В. Коваленко - Внук кавалергарда
— За этой бандой наркоторговцев мы следим, как я уже сказал, давно, но у нас не было данных о похищении и торговле людьми. Вот теперь — полный криминальный букет. О торговле наркотиками и оружием мы сведения имеем, но о торговле людьми у нас информации не было. Так что Анна Ивановна у нас первый свидетель по этому делу.
— Вот так всегда, — перебивая следователя, обиженно возмутился начальник областной милиции, седой как лунь, пожилой генерал-лейтенант. — Один тянет в облака, другой тянет в воду. Так у нас полная неразбериха и чехарда какая-то получается. Нет чтобы дела вести согласованно, вы же нет, мы сами с усами. И к чему пришли мы с вашим самолюбием. К упреку Москвы, — он сымитировал плевок под свои ноги, с издевкой прохрипел: — Вот вам и сами с усами.
— Продолжайте, Вениамин Петрович! — кивнул следователю прокурор.
— Да продолжать уже нечего, — пожал плечами следователь. — Все и так, кажется, ясно. Брать их надо. Посмотрите, найдете здесь их. — И он пустил по полированному столу к Анне пачку фотографий.
Анна принялась с каким-то внутренним испугом рассматривать портреты преступников.
С ненавистью и омерзением отобрала из пачки две фотографии и, подняв их над головой, сказала с отвращением:
— Вот они!
— А лысый здоровый мужик был с ними? — складывая в папку фотографии, спросил следователь.
— Нет! — отрицательно качнула головой Анна.
— Эти двое, на кого вы указали, его подручные, а если быть точнее, его «шестерки». Горбатый — это известный вор и шулер по кличке Трояк. Хромоногий переехал когда-то из Башкирии и кличку имеет соответствующую — Башкир. В большой вес в уголовном мире эти нелюди вошли. Сейчас своими «шестерками» и сбытчиками наркоты обзавелись. А предводитель всей этой банды, этого отрепья — некто Альтов Виталий Самуилович, по кличке Тромбон. В прошлом мастер спорта по боксу, бывший тренер областной команды, жесткий и беспощадный, но одновременно очень хитрый и пронырливый изувер. Был замечен на оптовой сдаче наркоты, продаже кавказским представителям бандформирований оружия, а сейчас добавилось незаконное задержание и торговля людьми. Женат, супруга — учительница, имеет двух взрослых дочерей.
Следователь замолчал на время, щелкнул суставами пальцев и задумчиво закончил:
— Вроде бы все в жизни человека хорошо сложилось, да потянуло на легкие денежки, ну и затащила лихая ухватка на сегодняшний день под тяжелые колеса Фемиды. А пока жирует с бригадой себе подобных, желающих легко и незаконно обогатиться. На днях к ним по ступит большая партия афганского наркотика, вот они и соберутся вместе. Тогда мы их и накроем, — завязывая тесемочки на папке и обещающе хлопая по ней ладонью, твердо сказал он, глядя на Анну. — Потерпите, дело осталось за малым, и вы непременно отомстите своим обидчикам на суде. Все они получат по заслугам.
Прокурор, подписывая бумаги, принесенные ему секретаршей, не отрывая от них взгляда, приказал отвлеченно:
— Передайте дело генералу Самойлову, дальше он назначит старшего по задержанию преступной группировки, а ваша задача с представителем из Москвы присутствовать при этом и фиксировать каждый шаг сотрудников милиции. Все ясно.
Крюков с недовольным видом и нехотя пустил папку с делами банды по полированному столу генералу Самойлову.
Генерал взял папку и сунул ее рядом сидящему светловолосому молчаливому полковнику:
— Твое хозяйство, Денис Иванович. Разбирайся. Вяжи, казни, что хочешь, делай, но чтобы все прошло без сучка и задоринки, — и причесав пальцами волнистую седину, снова крикливо возмутился:
— Вот всегда так, прокуратура начнет свистопляску, а заканчивай ридная милиция.
У прокурора удивленно взметнулись брови:
— Чем ты сейчас недоволен, Сергей Макарыч, что когда-то было иначе?
— А-а, — отмахнулся рукой генерал. — Мне на пенсию давно пора, в родной деревне рыбу удить, а не эту шушеру ловить, — сказал он в рифму, на голос ниже и снова махнул рукой: — Надоело все до чертиков.
— Извините, Владимир Павлович, — выслушав горькие сетования генерала, прокурор обратился к следователю из столицы, — у вас, может, будут замечания, советы по поводу банды Тромбона.
Владимир Иванович, вставая из-за стола, отрицательно качнул головой.
После объединенного совещания Анна вместе с Риммой Афанасьевной отправилась звонить в свой сельсовет. Римма Афанасьевна, девушка высокая да стройная, по коридору прокуратуры не шла, а плыла легкой поступью. Загляденье да и только.
— Да что вы, Анна Ивановна, меня все по имени-отчеству зовете, называйте попросту Римма, а я вас, если вы не против, буду звать тетя Аня. Договорились? Ваш сын старше меня.
Анна доверчиво улыбнулась.
— Вот и славненько, — взяв Анну под руку, улыбнулась и Римма. — А вы номер своего сельсовета помните? — спросила она, открывая дверь в кабинет, чем-то похожий на миниатюрный узел связи.
— Нет! — с испугом ответила Анна.
— А это не страшно, — кладя руку на плечо Анне, сказала Римма, — девушка нам поможет! Правда, девушка?
Девушка развела руками:
— А куда я денусь, помогу, конечно. — согласилась она. — Называйте район и деревню.
Анна назвала. Потом сидели с Риммой и, потихоньку переговариваясь, ждали ответного звонка.
— Женщина, идемте, — позвала девушка-связистка к телефону. Анна, придержав дыхание от накатившего на нее волнения, взяла трубку. На другом конце провода был секретарь сельсовета Голов. Анна вспомнила маленького, шебутного мужичишку и искренне обрадовалась родному голосу за столько лет разлуки. Вынужденной разлуки.
Голов очень долго восторгался тем, что воскресла пропавшая когда-то Анна. А под конец словесных излияний о стойкости и мужестве маленькой женщины сообщил убийственную новость:
— Тятька и маманька твои померли, а сын по окончании школы уехал из деревни в неизвестном направлении, и, где он сейчас, одному Богу известно. Лет двадцать нет никаких известий о его местонахождении.
По окончании разговора Анна безвольно выпустила трубку из рук и подрезанно рухнула на стул, уткнувшись с воем в распахнутые ладони, рыдала, зажимая рот снятым до этого головным платком.
Римма метнулась к ней и, гладя по непокрытой голове, стала, не зная причины слез, успокаивать ее.
— Тетя Аня, успокойтесь, пожалуйста, успокойтесь Бога ради, что за беда случилась, скажите?
— Некуда мне ехать, — глотая слезы, с всхлипыванием выдохнула Анна.
— Как некуда? — удивилась Римма. — А домой, в деревню? — и сама поняла потому, как судорожно взвыла тетя Аня при слове «домой», что сказала неуместное, горькое.
Анна слепо поднялась и, пошатываясь, пошла к выходу, Римма шла позади, поддерживая ее за плечи. Вышли на улицу, и Римма направила безвольную тетю Аню к скамейке у фонтана.
— Мама и папа умерли, а сын пропал в проклятом Оренбурге, — и она, вытирая заплаканное лицо, с ненавистью махнула платком в сторону фонтана. — Куда мне теперь, к кому? — снова всхлипнула она.
— У вас же в деревне родня есть, вот и узнайте у них, не присылал ли письма сын, и с каких мест? — вспомнила Римма о двоюродной сестре тети Анны и дала ей слабую надежду.
— Пропал сынок, лишь бы этот город не сделал его безумным, как меня когда-то, и за что нам лихая доля, чем мы тебя прогневали. За что нам рабский крест? — неистово крестилась Анна, нагибая голову в поклоне.
— Не дай мне Бог сойти с ума. Уж лучше посох и сума, — печально прошептала следователь стих Пушкина. — Да встретитесь вы с сыном и со снохой, наверняка, скорее всего, он у жены и живет, а вы тут сердце разрываете! И с внуками еще понянчитесь! — увещевала Римма сдавленную горем Анну.
Анна как-то радостно вздохнула и перестала плакать.
— Вот и хорошо, вот и молодцом, — мягко лепетала следователь, вытирая мокрые глаза Анны носовым платочком. — Мы больше плакать не будем, правда? А на выходные отпросимся у прокурора и поедем к тебе в деревню. И обязательно что-нибудь узнаем про твоего сына, — успокаивала Римма. — А их к тому времени, наверняка, всех повяжут. Если кто в бега не вдарится.
— В субботу? — спросила с трепетной надеждой Анна.
— В субботу, в субботу, — подтвердила Римма, почерпывая рукою воду из чаши фонтана.
6
На кошачьих лапках, бесшумно, в комнату вкрался рассвет. Николай проснулся и какое-то время лежал бездумно, вслушиваясь в размеренный ход настенных часов. Когда бой старых часов протяжно и мягко отбил пять раз, он сунул ноги в тапочки и пошлепал в коридор на перекур. Утренняя сигарета появилась у него вместе с отпуском. А привычка вставать рано, ни свет ни заря, у него появилась с Гондураса, где он в группе из двадцати офицеров флота, добровольцев выполнял свой интернациональный долг. Сопливым старлеем попал в такую коловерть. Вспоминать страшно. Там его первый раз и зацепило.
