голосом комик начал:
– Я… Я… Я человек неинтересный и, можно сказать, ничем не примечательный… Кроме фамилии, конечно – это да!.. Это есть… Ой, как жизнь меня била за эту фамилию… Помню, в школе на географии учитель открывает журнал и говорит (лицо комика посуровело, брови сдвинулись, он продолжил недружелюбным баском, водя пальцем по невидимому журналу): – Так… К доске пойдет… К доске пойдет… Анисимов? Нет… Крабова? Нет… Мартышкина… Мурунов… – Тут лицо комика-учителя просветлело. Он радостно воскликнул: – Сиськин-Писькин!
Зрители загоготали. Я против воли ухмыльнулся.
Семен Шаферман продолжал дрожащим голоском неудачника:
– И вот я ползу к доске, проклиная и себя, не выучившего уроки, и свою фамилию, и папашу, который мне эту фамилию оставил. (Голосом учителя, радостно.) Ну-ка, ну-ка, послушаем-послушаем Сиськина нашего Писькина! (Голосом неудачника.) И вот я у доски, встаю и решительно говорю… (Совершенно убитым голосом.) В Сибири есть реки, они текут и впадают… (Пауза, потом голосом учителя, укоризненно.) Сиськин-Писькин! (Голосом неудачника, с истерической интонацией.) В Сибири есть много, очень много рек… Они текут и впадают!!! (Еще более долгая пауза. Голосом учителя, возмущенно.) Сиськин-Писькин!!!
При каждом упоминании фамилии героя аудитория по обе стороны экрана билась в истерике.
Шаферман продолжил дрожащим голосом:
– Но по-настоящему злоключения мои начались в армии…
– Ромка! Здорово! – Меня хлопнули по плечу. Это был Валерка, одетый не по погоде: легкая спортивная куртка, широкие джинсы, реперская бандана и кроссовки.
– Добрый вечер… – Я пожал протянутую руку.
Валерку я знал совсем немного – только по нашему подпольному клубу в старой библиотеке. Знал, что он вроде бы где-то учится на вечернем и работает тренером в фитнес-центре (том самом, где Кристина занимается надругательством над собой по два часа три вечера в неделю). Почему он до сих пор не в армии, было для меня неразрешимой загадкой.
– Что не так, Ромка? – первым делом спросил он.
(– Сиськин-Писькин! – фельдфебельским тоном прикрикнул Шаферман.)
– А что?
– Да ты на себя не похож! Такое лицо, как будто у тебя все болезни сразу. Что случилось? Может, помогу чем?
– У тебя, между прочим, видок не лучше, – ответил я. – Бледный, как снеговик.
– У меня все пучком, – сказал Валерка сдержанно, хотя я прекрасно видел, как его бьет колотун.
Я не остался в долгу:
– У меня тоже все в норме.
– Э, май фрэнд, так не пойдет, – возразил Валерка. – Скажи, что у тебя, а я скажу, что у меня. Устраивает такая маза?
– Устраивает. Только давай выйдем отсюда.
– Сиськин-Писькин! – полетело нам в спины.
На улице я обо всем рассказал:
– У меня дела такие: любимая девушка сбежала, группа развалилась, лучший друг уезжает из города… а так все замечательно.
– У меня тоже прикольно. Знаешь, что сегодня намечено на ноль часов ноль минут?
– Знаю. Только не говори, что ты там будешь.
– Буду, Ромка. Вот решил прошвырнуться, аппетит нагулять, понимаешь.
– Валерыч, это же идиотизм! – воскликнул я. – Не ожидал такого от тебя! Ты-то каким боком там завяз? Ты же вполне нормальный человек!
– Что с того, что нормальный? Хошь-не хошь, а с «докторами» надо что-то делать.
– Поддался массовой истерии, да? Иди лучше домой, Валерыч!
– Слушай, Ромка, я же тебя не агитирую, чтобы ты шел со мной на стрелу? – Валерка был по-прежнему сдержан. – За меня не бойся, я и не из такого вылезал. Счас пивка хлебну, и – хоть на докторов, хоть на реаниматоров, хоть на патологоанатомов! Всех выхлестну.
– Если тебе все равно нечего делать в ближайшие пару часов, выпей со мной, – предложил я, перебирая в кармане отобранные у Хорька монеты. – Пивком угощаю.
– Да пивка-то я и на свои… Роман, – неожиданно осведомился Валерка, – ты знаешь мой адрес?
– Не-а. Мы с тобой вообще не очень знакомы, если вдуматься.
– Ну вот, будем это исправлять. Ручка с бумажкой есть?
– Найдется.
Без чего никогда из дома не выхожу – так это без письменных принадлежностей. Вдруг какая мыслишка в голову взбредет – идейка для песенки или еще чего-нибудь.
– Черкни себе мой адрес и номер мобильника. Фамилию мою помнишь?
– Сиськин-Писькин? – предположил я. Ни одной другой фамилии в голову не пришло.
Валерка взял у меня из рук блокнот и ручку.
– Завтра, если будет стремное настроение, заваливайся ко мне. Расскажу, как мы этих ушлепков-«докторов» поимели, еще чего-нибудь сообразим… Будем тебе жизнь налаживать.
– Ловлю на слове. – Я изобразил, будто стреляю в Валерку из пальца. – Если так, то знаешь что… Возьми эту дребедень, она тебе пригодится. – Я извлек нунчаку.
– Оставь себе, Ромка, – улыбнулся Валерка. – Нунчаку – штука грубая и плоская, а в бою надо мыслить трехмерно.
Он расстегнул куртку, под ней пряталась длинная, сложенная в несколько раз цепь.
