Сергей Алексеев - Покаяние пророков
Двигатель задергался, заглох, «нива» вкатилась в выбоину и остановилась сама.
Космач бросил неподвижного копа на руль, уперся руками и ударил Матрешника со всей силы. Тот вдруг заорал, схватился за голову и начал вставать — развернуться хотел, но уперся в потолок. От следующего удара немного осел и, будто разъяренный, обезумевший бык, с ревом полез к заднему сиденью, но не мог протолкнуть туловище в просвет между спинками сидений и потолком. Тем временем Космач достал крючок, открыл дверцу и, отпихиваясь ногами, вытолкнул водителя на улицу.
И сам выскочил, откинув спинку сиденья. И только сейчас увидел, что машина стоит посередине придорожной деревни и вроде бы люди на улице. Но озираться и медлить было нельзя, одуревший Матрешник кричал и буйствовал, зачем-то пытаясь протиснуться назад. Космач распахнул дверцу и. ухватив за шиворот, вырвал неповоротливую тушу из кабины.
Пока он елозил на четвереньках, Космач сел за руль и стал запускать мотор, однако тучный работорговец больше напоминал ваньку-встаньку — оказался уже на ногах и теперь хватался за открытую пассажирскую дверцу. Голову вдруг пронзил детский страх, что это чудовище сейчас вползет назад и все повторится, как в кошмарном сне. Тогда Космач открыл бардачок, и стало ясно, почему Матрешник рвался к нему: там лежал пистолет. Космач схватил его, не проверяя, заряжен ли. потянул спуск, — громоздкая туша сама лезла на ствол…
От выстрела в замкнутом пространстве зазвенело в ушах. Работорговец отпрянул, согнулся и встал на колени.
Показалось, стартер крутится очень долго и медленно, а Матрешник все еще стоит перед открытой дверцей и тянет руки…
* * *Их не зря называли отступниками и крамольниками. Вера сонорецких старцев была не ведома на Соляном Пути и потому непонятна, как и язык читаемых ими молитв. А их могучий, совсем не церковный распев больше напоминал разбойничьи песни или воинские гимны, охватывающие богобоязненную душу страхом и трепетом одновременно.
Некоторые старообрядческие общины не почитали сонорецких старцев и стариц, бывало, предавали анафеме и намоленные камни опрокидывали, но если случалось встретиться с ними на Тропе, а паче того когда хворого приводили тайком на Сон-реку каждый в отдельности готов был принять грех на душу и побеседовать с еретиками, поесть из одной по суды, принять анчихристово зелье, позволить чтение над собой бесовских заговоров и послушать их моления.
И редко кто не заражался от них ересью и не то сковал, не скорбел и не печалился потом тайной печалью от бренности собственной жизни и неуемно го влечения на берега заветной реки. По достижении зрелых лет некоторые вкусившие крамол лесные скитальцы самых разных толков или открыто, или тайком прощались со своими единоверцами и домашними и, невзирая на суд и проклятия вслед, уходили на Сон-реку.
Сколько помнили на Соляной Тропе, обратно никто не возвращался, разве что странствующим старцем, которых опять же крадучись почитали как святых и, настращав домашних, чтоб держали язык за зубами, с поклонами просили войти в хоромину, чтоб вместе помолиться.
Говорили, что их слышит Господь, ибо старцам ведомо Его истинное имя…
Придя в Холомницы, Клестя-малой долго бродил вдоль реки, покуда не выбрал крупный прибрежный валун с плоским верхом. Встал на него лицом на восток, одни сутки молился стоя, вторые на коленях, а третьи распластавшись ниц. А река прибывала, странника подтопило, однако он не сошел, лежал в воде, отрезанный от берега.
Каждый день боярышня ходила к нему, звала, но юродивый не сходил с камня и в ее сторону даже головы не поворачивал. Она знала, нельзя мешать молитве пророчествующего старца, но боялась, встанет где-нибудь затор, в одночасье поднимется вода и смоет его.
На четвертый день она застала юродивого стоящим по колено в бурной ледяной реке, однако от согбенной спины и даже от воды вокруг его ног шел пар, а до берега уже сажени две мутного, стремительного потока. Вавила забрела чуть ли не по пояс, сдернула старца с камня, вытащила на берег.
— Вот тебе камень мой, внучка Илиодорова. — сказал он, стуча от холода зубами. — Вставай и молись.
— Сначала баню истоплю, чтоб отогрелся. А пока идем, на печь положу.
Привела его в избу, а он сел на порог и на лежанку не идет, переодеваться в сухое отказывается… Пока она баню затопила и воды наносила с реки, Клестя-малой неожиданно быстро обсох и засобирался.
— Никуда не пущу! Примрешь по дороге.
— Не держи меня. — Котомку за спину забросил. — На Сон-реку мне надобно, пойду. Братия со мной спорила, ведь из скита прогнали! А я приду к ним, поведаю, что в мире творится от их пророчеств. И самих приведу к покаянию!
Потряс клюкой, сверкая глазами.
На следующее утро, еще до восхода, боярышня пошла на реку, встала на камень намоленный, обернулась лицом к дороге, как к солнцу, и воздела руки.
Соляной Путь — Вологда, 1992–2002
