Эрик Сигал - История любви
– Это ради Фила, – продолжала она. – Ему придется хуже всего. Ты-то хотя бы останешься веселым вдовцом.
– Я не буду веселым, – перебил я.
– Нет, будешь, черт возьми! Я хочу, чтобы ты был веселым, о’кей?
– О’кей.
– Ну вот и хорошо.
Роковой момент случился через месяц после этого разговора. Мы едва успели пообедать. (Дженни настояла на том, что готовить будет по-прежнему сама. Правда, я в конце концов убедил ее разрешить мне убирать со стола, хотя она с пеной у рта доказывала мне, что это не «мужское дело».) Я возился с посудой, а Дженни играла Шопена на рояле. Вдруг музыка прервалась, и я сразу же заглянул в гостиную.
– Ты в порядке, Дженни? – спросил я. Я, конечно, имел в виду – насколько все может быть в порядке с таким диагнозом. Она ответила вопросом на вопрос.
– У тебя хватит денег на такси?
– Конечно! – воскликнул я. – Куда бы ты хотела поехать?
– Ну, скажем, в больницу.
В суматохе поспешных сборов я внезапно понял – вот и все. Дженни ведь больше никогда не вернется. Она сидела в кресле, а я бросал в сумку какие-то вещи. О чем она сейчас думала? Оглядывала дом? Хотела запомнить все в последний раз?
Ничего. Она сидела неподвижно, устремив взгляд в пустоту.
– Эй, – окликнул я. – Ты хочешь взять с собой что-нибудь особенное?
– А! Что? – Дженни рассеянно покачала головой. Потом, словно вспомнив, добавила: – Тебя.
Поймать такси в этот час было нелегко – все спешили по делам, а на Бродвее начинались представления. Швейцар изо всех сил дул в свой свисток и размахивал руками, как сумасшедший хоккейный судья. Дженни стояла, прислонившись ко мне, и я втайне надеялся, что такси не приедет и она навсегда останется стоять, прислонившись ко мне. Но такси все же появилось. Водитель – нам повезло – оказался весельчаком. Услышав, что нам надо в госпиталь Маунт-Синай и что за быструю доставку я плачу двойной тариф, он начал свою программу.
– Спокойно, ребята, вы в надежных руках! Мы с аистом занимаемся этим делом уже много лет.
Дженни сидела, прижавшись ко мне. Я целовал ее волосы.
– Это у вас первый? – спросил наш веселый таксист.
Дженни почувствовала, что я готов взорваться, и прошептала:
– Не надо, Оливер. Он ведь хочет как лучше.
И тогда я подыграл:
– Да, старик. Это у нас первый, и моя жена чувствует себя не очень, так что давай разок-другой проскочим на красный, ладно?
Он домчал нас до больницы быстрее ветра. И действительно сделал все в лучшем виде: выскочил из машины и открыл дверцу Дженни – как полагается. Уезжая, он пожелал нам счастья и удачи. Моя жена поблагодарила его.
…Дженни нетвердо стояла на ногах, и я хотел ее понести, но она запротестовала: «Через этот порог не надо!» Мы вошли в приемный покой, где пришлось выстрадать нудную процедуру регистрации.
– У вас есть медицинская страховка?
– Нет.
(Кто думал о такой ерунде? Мы были слишком заняты покупкой посуды.)
Конечно, приезд Дженни не был неожиданностью. Его предвидели, и новую пациентку сразу же взял под наблюдение доктор Бернард Аккерман, оказавшийся, как и предсказывала Дженни, славным малым – даром что из Йельского университета.
– Лейкоциты и тромбоциты – вот наше лечение, – сказал он. – Они ей сейчас нужнее всего. В антиметаболитах пока необходимости нет.
– Можно по-человечески, доктор? – ни черта не понял я.
– Сейчас нужно замедлить распад клеток, – объяснил он. – Но я уже говорил Дженнифер, что при этом возможны побочные эффекты.
– Послушайте, доктор, – стал втолковывать я, хотя он наверняка все и сам прекрасно понимал. – Пусть Дженни сама решает. Что она скажет, то и делайте. И сделайте все возможное, чтобы ей не было больно.
– Не беспокойтесь, мы обо всем позаботимся.
– И неважно, сколько это будет стоить. – Я, кажется, повысил голос.
– Лечение может продлиться несколько недель, а может, даже месяцев, – сказал он.
– Да черт с ними, с деньгами! – резко бросил я. Он был очень терпелив, этот доктор. Я ведь почти кричал на него.
– Я только хотел сказать, – объяснил он, – что сейчас просто невозможно сказать, как долго – или как мало – протянет ваша жена…
– Помните, доктор, – командовал я. – Помните, я хочу, чтобы у нее было все самое лучшее. Отдельная палата. Сиделки. Все, слышите, все! Прошу вас. А уж деньги у меня есть!
20
Расстояние между 63-й улицей, Нью-Йорк, и Бостоном, штат Массачусетс, невозможно покрыть быстрее, чем за три часа двадцать минут. Можете мне поверить, я проверял сам, устраивая гонки на время по этому маршруту, и совершенно убежден, что ни одна машина, наша или заграничная, даже если за рулем будет сидеть первый ас мира, не побьет этот рекорд.
Выехав на шоссе, я разогнал свой «миджет» до ста пяти миль в час. У меня была электробритва на батарейках, и я, разумеется, тщательно побрился в машине и сменил рубашку, прежде чем чинно войти в офис на Стейт-стрит. Было всего лишь восемь утра, а в приемной уже сидело несколько солидных бостонских джентльменов, ожидавших аудиенции у Оливера Барретта Третьего.
Я и глазом не успел моргнуть, как секретарша отца, знавшая меня в лицо, доложила обо мне по селектору. Но ответа не последовало.
Вместо этого в дверях появился Барретт-старший собственной персоной.
– Оливер! – произнес он.
Я теперь стал обращать внимание на внешность людей и потому сразу заметил, что отец немного бледен, что волосы его поседели (и, кажется, поредели) за три года.
– Входи, сын, – сказал он. Интонацию я толком не понял, поэтому просто вошел в его кабинет и сел в кресло.
Мы с отцом посмотрели друг на друга, потом стали разглядывать мебель. Мой взгляд упал на письменный стол, на ножницы в кожаном футляре, на нож для бумаг с кожаной ручкой, на фотографию матери, сделанную много лет назад. На мою собственную фотографию (в день окончания колледжа).
– Как дела, сын? – спросил он.
– Хорошо, сэр.
– Как Дженнифер?
Я не стал отвечать ему, чтобы не лгать. Хотя ведь причина была именно в Дженни. Не найдя, что сказать, я сразу выложил, зачем пришел.
– Отец, мне срочно нужно пять тысяч долларов в долг. Причина серьезная.
Он посмотрел на меня. И как будто кивнул. Так мне показалось.
– Итак? – сказал он.
– Что?
– Я могу узнать эту серьезную причину?
– Нет, отец. Просто одолжи мне эти деньги. Прошу тебя.
У меня было такое чувство – если, конечно, Оливер Барретт Третий вообще понимает, что такое чувства, – что он действительно готов был дать мне денег. И еще я почувствовал, что нотации он мне читать не собирается. А просто хочет… поговорить.
