Владимир Бацалёв - Первые гадости
— Иди домой и собери вещи. Завтра поедешь по комсомольской путевке строить Куросмысловскую ГРЭС.
— Отстань, а то как врежу, — сказала Сени, вырываясь. — Я лучше завтра в школу пойду.
— Поедешь!
— Пойду!
— Полетишь!
— Поползу!
— Тебя уже выгнали из школы за прогулы, неуспеваемость и поведение, несовместимое с высоким званием советской школьницы, — сказал Андрей.
— Тебя мой папа в окно выкинет, если меня выгонят, — сказала Сени. — И ничего ему за это не сделают.
— Посмотрим, кто кого, — ответил сын эпохи.
— Я приду на ваше бюро и закричу, что ты меня соблазнил, — сказала Сени.
— Ты не первая, — ответил опытный комсомольский работник.
— Но первая несовершеннолетняя!
— И тут не первая, были уже пионерки, — сказал Андрей. — Иди пакуй вещи и комсомольский билет не забудь.
— Не кобенься, Сени, поезжай, — сказал Простофил. — Тут ты всем надоела, а там Десятое яйцо служит. Вдвоем не заскучаете, — и он подмигнул ей.
— А я? — спросил Трофим.
— Тебя я отведу домой, — сказал Андрей.
Когда они пришли в такой богатый дом, то жена как раз делала Чугунову массаж, натирая кошкой спину Чугунова
— Эх, хорошо мне! — кряхтел Василий Панкратьевич. — Я прям чувствую, как живые кошкины токи переходят в меня, уничтожая хвори, принесенные работой.
Червивину показалось неудобным стоять рядом с обнаженным секретарем райкома, и он сказал:
— Ну, я пойду. Надо еще одной девушке комсомольскую путевку выписать, — и он совершенно напрасно подмигнул Чугунову со значением, напоминая ему общую тайну, которую Чугунов давно забыл, и поэтому подумал: «А чего это я клином сошелся на Червивине? Кустым Тракторович — тоже жених хоть куда, правда, без прописки, зато философ марксизма-ленинизма».
Андрей встретил Победу в коридоре и начал было говорить: «Победа, я хочу…» — но услышал в ответ обычное: «Пошел на фиг», — и пошел к входной двери, а Чугунов вспомнил, что давно не воспитывал дочь, и вызвал ее в комнату.
— Ты уже стала членом комитета ВЛКСМ филологического факультета, как я тебе приказывал? — спросил он.
— Нет, — ответила честная Победа.
— А наш недавний гость Кустым Тракторович? — еще спросил Чугунов.
— А наш недавний гость — секретарь факультета с давних пор, — ответила Победа.
Тут Василий Панкратьевич твердо решил, что предпочтет для дочери нравственную суровость Востока распущенным женихам Москвы.
— Общественный труд облагораживает человека, — поддакнула мать, которая выписывала «Работницу» и «Советские профсоюзы», хотя никогда и нигде не работала: ни за деньги, ни для общества.
― Сама-то я не хочу, а другие не просят, — попыталась оправдаться Победа. — Аркадий говорит, что добровольно мы производим только наслаждения, а все остальное — из-под палки, как и всякий зверь в природе, например, слон.
— Забудь о своем очкарике! — закричал Чугунов.
— Нет, — сказала Победа. — Мне за него замуж идти. Как я могу забыть?
— А вот я сейчас задеру тебе подол и выпорю! — сказал Чугунов.
— Тогда я уйду жить в другое место от такого позора, — ответила Победа
— Дура! — сказал Чугунов.
— Я влюбленная женщина
— Дура! Сопливая набитая дура! Он плебей, а ты — дочь партийного работника
— Он плебей, я дура: мы — ровня, — посчитала Победа — Между прочим, граф Шереметев женился на крепостной Парашке; между прочим, ты — внук рабочего, которым, правда, только гордишься; между прочим, мама вообще не знает, откуда она взялась. А Аркадий трудолюбив, работоспособен и всего добьется. Я верю.
Василий Панкратьевич понял, что дочь надо брать не воплями; а измором и материальными подачками, и сказал:
— Скоро Новый год. Пригласи к нам Кустыма Тракторовича.
— А Карла Дулембу? — спросила Победа
— Я не уверен, что он ортодоксальный марксист, — решил Василий Панкратьевич. — Африканцы любят наряжать Великое учение в дурака: могут быть неприятности.
«Ладно, — подумала Победа, — Кабаева позову, а сама смоюсь к Дулембе».
— Ладно, — сказал Чугунов, — иди к себе, — и подумал, что коммунисты обязаны жить семьями, передавая чистоту учения в наследство.
— Ладно, — сказала мать, — хватит Светлану Климову мучить.
Но Василий Панкратьевич не услышал про измученную кошку, крепко задумавшись. Ему вдруг показалось странным, что можно переименовать город на Волге, а саму реку нельзя. Почему нельзя? Брежневград на Брежнев-реке, как Москва на Москве-реке…
— Все-таки этот папаша — министерская крыса — дождется от меня дворницкой метлы, — сказал он жене в постели. — Ведь предупреждал его по-хорошему!
А Победа от разговора с отцом так соскучилась по Аркадию, который за два месяца не послал даже телеграмму, что накинула шубку и побежала в ночь к Макару Евграфовичу…
— Да, — признался глубокий старик, — получил два письма
— А можно почитать? — спросила Победа, хватая пенсионера за руку.
— Можно забрать себе, если хочется, — сказал Макар Евграфович. — Там есть обратный адрес. Правда, до востребования.
Победа положила чужие письма на грудь и побежала домой, чтобы нареветься в подушку.
Какая интересная жизнь была у Аркадия! — описывал он Макару Евграфовичу. «Это вовсе не экспедиция, а разведка. Мы живем в строительных вагончиках, которые таскают по степи грузовики. Где надо или не надо, мы останавливаемся, и одни ходят по полям, другие долбят шурфы, а начальники идут в станицу и беседует со стариками и старушками… Публика подобралась очень приличная, но многопьющая… Несколько женщин и девушек, они все время пишут отчеты… Знания мои и тут никому не нужны, все и без меня умные, но я работаю, ищу корни письма и уже нарыл кое-что занимательное. Например, я пробую изначальное предметное письмо свести к удобной международной скорописи. По-моему, слово, слог и звук только испортили дело и как раз выступили яблоком раздора, из-за которого «почтовые клячи прогресса» мудрят теперь над переводами. Физику, или химику, или математику не нужен переводчик, он объяснится формулами. Сколько там символов? Тысяча-другая. А в обиходной речи простого советского человека присутствуют одна-две тысячи корней, то есть символов… Конечно, я мог бы сначала проработать эту тему в библиотеке, но мне хочется найти свою методику открытий, пусть поначалу вульгарную. Для этого, как мне кажется, надо сторониться чужих методик до времени… Макар Евграфович, узнайте, пожалуйста, как там Победа, и напишите. Мне очень важно…»
Но последним словам Победа, уткнувшаяся в подушку, не обрадовалась. «Мерзавец! — подумала она — Девушки у него отчеты пишут, а я отбиваюсь в одиночку от банды женихов! Я его больше не буду любить, я лучше его буду нелюбить! Папа подарит мне что-нибудь на Новый год, я продам, сдам сессию экстерном и поеду к Аркадию. Как я его буду нелюбить!..»
Аркадий сидел в вагончике у окна, мешал поварешкой в кастрюле и смотрел на зачахнувшую до весны природу. «Что-то там делает моя Победа?» — думал, страдая душой и мучаясь подозрениями. А Победа как раз вышла из вечнозеленых кустов, которыми обсадили дорогу, и остановилась, озирая экспедиционные вагончики и угадывая прятавший возлюбленного.
Она ехала уже третьи сутки и очень устала В поезде Победу чуть не изнасиловал попутчик, на вокзале ее соблазнял за самогон бомж, в ресторане сватался какой-то закавказец («Иды ко мнэ жыт»), а водитель попутной машины хватал ее за коленки, якобы путая их с рычагом коробки передач. «Откуда столько маньяков? — думала Победа — Может быть, все девушки живут в Москве, а сюда их спускают по разнарядкам, как Сени, и они страшный дефицит? Может быть, я похожа на секс-бомбу? А может быть, вид мой чересчур доступный? Надо бы стать поскромней и стыдливей».
— Ты-то хоть не сексуальный маньяк? — спросила она прибежавшего навстречу Аркадия.
— Ты сама маньячка!
— Если ты думаешь, что я приехала тебя любить, то глупо ошибаешься, — сказала Победа, — я приехала тебя нелюбить.
— Ну, хорошо хоть приехала, — сказал Аркадий.
— Что ты делаешь? — спросила Победа в вагончике.
— Суп варю, — ответил Аркадий.
— Вот ты здесь супы варишь, а мне там еще два предложения сделали, — сказала Победа — Кто тут живет?
— Два мужика, — ответил Аркадий.
— Хорошо бы они переехали на несколько дней в другой вагончик, — сказала Победа
— А в какой? — спросил Аркадий.
— Тогда давай мы смоемся к морю, — предложила Победа
— Начальник не отпустит, — сказал Аркадий.
— Почему? — спросила Победа — Он плохой?
— Какая разница: плохой или хороший? — есть производственные отношения, они объективны и требуют моего присутствия здесь, — сказал Аркадий.
— А кто так решил? — спросила Победа
