Сергей Алексеев - Покаяние пророков
Лидия Игнатьевна вдруг опустилась в кресло и с женским участливым отчаянием воскликнула:
— Но еще одну ночь я не выдержу!
Это ее состояние тоже было знакомо: за сорок лет ее верной службы она несколько раз неожиданно бунтовала и делала попытки уйти, уехать, но всякий раз возвращалась, ибо жизнь ее становилась бессмысленной…
Умирающий дотянулся и тронул ее сжатый кулачок.
— Да-да, понимаю… простите… И оставьте меня одного…
— Я не могу…
— Это последнее утро… Обещаю вам… Хочется… рядом самого близкого человека…
У академика повлажнели глаза, но слез так и не накопилось — между век выступило нечто вроде белесого от гипса пота. Лидия Игнатьевна заметила это, будто очнулась.
— Ой, да что я говорю, боже мой! Конечно же, выдержу! Это слабость… Я буду с вами, буду! И ни в какой хоспис!..
— Ступайте… Отдохните и возвращайтесь.
— Нет, я на шаг не отойду!
— Прошу вас… Хочу побыть один.
— Как же я брошу?..
— Пожалуйста… И если умру, не снимайте маску. С оглядкой, качаясь и запинаясь, она удалилась, но оставила дверь приоткрытой. Мастер наконец-то успокоился, опустил веки и стал ждать блаженного состояния полной свободы. Однако не прошло и получаса, как вновь ощутил подрагивание рук и, зная, что за этим последует, напрягся, стиснул зубы, но не смог сдержать пульсирующей ледяной крови. Вскипевшая под гортанью огненная лава потекла навстречу холодным потокам, ища выход, стучала в ноги, в голову, взламывала горло, а не пробившись, растеклась по телу, испепеляя плоть…
В молодости ему казалось, будто он знает о смерти почти все. Орден рыцарей Святого Грааля, как и все полусамодеятельные ложи того времени, традиционно и основательно занимался оккультизмом, искренне полагая, что знание сверхъестественного — того, что составляет вечную загадку бытия, — это путь к самосовершенствованию, достижению особых личностных качеств. Разумеется, понятие смерти как неотъемлемой составляющей жизни привлекало особое внимание, и желание проникнуть в ее таинство было настолько велико, что Мастер когда-то лично проводил опыты с мертвыми телами и несколько раз специально присутствовал при кончине людей. Эти исследования* привели к тому, что он утратил последние, косвенные остатки веры, заложенные нормальной христианской семьей, — веры в Бога как в доброе начало всего сущего. То, что люди называли Всевышним и чему посылали молитвы, было всего лишь их мечтой, а миром изначально правило Зло, крылатое, многоликое, блестящее изощренным умом.
Вскоре он попал в Сиблаг, где получил прямое тому подтверждение.
Но спустя несколько лет, когда лагерная жизнь стала напоминать дурной сон, как-то незаметно отошел от прежних убеждений, и вообще все наладилось, встало на свои места — в конце концов, не мог же он говорить своим детям, кто правит миром!
И все-таки аналитический склад ума, разум исследователя не давал покоя, и вот теперь предстояло установить истину, ибо через всю жизнь он пронес веру в то, что смерть — это и есть момент откровения.
А оно, это откровение, казалось невыносимым. В муках он дожил до вечера воскресенья, окончательно измотал сиделку, которая уже не жаловалась, а с терпеливым, тупым упрямством продолжала исполнять свой страстный труд. И порою, видимо, уходила куда-то, поскольку однажды академик пришел в себя оттого, что чьи-то сильные руки встряхивали его искореженную судорогами плоть. И голос был:
— Встань! Встань! Подними голову и открой глаза! Он повиновался и увидел перед собой Палеологова. Только вроде бы другого, без комсомольского огня в глазах, — с челкой на левую сторону и белыми, рекламными зубами.
— Надеюсь, ты помнишь меня? Или успел забыть?
— Почему вы… так разговариваете? Я никому не позволяю…
— Потому что ты — труп! Пока еще живой труп! И давай отставим в сторону пороки, которые называются интеллигентностью… На смертном одре не до красивостей, скоро перед Богом предстанешь. А он с тебя спросит не как я. Спросит за все. Ты готов держать ответ?
— Уйдите… Я вас не знаю…
— Знаешь! — Палеологов бросил его на постель и оглянулся. — Мало времени. Поэтому нужно отвечать быстро. У тебя на рецензии была диссертация, докторская. А в приложении к ней — фактические материалы, карты, схемы… Фотокопии! Пачка фотокопий! Вспомнил?
— Через мои руки прошло очень много…
— Много! Ты по личному указанию Сталина создал ЦИДИК, который оказался нужным всем властям и режимам. Непотопляемый ЦИДИК, чтобы контролировать все научные работы по истории и филологии. Но больше всего он был нужен тебе! Ты рецензировал труды ученых и передирал свежие мысли! Все твои статьи и книги — сплошная компиляция! Ты, как насекомое, сидел на чужом теле и пил кровь! Что, неприятно слышать правду? А ты послушай, тебе никто ее не скажет. Но правда за правду: фамилия ученого, чей труд чуть в гроб тебя не уложил?.. Тебе придется поднапрячь память. Ну? Диссертация, из которой ты ничего не смог высосать? Потому что подавился бы! Вспомни, отчего у тебя случился первый инсульт!
— Не хочу, — проговорил академик и махнул рукой на Палеологова, как на наваждение. — Бред, галлюцинации… Вы продукт моего разума…
— Я твой судья! И нужно отвечать как под присягой!
— Судья?.. А почему бы и нет? Кто его видел… Образ обманчив… Говоришь, как Судья…
— Наконец-то начинаешь соображать!
— Скажите… Чья диссертация?
— Это ты мне скажешь — чья! Кто первым стал рассматривать Соляную Тропу как тайное государственное образование старообрядчества? Кто увидел существование параллельного мира в России?.. Тебе не каждый день, и не каждый год присылали такие материалы! Должен запомнить! Иначе бы тебя не хватил кондрашка!
— Я не стану отвечать… — Даже в предсмертном состоянии, после мучительных судорог, он ощутил позыв воспротивиться насилию. — Это бессмысленно…
— Слушай, ты, совесть нации! — зарычал незваный посетитель. — Тебе придется отвечать. Иначе общественности станет известно, как ты выжил в лагере.
Академик привстал на локтях, оторвал голову от подушки.
— Кто вы?.. Кто?.. Не может быть!
— Я тот, кому надо говорить правду! Настал час истины!
— Неужели мне нигде не будет…
— Покоя не будет! — неумолимо и жестко оборвал Палеологов. — Ни здесь, ни на том свете! И ты это отлично знаешь. Так и будешь корчиться! И смерти тебе не будет!
Мастера передернуло от последней фразы, и на какой-то миг почудилось, что все это происходит в его собственном сознании — вершится некий суд! Однако Палеологов тотчас же приземлил его, зло смахнул челку со лба и резко сменил тон.
