Гэри Шмидт - Беда
– Я иду с тобой.
– Ты не справишься, Санборн. Никуда ты не пойдешь.
– Еще тебя понесу.
– Ты не справишься.
– Почему бы тебе не повторить это в третий раз, Генри? Ты же знаешь: если сказать что-нибудь вслух три раза подряд и повернуться вокруг себя, это сбудется.
– Ты не справишься.
Атака Санборна оказалась такой свирепой и стремительной, что Генри даже удивился – а еще его удивило то, что, даже ответив тому несколькими хорошими тычками в живот и плотным ударом в бок, он обнаружил, что лежит лицом в траве, а Санборн сидит на нем верхом, заломив ему руку и упершись коленом в поясницу.
И освобождение пришло лишь тогда, когда за ними приехала миссис Смит.
– Ты не справишься, – шепнул Генри, пока их везли к дому Санборна.
– Это ты без меня не справишься, – прошептал в ответ Санборн.
– Боюсь, мы этого никогда не выясним, потому что ты не узнаешь, когда я отправлюсь.
– Мы это выясним, – сказал Санборн, – потому что, если я останусь дома, твое мертвое тело найдут где-нибудь в лесу после долгих и упорных поисков.
– Ты не справишься, – снова прошептал Генри.
На что Санборн повернулся к нему и сказал без тени улыбки:
– Я гляжу, тебе нравится вести себя как твой брат. Да, Генри?
Это были последние слова, которыми они обменялись по дороге. Потом в машине царило молчание до тех пор, пока они не приехали к дому Санборна и мать Санборна не вышла, чтобы утешить мать Генри, которая не хотела, чтобы мать Санборна ее утешала, но выдержала с честью даже слезливые причитания миссис Бригем о том, как ужасно потерять такого милого мальчика, каким был Франклин.
До тех пор, пока они не поехали дальше – и тут его мать вздохнула раз, потом другой, а потом стала удивляться вслух, почему каждый житель Блайтбери-на-море считает, что у него есть право знать до мельчайших подробностей, как Франклина сбили, и как он умирал, и как сейчас живут его родные, и когда они наконец перестанут задавать вопросы о личных делах чужой семьи, которые их нисколько не касаются.
Здесь она остановилась, чтобы перевести дух. Генри решил, что ему, пожалуй, лучше помолчать.
Тем более что ему и раньше хотелось помолчать, поскольку он уже и так сказал слишком много. Санборн был прав: он действительно вел себя как Франклин.
Генри и сам не знал, почему он не хочет говорить про Катадин родителям. Может, потому, что это его личное дело. А может, потому, что он даже себе не мог внятно объяснить, зачем ему надо подняться на эту гору. Для самоутверждения? Чтобы почувствовать себя готовым к любой беде? Или просто потому, что они собирались туда с Франклином? Возможно. Но было здесь и что-то другое. Большее.
Он решил пока что перестать думать о горе и сосредоточиться на подготовке к выпускным. Они начинались в следующий понедельник с американской истории, дальше шла литература, потом обществознание, потом алгебра – все хуже и хуже вплоть до пятницы, когда им предстояло сдавать биологию, а потом физкультуру, где все должны были пробежать милю за шесть двадцать пять, чего Санборн не смог бы совершить даже в том случае, если бы за ним гнался его худший кошмар. Генри мечтал, как будет учиться в Лонгфелло, где занятия кончаются в последних числах мая. Будь Франклин жив, он сейчас уже собрал бы рюкзак для похода на Катадин и донимал бы Генри с утра до вечера: не может ли его маленький братец поторопиться и разделаться со своими маленькими экзаменами, чтобы не заставлять его ждать?
Но Франклин лежал в ужасной яме под низким холмиком и больше не мог донимать Генри. По крайней мере, в этом смысле.
В понедельник после обеда, на тренировке по гребле, Генри вспомнил одну из причин Первой мировой войны, которую он забыл назвать на экзамене, – но, по его соображениям, это не должно было помешать ему получить пятерку, в особенности с учетом того, как исчерпывающе он изложил все, что касалось великих американских героев Льюиса и Кларка.
Позже, в ночь с понедельника на вторник, два окна в спальнях дома Чуанов в Мертоне – обе спальни находились на первом этаже – были одновременно разбиты кирпичами.
Во вторник Генри написал сочинение о роли мести в чосеровском «Рассказе Мельника». Он полагал, что его анализ выглядит чрезвычайно тонким благодаря употреблению слова «бильдунгсроман»[20] – безусловно, этот немецкий термин должен был произвести на миссис Делдерфилд большое впечатление, хотя его связь с «Рассказом Мельника» представлялась как минимум неочевидной.
В ночь со вторника на среду кто-то вломился в гараж Чуанов, содрал со стоящего там пикапа все детали хромовой отделки и бросил их, погнутые и исковерканные, на лужайке перед домом.
В среду перед экзаменом по обществознанию Генри узнал о кирпичах и пикапе. После этого он не смог вспомнить, во-первых, процедуру утверждения федеральных законов, во-вторых, то, каким образом Конгресс отвергает вето, и в-третьих, участвуют ли губернаторы в определении границ избирательных округов в своих штатах. Так как всего в билете было десять вопросов и ответы на три из них ему пришлось взять с потолка, он понимал, что вряд ли привел экзаменаторов в восторг своими познаниями.
В ночь со среды на четверг с домом Чуанов в Мертоне не случилось ничего.
В четверг Генри, уже огорченный вчерашним экзаменом, познал новые бездны унижения, когда не смог вспомнить, что надо делать в первую очередь: выполнять операции внутри скобок, или совершать операции вне скобок над числами внутри, или просто брать и перемножать все подряд, не обращая на скобки никакого внимания. Еще никому за всю историю школы имени Уитьера не приходилось столько раз подряд тереть ластиком один-единственный лист бумаги. Когда время вышло, Генри был удивлен тем, что все его вычисления не канули в одну большую дыру.
В ночь с четверга на пятницу с домом Чуанов в Мертоне снова не случилось ничего. Генри убедился в этом, пролистав утренний номер «Блайтбери кроникл».
В пятницу Генри решил, что унижений с него хватит. Он отвечал на вопросы по биологии так, будто сам изобрел всю эту науку, и провел краткий обзор различных типов животных, а затем описал процесс фотосинтеза с такой безупречностью – по крайней мере, с его точки зрения, – что учителю впору было прослезиться.
Затем, на физкультуре, он пробежал милю за пять минут тридцать две секунды. Ничего удивительного в этом не было, хотя он собирался показать более уверенный результат. Скажем, до четырех минут.
Но кое-что удивительное в тот день все-таки произошло – а именно: Санборн преодолел эту дистанцию за шесть двадцать три.
– Две… секунды… запасу, – сказал он Генри после того, как пересек финишную черту – и после того, как к нему снова вернулась способность говорить.
– Это потрясающе, Санборн! – завопил Генри. – Потрясающе! Ты же обычно бегаешь в пять раз медленнее. Как тебе это удалось?
Ему пришлось подождать, пока Санборн отдышится.
– Упорство… и самоотдача… мой мальчик, – сказал он. – Упорство… и самоотдача.
– Здорово, – сказал Генри.
– Я хочу… быть… в форме… когда мы пойдем… на Катадин.
– Ты туда не пойдешь, – сказал Генри.
– Если ты повторишь это… еще раз… Генри… я размажу тебя… по беговой дорожке.
Генри не стал повторять это еще раз.
Но он был по-прежнему намерен взойти на гору без всяких Санборнов.
Во второй половине дня, после гребли, тренер Сантори отозвал Генри в сторонку. Очевидно, он полагал, что после Кубка прошло достаточно времени и Генри уже успел справиться со своим Возмущением. Зональное первенство на подходе, сказал тренер. Он опасается, что потеря, которую понесла семья Генри, может помешать ему выступить на нем как следует. Поэтому он решил заменить его на зональном и, возможно, на первенстве штата тоже. Но пока пусть Генри продолжает работать и готовиться как раньше, а там видно будет. На этом тренер Сантори отпустил его в душ.
В ночь с пятницы на субботу самое большое окно дома Чуанов было разбито еще двумя кирпичами, но в этот раз мертонская полиция заранее устроила около дома засаду. После короткой погони полицейские арестовали двоих членов команды Лонгфелло по регби. Их обвинили в хулиганстве с причинением ущерба, и это, согласно «Блайтбери кроникл», было лишь первым из целого ряда возможных обвинений.
Когда Генри прочел эту новость, стоя на крыльце, в ране на его руке застучала кровь.
Когда Луиза – которая наконец спустилась, чтобы чего-нибудь съесть, – посмотрела сквозь толстое дверное стекло и увидела на крылечке Генри, она вышла, взяла у него газету и прочла, что там написано. Потом она убежала обратно наверх. Она не открывала дверь, пока Генри не отправил на второй этаж Чернуху – та пару раз поскреблась, поскулила и шмыгнула внутрь, когда дверь приоткрылась самую чуточку.
В ту ночь Генри лежал в постели совершенно один.
Поэтому он еще не спал после полуночи, когда отец прошаркал в шлепанцах по восточному ковру и вниз по лестнице на кухню. Генри накинул рубашку и спустился следом. Он нашел отца в холле первого этажа рядом с кремневыми ружьями, висящими под маленькой лампочкой.
