Карта Анны - Шинделка Марек
Когда полчаса спустя они, всё еще разгоряченные, застегивали всевозможные пуговицы, молнии и пряжки, разглаживали мятую одежду и, держась за руки, уходили навстречу новому дню, полному птичьих голосов, у юноши кругом шла голова оттого, что что-то переломилось, и теперь никогда уже не будет, как прежде.
Они прошли мимо бывшего дворца Кинских. Ни один из них не заметил левретку без ошейника, которая, свернувшись клубком, спала у главного входа. Собака подняла голову, как будто что-то почуяла. Поднялась на лапы, встряхнулась и зевнула. А потом не спеша затрусила по улице, по которой только что ушли юноша и девушка. Левретка припадала на одну лапу. Но направление она знала точно.
РОСТ КРИСТАЛЛА
Все началось с пустяка. С крохотного зернышка. Это мог быть вулканический пепел, пыльца, соринка, мельчайшая песчинка пыльной бури, принесенная воздушными потоками. Каждый день в атмосфере сгорают тысячи метеоров, и, возможно, это был микроскопический обломок одного из них. Последний осколок маленькой планеты. Кусочек камня с другого края вселенной. В морозной вышине на поверхности зернышка оседают молекулы воды, оно быстро обрастает льдом, возникает зародыш кристалла, прозрачный водяной бриллиант, который быстро растет, тяжелеет и опускается на землю. У него шесть лучей, он безупречен и неповторим. На свете нет двух одинаковых снежинок. И эта совершенно уникальна, она летит вниз сквозь гектолитры воздуха, сквозь бесконечную глубину небес, пока наконец с подкупающей непосредственностью не приземляется в самое что ни на есть прозаическое место: ледяным зубчиком она цепляется за ткань рукава Анниной рубашки.
Анна разглядывает снежинку с легким удивлением, представляя себе, что где-то внутри прячется маленькое зернышко, камушек; возможно, это единственное, что осталось от планеты с другого края вселенной, а снежинка, хрупкий парашютик, доставила его прямо ей на рукав. Так рассказывал когда-то отец: снег, снежинки — это маленькие водяные кристаллы, в которых к нам спускаются кусочки вселенной. Анна часто вспоминала отца. Вспомнила его и сейчас, разглядывая снежинку на рукаве и как будто даже ощущая ее вес. Снежинка быстро таяла, потому что стоял конец лета — тем более необычно было ее появление. Анна осторожно поднесла снежинку ко рту, а когда та растворилась на языке, проглотила ее вместе с последним кусочком планеты и улыбнулась, на мгновение почувствовав, что связана теперь единой нитью с остальной вселенной.
— На такой высоте это случается, — сказал Ондржей, когда Анна упомянула о снежинке, и обвел рукой вокруг.
Вокруг были горы. Горный хребет. Анна с Ондржеем отправились сюда, чтобы отдохнуть от сложных светских игр. И вот теперь, запыхавшиеся и счастливые от переизбытка движения, они поднимались на перевал, через который грузно перекатывались клочья облаков. Вниз уходили глубокие ущелья, и когда из-под подошвы ботинка выскакивал камешек и падал в пропасть, раздавался такой грохот, словно сорвался огромный кусок скалы.
Анна видела перед собой взмокшую спину Ондржея, на которой знала каждый позвонок и каждый мускул, могла угадать расположение крупных родинок, разбросанных вдоль позвоночника. Она прекрасно помнила карту Ондржея и уже вполне научилась быть внимательной — по отношению к другим и к себе. Они жили вместе четыре года, столько же была их разница в возрасте. Анна, что было вполне естественно, нашла мужчину моложе себя. Период пассивности, период, когда она искала отношений, которые могли ее сформировать, закончился. Анна затвердела и подсознательно нашла того, кого теперь могла бы формировать сама. А Ондржей (он бросил юрфак, а теперь, скрепя сердце, учился на третьем курсе экономического) был податливым, как пластилин. Ничему не сопротивлялся.
Ондржей вел с Анной тихую окопную войну за ребенка. Он хотел его, она — нет. Пока нет. Анну ужасала мысль о том, что их отношения могут принять такую конкретную, осязаемую форму. Но война велась еще за одного ребенка. За ребенка внутри Ондржея. Ондржей был неисправимый, прекраснодушный мечтатель, приходящий в бурный восторг от чего угодно. Поначалу это было как глоток свежего воздуха, но вскоре выяснилось, что за восторгами не стоит ничего глубокого. Всю энергию Ондржей расходовал на воодушевление, а потом быстро терял интерес. Он собирался заняться творчеством, но все как-то не складывалось. Он был непризнанным художником, подчас мечтал написать книгу. Играл в свое время на поющих чашах, потом купил синтезатор, провел несколько несчастных недель, извлекая из него какие-то звуки, а потом окончательно его забросил.
Ондржей самозабвенно наслаждался разнообразием мира, где ему довелось родиться. Раз за разом испытывал приливы вдохновения и творческих сил, которым не умел найти применение, которые в нем копились и гнили. Порой под давлением этих паров дружелюбие Ондржея оборачивалось полной противоположностью. Хрупкий и добродушный Ондржей вдруг взрывался и вместо холостых восторгов извергал ребяческую злость по совершенно незначащим, пустяковым поводам. Анна же становилась молчаливым свидетелем этих взрывов, вполне ей понятных. Ондржей любил Анну. Восхищался ей. Его беспорядочность не касалась только одного — женщин. Анна быстро обнаружила причину, простую и грустную. Ондржей на самом деле искал не женщину, он всячески пытался найти мать. Тайно и раз за разом он создавал ее из каждой своей девушки. Анна ощущала эту тягу, эту тайную работу чувств внутри Ондржея. А поскольку раскрыла она ее довольно скоро, то сопротивлялась ей изо всех сил, и это напряжение стало основой их романа. Именно здесь, вопреки любой логике, кружным путем, через противоположный полюс магнита, и возникало то притяжение, которое они испытывали друг к другу.
Анна Ондржея тоже любила, он был ей нужен — в первую очередь, физически. Ни разу в жизни она не встречала мужчины, настолько ее привлекавшего. В минуты откровения она даже признавалась себе, что испытывает к нему какое-то декадентское влечение именно из-за его незрелости, из-за ребенка, который в нем оставался, которого она всем существом ненавидела и с которым вела тайную жестокую борьбу.
Анна любила Ондржея, хотя видела, как он раз за разом сворачивается калачиком. Как снова превращается в маленького мальчика, отказываясь что-либо в жизни воспринимать серьезно и со всей ответственностью. Ондржей никогда не рисковал. Его воодушевление было лишь игрой, его ярость — просто детской обидой, а его настойчивое желание иметь ребенка — желанием обрести самого себя. Себя в уменьшенной версии. Анну это пугало. Она прекрасно осознавала, что именно неуверенные и незрелые люди, если не отдают свою незрелость на службу радикальным политическим идеям, больше всего ждут, когда уже смогут воспитывать потомство. Несостоявшиеся люди стремятся перескочить определенные этапы жизни и заранее примеряют роли, которые им, в их полудетском представлении о себе самих, кажутся серьезными и взрослыми. Такие люди часто от отчаяния заводят собаку, дабы подчинить ее своей жуткой, абсолютной власти. Вот и незрелость Ондржея ярче всего проявлялась в том, что он горел желанием иметь детей. Не ради любви к кому-то, любви к женщине, любви, плодом которой стал бы ребенок. Дети были для Ондржея объектом самореализации, беззащитными зеркалами собственного, печально наивного существования.
Когда из-за спины Ондржея показалась тропа, Анна заметила впереди Петра и Ленку. На данный момент — их ближайших друзей, с которыми они долго планировали эту поездку в горы. Петр, молодой врач, вел с Ленкой окопную войну за смысл их отношений. Правда Ленка, равно как и все остальные (за исключением Анны, с которой Петр однажды поделился переживаниями), об этом даже не догадывалась. Петр и Ленка оба были умны, но каждый по-своему. Ленка думала телом. Энергичная, непосредственная, она обладала завидной практичностью — так называемым здравым смыслом. Она любила Петра искренне и искренне страдала от уколов логики, которыми Петр зондировал ее чувства. Петр мыслил так же, как и зарабатывал деньги: как хирург. Свой роман с Ленкой он медленно и внимательно вертел в руках, точно математическое уравнение, точно числовую матрицу, которую можно читать в обе стороны. Петр ревновал. Был с Ленкой внимателен и суров.
