Андрей Кузечкин - Менделеев-рок
Он расстегнул куртку, под ней пряталась длинная, сложенная в несколько раз цепь.
– Ну-ну, – поощрил я.
Мы отправились за выпивкой.
17 [клиническая смерть]
В восемь утра я прощался с Аней. С моей Анечкой. Все ее барахлишко уместилось в рюкзаке и спортивной сумке.
Автовокзал, как ему и положено, – самое грязное место во всем городе. Платформы разбиты. Зал ожидания, жестяной барак, заколочен. И – человеческая мешанина. Более людного места в Нефтехимике нет. Именно здесь любой поймет, что в нашем городе нет ни одного человека старше двадцати, кто был бы здоров морально и физически. Город не смог убить их быстро и в отместку за живучесть заставил умирать в час по чайной ложке. Люди кашляют так, словно сейчас исторгнут наружу все внутренности. Они замотаны в десятки свитеров и шарфов. У них распухшие, потрескавшиеся, асимметричные лица, слезящиеся глаза, железные зубы, ноздреватая шелушащаяся темная кожа, язвы, покрытые засохшей коркой. Ни одного прилично одетого прохожего, все наряжены чуть-чуть получше бомжей. Зачем им следить за внешним видом, если город уже изуродовал их тела?
Возле платформы стояли лотки. На них лежали пироги с мозгами и размышляли о том, какой неприятной может быть житуха. Рядом с ними пироги с сердцем страдали от человеческого равнодушия. Про пироги с печенью я и говорить не буду – вся эта погань сидела у них в печенках.
На ногах – галоши,
Под ногами – каша,
На лице – пороша,
На душе – параша.
Таким было мое настроение. Между прочим, вот и начало для новой песни. Правда, о чем сочинять дальше, я не знал. Вечная моя проблема: придумываю четверостишие, а дальше сказать уже нечего.
– Аня, смотри: Водитель Автобуса приехал! Сейчас он тебя довезет без пересадок прямо до заповедника! – пошутил я, увидев знаменитого психопата.
Невеселая Аня надела улыбку:
– Какие все-таки меткие клички ты этим юродивым придумал!
Я скромно пожал плечами.
Поставив ногу на ступень рейсового автобуса, Аня вдруг резко развернулась и поднесла к лицу моему указательный палец:
– Пообещай, Плакса!
– Обещаю, Аня.
– Умница! – Аня чмокнула меня в лоб.
Двери с шипением затворились у меня перед носом. В лоб, как известно, целуют покойников.
С автостанции я двинулся прямиком в колледж. Мельком поприветствовал Артема, миновав турникет, и отправился в аудиторию – делать вид, что пишу лекции. В коридоре меня остановил Олег, ткнув черенком трубки прямо в живот.
– Ну что, Роман, доволен? Кристина документы забирает.
Я хлопнул мутными от недосыпания глазами:
– Какие документы?
– Из деканата. Она переводится. Ей больно видеть тебя каждый день.
– А-а… А я-то уж думал, что-то случилось… – кивнул я и побрел дальше.
Олег догнал меня, гневно чмокая:
– Роман, я презираю тебя! Опозорил девчонку! Знаешь, кто ты?
– Сиськин-Писькин, – ответил я таким тоном, словно вопрос был риторическим.
Олег отшагнул, когда я посмотрел ему прямо в ясные очи. Кажется, понял, что сегодня я не лучший собеседник.
Интересно, что он ожидал услышать? Если раскаяние, то в чем? Возвращаться к Кристине я не собирался, хотя такая мысль и мелькала время от времени. Идти к ней на поклон? Больно надо! Она тут же ощутит себя королевой Вселенной, от всей души поиздевается надо мной, обсмеет с ног до головы, заставит проползти на коленях от Кривицкого оврага до улицы Согласия, после чего восстановит меня в должности возлюбленного в полной уверенности, что теперь-то прочность наших с ней отношений приобрела монолитный характер. И мне ничего не останется, только упроститься до ее уровня и жить по тем же глупым правилам, что и она. Нет уж, избавьте!
Затем я и Руслану встретил – мрачную, с красными глазами и слегка опухшим лицом. Ей позвонили в час ночи, вытащили из постели и отправили на окраину города, на пустырь, снимать место кровавого побоища «докторов» и неформалов.
На пустыре Руслана увидела штук шесть карет «скорой помощи» и целую шеренгу ментовских «уазиков». Их мигалки бросали разноцветные отблески на ржавый остов грузовика и неподвижные тела, валявшиеся повсюду. Один из стражей порядка сообщил Руслане в ответ на ее вопросы, что на пустыре, по предварительным подсчетам, осталось около восьмидесяти участников драки, из них не меньше двадцати – в крайне тяжелом состоянии, предполагающем летальный исход. Прочие разбежались, едва заслышав сирены. Их было столько, что арестовать всех не представлялось возможным, тем не менее около двадцати человек было задержано. За последние десять лет это первая драка такого масштаба. Кроме того, служитель закона упомянул, что собственными глазами видел обезьяну, одетую в лохмотья. Она пробиралась по пустырю, обыскивая искалеченных парней, и бросилась прочь, попав в свет милицейского фонарика.
Оператор снимал истекавших кровью мальчишек крупным планом. Это было страшное зрелище: резаные раны, похожие на раскрытые рты, выбитые глаза и зубы, слипшиеся от крови волосы, белые обломки костей, торчавшие сквозь разорванные рукава и штанины. Среди жертв чудовищной драки Руслана обнаружила Криттера с размазанным по лицу клоунским гримом, ему в живот вогнали полуметровую заточку. Вряд ли он выжил бы с такой раной. Вскоре приехал автобус: раненых было столько, что карет «скорой помощи» не хватало.
Мальчишки с увечьями разной степени тяжести продолжали поступать в стационар городской больницы все утро: это были те бойцы, которые бежали с поля боя с серьезными ранениями, а после вынуждены были обратиться за медпомощью. Пострадавшие прибывали в таком количестве, что из всех отделений клиники в срочном порядке выписали всех более-менее здоровых пациентов.
В больнице Руслана нашла и Валерку. Ему сломали правую руку и несколько ребер. Несмотря на это, он чувствовал себя бодро и рассказал Руслане то, что видел своими глазами.
Всего собралось человек четыреста, встав на пустыре двумя толпами. Неформалы были почти в том же составе, что и на концерте, но перевес оказался на стороне «докторов»: им удалось заполучить в союзники почти всех местных пэтэушников, даже тех, кто относился к фанатам рок-музыки лояльно. (Вероятнее всего, многих новобранцев вульгарно подкупили или же примитивно запугали.) Большинство неформалов нанесло себе на лица боевую раскраску. Обе стороны были тяжело вооружены: цепи, ножи, заточки, кирпичи, обрезки труб, шестигранники. Из рук в руки передавались бутылки со спиртным: водкой, пивом, портвейном, самогоном. Бойцы пили для поднятия духа, а опустевшая стеклотара тоже становилась оружием. Поднабравшись, неформалы хором запели: «Встань скорей, себя одень! Это твой последний день! Это твой последний бой! Попрощайся сам с собой!» Песня адресовалась «докторам».
Предстоящая драка не была похожа на стандартное выяснение отношений из-за неотданного вовремя долга или неосторожно сказанного слова, она обещала быть жестокой битвой на уничтожение. И неформалы, и «доктора» ненавидели противников лютой ненавистью. Потому не было и обстоятельного разговора «по понятиям», с которого начинается любая разборка.
Безо всяких предисловий две толпы бросились одна на одну и столкнулись, парни яростно били друг друга железяками, всаживали ножи, сбивали противников на землю, топтали ногами, катались, сцепившись, как медведи. Через головы летели кирпичи. Битва довольно быстро распалась на цепь поединков, каждый нашел себе противника, а одолев его, тут же отыскивал нового. Валерка, опытный гимнаст, виртуозно орудовал длинной цепью, ни на секунду не переставая раскручивать ее обеими руками. Ему удалось вывести из строя четверых «докторов», пока наконец его не повалили втроем и не принялись обрабатывать. Как раз в этот момент раздались сирены, которые спасли Валерку от смерти: «доктора» с неформалами смешались в едином потоке и хлынули прочь, работая ногами, что было сил.
Нефтехимик налакался крови на месяц вперед.
– Так кто победил? – спросил я.
– Никто. «Китайская ничья». Я думаю, таких больших разборок теперь долго не будет: обеим сторонам надо раны зализать, – ответила Руслана, прикрыв больные глаза. – Эх, голову-то как ломит… Вашего Хорька тоже заколбасили.
– Болван!.. – устало выдохнул я. – Он все-таки пошел туда?
– Да, Валерка его видел перед дракой, точнее, не столько видел, сколько слышал. Тот пришел злой, принес бутыль какого-то пойла. Быстро налакался и стал орать громче всех, что сначала утрамбует всех «докторов», а потом паскудного сученыша Плаксу. Я сегодня утром его видела в больнице. Узнала только по телосложению и по серьге в виде топора, лицо ему превратили в кровавую овсянку. Я остановилась, стала рассматривать: он или не он? Постояла с минуту, тут к нему подходит медсестра, осматривает и одеяло на лицо надвигает…
– Знаешь, а ведь мне его нисколько не жалко. Ни его, ни Криттера, ни остальных… – задумчиво проговорил я. – Идиоты они все. Были. Понимаешь, Руся, если разобраться, то вся эта свистопляска вышла из-за меня, из-за нашего концерта…
