Гарольд Пинтер - Карлики
– Я не знал, что ты куришь.
– Я и не курю.
– А у меня все равно больше курить нечего. Пит зажег сигарету и положил спичку в пепельницу догорать.
– Я болен, – сказал он. -Да.
Лен убрал спички в карман.
– Знаешь, чего мне не хватает?
– Чего?
– А сам как думаешь?
Лен нахмурился и покачал головой.
– Не знаю.
– Мне не хватает решительности, – сказал Пит.
– Я бы так не сказал.
– Да. Мне не хватает решительности.
– Неужели?
– Ты не думай, – сказал Пит, – будто я не знаю, что за птицы вы с Марком. Знаю. Я вас обоих насквозь вижу.
– Меня? Марка? Что ты имеешь в виду? И кто мы, по-твоему, такие?
– Я так понимаю, что вы мои друзья.
Лен скорчил гримасу и подпер подбородок ладонью. -Да.
– Почему ты не спросишь меня, – сказал Пит, – вижу ли я насквозь Вирджинию?
– А почему я должен тебя об этом спрашивать?
– Если хочешь еще кое-что узнать, я тебе скажу. Поскольку мне не хватает решительности, я становлюсь злобным. Я страдаю от тяжести этой злобы. Я злюсь на всех и на все, не стесняясь даже распятия и ликов святых. Он затянулся сигаретой.
– Знаешь, во что все это меня превращает?
– Это превращает тебя в помощника раввина при папе римском тибетского ламы, – сказал Лен.
– Совершенно верно.
– Уточнить формулировку?
– И так сойдет, звучит неплохо.
Лен снял очки и внимательно посмотрел на них.
– Как там сейчас на улице? – спросил Пит.
– Уже темно.
– Ты когда-нибудь видел римского папу тибетского ламы?
– Да.
– Какой он?
– Точь-в-точь ты.
– Нет, я ведь его раввин.
– Ты и китайский папа.
– Нет. Вот в этом ты ошибаешься, – сказал Пит. – Я не папа. Если хочешь знать, сказать такую чушь – непростительная ошибка с твоей стороны.
– Да, конечно.
– Я тоже имел несчастье совершить такую ошибку.
Он встал.
– Воздух.
– Куда ты идешь? – спросил Лен.
– На свежий воздух.
Они прошли на балкон и прислонились к перилам. Лен убрал очки в карман и потер глаза.
– С глазами у меня черт знает что творится, – сказал он. – Вот теперь я снял очки и хорошо вижу.
– Это вполне понятно.
– Это луна там наверху? Наверное, уже поздно, – сказал Лен. – Ты видишь вон те огоньки на дорогах? Все эти. Они как колокола. Они не столько светят, сколько звучат. Я вижу луну и отсюда, где стою. Это хорошо. Земной шар вертится. Сейчас не ночь. Ночи вообще нет. Просто Земля вертится. Слышишь луну? А? А огни? Это колокол. Это мы в него звоним. Мы создаем свет. Слышишь луну сквозь все эти звуки? Она внутри нас.
Глава девятнадцатая
– Мир на меня никак не давит, – сказал Марк. – Не вижу повода для переживаний.
– Какой-то ты особенный, – сказал Лен.
– Возможно. Особенный, но безразличный.
– Интересно, сохранишь ли ты безразличие, когда тебя станут колесовать? – спросил Пит.
– Ну уж нет.
– Значит, тебе не абсолютно все безразлично? – спросила Вирджиния.
– Я только хотел сказать, что все вокруг плохо и ужасно, – сказал Марк. – В рамках предлагаемых обстоятельств нужно признать факт наличия того факта, что в рамках предлагаемых обстоятельств существуют факты, которые я признать не могу. Но я ведь признаю, что я их не могу признать. Я признаю то, что в своем признании я признаюсь в неспособности признать кое-что из предлагаемых обстоятельств. Я признаю те обстоятельства, внутри которых вынужден действовать. Иными словами, я счастливейшим образом влачу свое жалкое существование.
– Очень рад за тебя, – сказал Пит. – Но с другой стороны, все не так уж плохо. Даже в нашей жизни случаются достижения, которые по меньшей мере дорогого стоят.
– Неужели?
– Твой дядя наверняка был главным раввином, – сказал Лен.
– Почему это?
– Почему? Начитался Талмуда и научился отвечать вопросом на вопрос!
– Кого и когда Талмуд учил отвечать вопросом на вопрос?
– Откуда я знаю? Я таки его не читал.
– Я таки тоже, – сказал Пит, – таки да.
– В таком случае, в рамках предлагаемых нашей беседой обстоятельств, – сказал Марк, – ты имел полное право сделать такое заявление. Ты судишь непредвзято. Поскольку я его тоже не читал, мы оба можем считать себя объективно полемизирующими сторонами.
– Я хотел сказать, что с какой-то точки зрения ты и сам можешь считать себя победой и достижением, – сказал Пит.
– Не стану отрицать. Но уверяю тебя, на самом деле я – тактическая победа в предлагаемых обстоятельствах стратегического поражения.
– Что-то ты сегодня на редкость развеселился, – сказал Лен.
– Ты радуешься жизни? – сказала Вирджиния.
– Не то слово, счастлив по уши, – сказал Марк. – Но зато я не задаю лишних вопросов.
– Странный все-таки этот наш старый мир, – сказал Пит.
Они сели.
– Ты сегодня отлично выглядишь, Джинни, – сказал Лен.
– Сама знаю.
– Она всегда отлично выглядит, – сказал Марк.
– Пусть она плакучей ивой встанет у твоих ворот, – сказал Пит.
– Пусть лучше поинтересуется, как я себя чувствую и не нужно ли мне чего, – сказал Марк.
– Тоже дело.
– Что она на это сказала? – спросил Марк.
– Оливия?
– Да.
– Что ты далеко пойдешь, – сказала Вирджиния.
Смеркалось. Она собрала чашки и понесла их на кухню.
– Давай я помогу, – сказал Марк, идя за ней, – вытру их.
– Ты когда уезжаешь, Лен? – сказал Пит.
– Завтра.
– Слушай. Тут у меня немного деньжат образовалось. Держи, пригодятся.
– Да нет, у меня есть.
– Бери, бери.
– Ну ладно. Спасибо.
– С каким бы удовольствием я и сам куда-нибудь съездил, – сказал Пит.
– Так почему не едешь?
– Когда-нибудь поеду. Но если уж поеду, то далеко.
Марк открыл заднюю дверь дома и спугнул пробравшуюся через живую изгородь кошку. Он бросил камень через арку сирени. Вирджиния внимательно смотрела на него. Через широкое окно кухню заливали последние лучи предзакатного солнца. Перед тем, как попасть в помещение, солнечные лучи фильтровались до сиреневого цвета, проходя сквозь густые цветущие кусты.
– Замечательный вечер, – сказал он.
– И не говори.
– Где полотенце?
– Я сама сделаю. Иди к ребятам.
– Ты серьезно?
– Да.
Она ополоснула чашки и поставила их на сушилку. Потом вышла в садик. Остановившись под ветками сирени, она посмотрела вверх. Сквозь темно-зеленое покрывало листвы проглядывало небо, уже сгустившиеся под кустами сумерки прокалывал луч солнца. Отодвинув тонкую ветку, она подошла вплотную к стене, на которой висела паутина. Небо медленно опускалось за дома. Под аккомпанемент вечерней тишины вокруг нее сумерки густели. Ее шаги нарушили безмятежность травы. По краю небосвода вдруг полыхнуло красным. В это мгновение мир изменился. Вирджиния трогала ветки и стволы деревьев, ее била легкая дрожь, она сцепила руки, красные сполохи померкли, и стало темнеть еще быстрее. Длинные тени протянулись от изгороди. Она перешла туда, куда они дотянулись, к темному стволу дерева, и остановилась там, где ее тень пересеклась с другими тенями. Вытянутой рукой она могла дотянуться до изгороди. Ветки прикасались к ее локтю. Она закрыла лицо.
– Вирджиния.
Пит шел по траве, под аркой сирени.
– Что ты делаешь?
– Смотрю, как темнеет.
Он подошел к ней сзади и сжал ее груди.
– Джинни…
– Холодно.
Он повернул ее к себе и посмотрел на нее.
– Правда?
Вирджиния смотрела ему в глаза.
– Да.
– Что они там надумали? – спросил Марк. – Может быть, сказать им, что у меня лучшая кровать во всем Хэкни?
Лен не ответил.
– Мир полон сюрпризов, – сказал Марк.
Он подошел к этажерке и одним ударом задвинул на место две торчавшие книги.
– Понимаешь, – сказал он, – все зависит от того, как ты завязываешь галстук. Взять книгу. Фома Аквинский. Я никогда не прочел ни единого его слова. И что, лучше я от этого стал или хуже?
– Хуже. Марк сел.
– Я тут на днях нищему шиллинг дал.
– И что ты хочешь этим сказать?
– Ничего, что сказал, то и сказал.
– И дорого тебе это далось?
– В шиллинг, – сказал Марк.
– Ты слишком сильно натягиваешь поводок, – сказал Лен.
– Натягиваю поводок?
– Так это выглядит.
– Какой еще поводок?
– Я тебе говорю, не тяни так сильно.
– Что-то ты темнишь. Вирджиния и Пит вошли в комнату.
– Мы, пожалуй, пойдем, – сказал он.
– Ага.
– Я смотрела, как наступает вечер, – сказала она.
– Милое дело, – сказал Марк.
– А я так не могу, – сказал Лен.
– Почему? – спросила она.
– Нет. Не получается. Не могу смотреть на небо.
– Иногда очень помогает, – сказал Пит.
Успокаивает.
– Что вы все в этом находите? – сказал Марк. – Сначала день, потом ночь. Это гарантировано.
– Мать-природа? – сказал Пит. – А я думал, ты к ней неравнодушен. Ну ладно, Лен, смотри там, в Париже, будь поаккуратнее.
