Майкл Ондатже - Призрак Анил
До нее дошли слухи, что он вернулся в Коломбо. С его отъездом больше не было нужды вспоминать любимые рестораны и парикмахерские на Галле-роуд. В последний раз она говорила по-сингальски с Лалитой, и этот тягостный разговор закончился слезами по поводу яичного руланга и творога с пальмовым сахаром. Больше она ни с кем не говорила на сингальском. Она обратилась к тому месту, где находилась в данный момент, целиком сосредоточившись на патологической анатомии и других ветвях судебной медицины, практически выучив наизусть Спитца и Фишера. Позже она выиграла конкурс на обучение в Соединенных Штатах и в Оклахоме стала заниматься применением судебной медицины к области прав человека. Через два года, в Аризоне, она изучала физические и химические изменения, происходящие в костях не только в течение жизни, но и после смерти и погребения.
Язык науки стал для нее своим. Анил начинала с бедренной кости.
Анил находилась в министерстве археологии в Коломбо. Она двигалась по залу от карты к карте. На каждой был представлен один из аспектов острова: климат, почвы, сельскохозяйственные культуры, количество осадков, исторические памятники, жизнь насекомых. Различные черты страны, как у друга со сложным характером. Сарат опаздывал. Когда он приедет, они погрузятся в джип.
— Не смыслю ничего в энтомологии… — напевала она, разглядывая карту рудников: их черные значки были разбросаны по всему острову. Она заметила свое неясное отражение в стекле, за которым висела карта: джинсы, сандалии, свободная шелковая рубашка.
Будь она сейчас в Америке, она, наверно, слушала бы плеер, отпиливая микротомом тонкие поперечные срезы кости. Такова была давняя традиция ее коллег в Оклахоме. Токсикологи и гистологи всегда предпочитали рок-н-ролл. Ты входил в герметичную дверь, а из колонок неслись тебе навстречу грохочущие хлесткие удары тяжелого рока, пока Верной Дженкинс, весивший в свои тридцать шесть лет девяносто фунтов, изучал на предметном стекле микроскопа легочную ткань. А вокруг разворачивалась настоящая гражданская война в Филлморе. Следующая дверь вела в «сторожку»; люди приходили туда для опознания погибших родственников и друзей, не подозревая о музыке, грохотавшей за герметичными дверями, не подозревая о символических прозвищах, циркулирующих в транзисторных наушниках интеркома: «Принесите Даму из озера». «Принесите утопленницу».
Она любила эти ритуалы. Во время ланча люди из лаборатории перебирались со своими термосами и сандвичами в комнату отдыха и смотрели по телевизору «Верную цену», испытывая благоговейный трепет перед чуждой им цивилизацией, как будто лишь они — работавшие в здании, где мертвых было больше, чем живых, — жили в нормальном мире.
Через месяц после ее приезда в Оклахоме была основана Долбаная школа судебной медицины имени Йорика. Этим актом утверждался принцип легкомысленного отношения к жизни, без которого их профессия немыслима, и давалось название их команде по боулингу. Где бы ни работала Анил — сначала в Оклахоме, потом в Аризоне, — ее коллеги заканчивали вечер с пивом в одной руке и сырным тако в другой, выкрикивая приветствия или оскорбления другим командам и шаркая вдоль дорожек в ботинках с планеты Андромеда. Ей хотелось быть одним из этих парней, она любила Юго-Запад и теперь находилась на расстоянии многих световых лет от девушки, жившей в Лондоне. После тяжкого рабочего дня они ехали в шумные бары и клубы на окраинах Талсы или Нормана, с Сэмом Куком[13] в сердцах. В их комнате отдыха к стене был приколочен список всех боулингов Оклахомы с лицензией на продажу спиртного. Они отказывались работать в округах с сухим законом. Они потрошили смерть под музыку, а потом пускались во все тяжкие. Предупреждения вроде carpe diem[14] лежали на каталках в холле. По интеркому звучала риторика смерти: «испарение» или «микрофрагментация» означали, что человека разорвало на куски. Анил не могла не замечать смерти, она была в каждом образце ткани, в каждой клетке. Никто не настраивал радио в морге без перчаток.
В токсикологии под ярким светом вольфрамовых ламп и грохот музыки удобно было выпрямиться и потянуться, если шея и спина затекали от работы с микроскопом. А рядом звучала дружеская перебранка и обсуждение найденного в машине трупа.
— Когда заявили об ее исчезновении?
— Вот, смотри, она пропала лет пять-шесть назад.
— Она съехала в озеро, Клайд. Но сначала должна была остановиться, чтобы открыть ворота. Она пила. Муж сказал, что она просто забрала собаку и уехала.
— В машине не было собаки?
— Не было. Я не проглядел бы даже чихуа-хуа, хотя кабина была забита илом. Ее кости деминерализовались. Фары были включены. Взгляни-ка на фотографию, Рафаэль.
— Выходит… она выпустила собаку, когда открывала ворота. У нее уже был план. Это самоубийство. Когда в кабину хлынула вода, она перепугалась и забралась на заднее сиденье. Где ее и нашли. Я прав?
— Наверняка она затрахала своего мужа…
— Похоже, он святой.
Анил всегда любила болтовню и едкие словечки патологоанатомов.
Она прибыла в Коломбо прямо с американского Юго-Запада с его разбросанными по пустыне высокотехнологичными городками, в которых она работала. Хотя последнее место ее службы, Боррего-Спрингс, поначалу ее разочаровало, так как не походило на настоящую пустыню. На главной улице было слишком много баров с капучино и магазинов готовой одежды. Однако спустя неделю она почувствовала себя уютно на этой воистину узкой полоске цивилизации — несколько роскошных зданий середины двадцатого века среди голой пустыни. В пустынях Юго-Запада надо чутко вглядываться в пустоту и не спешить, там воздух бесплотен и все растет с трудом. На острове ее детства стоило плюнуть — и из земли появлялся куст.
Когда Анил в первый раз отправилась в пустыню, к поясу ее проводника была привязана бутылка с распылителем. Он жестом подозвал ее, обрызгал тонкие листья и нагнул ей голову. Она вдохнула запах креозота. Когда шел дождь, растение становилось токсичным, уничтожая все, что росло слишком близко, освободившийся клочок земли обеспечивал его водой.
Она узнала, что агаву можно использовать по меньшей мере семью различными способами, и среди них — ее колючки как иглу и волокна как нить. Она видела сырные кусты, утесник, «пальцы мертвеца» (суккулент, который бывает съедобным только месяц в году), курительное дерево с его особой корневой системой (точным подземным отражением его размера и формы наверху), фукьерию блестящую, которая сбрасывает листья, чтобы сохранить влагу. Растения с как бы вылинявшими красками и растения, чьи сочные краски становятся в два раза ярче в сумерках. В домике, который она снимала на Н-стрит, она старалась проводить как можно меньше времени. Утром, в половине восьмого, она приходила с чашкой кофе и круассаном в палеонтологическую лабораторию с плоской крышей. По вечерам они с коллегами колесили на джипах по пустыне. Три миллиона лет назад там водились зебры. Верблюды. Все обычные животные, питающиеся травой и побегами. Она ходила по костям этих крупных вымерших животных, по атоллам, оставшимся с тех пор, как здесь, семь миллионов лет назад, был океан. Когда она касалась руки того, кто передавал ей бинокль, чтобы проследить полет ястреба-перепелятника, возникал намек на флирт.
И вновь в ней пробуждалась страсть к игре в боулинг в компании судебных антропологов. Из-за того что днем они слишком часто брали пинцетом срезы человеческих тканей и проводили по ним шуршащими кисточками, им хотелось забыть обо всем и оторваться по полной программе со стаканом в руке. В Боррего-Спрингс не было кегельбанов, и каждый вечер они забирались в музейный грузовик и ехали прочь из долины в один из соседних городков на возвышенности. Они покупали «молотки» — специальные утяжеленные шары для состязаний. Все ночи напролет, несмотря на орущий музыкальный автомат в Квонсет-Хат, она напевала печальную песню: Better days in jail, with your back turned towards the wall…[15] Хотя тогда в ней не было печали. Как будто предчувствуя ссору с Каллисом, она ждала, что грусть этой песни в итоге передастся ей.
Влюбленные, которые читают книги о любви или смотрят на картины с ее изображением, делают это, вероятно, для того, чтобы лучше понять это чувство. И чем запутаннее и сбивчивее история, тем больше влюбленные в нее верят. Прекрасных и заслуживающих доверия картин про любовь совсем немного. Во всех этих произведениях, независимо от того, насколько они известны, есть нечто присущее им всегда и не поддающееся упорядочению и обобщению. Они не приносят душевного равновесия, а только излучают мучительный синий свет.
Писательница Марта Джеллхорн сказала: «Лучше всего иметь любовную связь с тем, кто живет в пяти кварталах от тебя, обладает хорошим чувством юмора и поглощен своей работой». Что ж, таким был ее любовник Каллис, только разделяло их пять штатов, пять тысяч километров. И он был женат.
