Пилип Липень - Параметрическая локализация Абсолюта
Она оказалась полной дамой в возрасте, лет пятидесяти по меньшей мере, и представилась Екатериной. Вадим немного удивился – он рассчитывал увидеть ровесницу – но так было даже лучше, безо всяких двусмысленностей. Екатерина поздоровалась с Вадимом за руку и сказала, что побудет до семи. Холл пустовал. Только два напыщенных официанта шагнули навстречу. Никто не стоял перед работами Вадима, не рассматривал и не обсуждал, как он втайне надеялся. Екатерина медленно обошла выставку по периметру и резюмировала: очень хорошо, особенно вон та и вон та. А почему вы не повесили больше? Потому что это законченная серия; я не хотел разбавлять. Их провели в зал и усадили в углу. От неё сладко пахло помадой. К Вадиму снова вернулось отвращение: вечерний ресторан отталкивал многолюдьем и гадким эстрадным ритмом. На широких телеэкранах показывали очередной чемпионат по скоростному спуску на унитазах, у барной стойки толклись пьяные болельщики.
Принесли вино. Они пригубили и не знали, о чём говорить. У Екатерины были толстые красные пальцы. Кем она работает, интересно? Посудомойкой? Они вспомнили последние работы, которые им запомнились на фотосайте. Принесли канапе. Какое правильное лицо у неё, в молодости была королевой красоты, не иначе. В глубине зала прошёл директор и скрылся в служебных помещениях за плотными красными шторами. Екатерина заметила, что эти шторы совсем как в фильмах у режиссёра Дэвида Линча. Да, действительно. Ещё бы карлика сюда для полноты. Принесли валованы. Вадим спросил, довольна ли она своей камерой. Более чем – отвечала она – но оптики, как всегда, не хватает. Она берёт объективы у своего сожителя, и он каждый раз напрягается по этому поводу. Оптика – дело интимное, у каждого должна быть своя. Как зубные щётки. Принесли тарталетки и грибной кокот. Прямо над ними в потолок была встроена звуковая колонка, мелодии громко сменялись, одна ужаснее другой. Они дружно морщились. Обсудили последний альбом Ника Кейва – не тот уж Кейв, что раньше, не тот. Хотя всё равно хорош. Принесли сыр с виноградом и зелёный чай. Екатерина глянула на часы и сказала, что ей пора. Поздравила ещё раз Вадима, поблагодарила за приглашение и ушла.
Она как раз сворачивала к выходу из зала, когда включили «Владимирский централ» – самый яркий символ ненавистной Вадиму культуры, грубой, примитивной, самодовольной, и тем более невыносимой, что в ней сквозила та самая тоска, которую он считал привилегией развитого человека. Как будто дорогую частичку твоей души выставили напоказ, отупили, вываляли в грязи, и теперь пьяные уголовники пляшут с ней в обнимку. И действительно: компания за дальним столом встала и хором подпевала, положив друг другу руки на плечи. Вадим презрительно цедил чай и шептал: мерзость, мерзость, мерзость.
9. Шестьдесят тысяч лет
– Здравствуйте! – к нему подошла девочка с каштановой чёлкой. Вежливая улыбка, два больших зубика. – Вы Вадим? Тот самый фотограф, который в вестибюле? Можно, я с вами посижу?
Вадим пожал плечом – садись, мол, если хочешь. Он даже не слишком удивился детскому вниманию – глухая злоба ко всему вокруг притупляла чувства.
– Вадим, что вам нужно для счастья?
– Чтобы выключили эту мерзость.
– Ок.
Девочка не переспрашивала, какую мерзость он имеет в виду – музыку, ТВ или, может быть, слишком яркий свет. Песня оборвалась на полуслове. Компания за дальним столом затихла и двигала стульями, рассаживаясь по местам. Осталась только возбуждённая речь комментатора по телевизору, возгласы болельщиков у стойки, стук вилок о тарелки. Наконец-то, – кивнул Вадим.
– А ещё что?
– Что?
– Что вам нужно для счастья?
– А почему вы спрашиваете? – с раздражением ответил Вадим. И подумал, что глупо называть маленькую девочку на «вы». Но с другой стороны – не глупо. Человека нужно приучать с детства. Уважительное и серьёзное общение. Вот тогда вырастут люди, а не «братки». Если бы каждый…
– Я могу сделать всё, что вы захотите, – перебила она его мысли.
– Пф! – фыркнул Вадим. – Боюсь, это не в ваших силах.
– В моих! Видите, я же остановила музыку – специально для вас.
– Ну как же, как же. Это просто сами официанты не выдержали – и выключили. Давайте я вам лучше мороженого закажу.
– Вы не верите? Я всё могу. Я докажу! Закажите песню на выбор – и она заиграет. Чтоб вы не сомневались. Давайте?
Она так сильно смотрела, что Вадим отвёл глаза. Ну и чушь. Папа пьёт пиво, а она скучает? Ладно, сейчас закажу ей. Такое, чтоб точно не знала.
– Гражданская оборона, м? Группа «Гражданская оборона».
И не успел он договорить, как динамики наполнились неряшливым звуком синтезатора и гитар, и знакомый надтреснутый голос, «экзистенциальный», как называл его про себя Вадим, запел: «…я слышу шаги, открываются двери, и смерть исчезает на наших глазах». Мурашки побежали по спине Вадима.
– Это… как?
– А вот так. Теперь верите? Ну, говорите свои желания.
Вадим растерянно засмеялся. Девочка приложила палец на ножку его пустого бокала, и тот стал медленно наполняться вином. И заглядывала Вадиму прямо в глаза – сомневаешься ещё?
– А взамен вы потребуете мою душу, да?.. Мефистофель и Фауст? – Вадиму вдруг стало легко и весело. Он взял наполненный девочкой бокал и попробовал – правда, вино.
– Наоборот. Я не дьявол, а воплощение Абсолюта.
– Даже так… И зачем же вам понадобилось делать меня счастливым? Неожиданно как-то. И как мне вас называть? Господи?
– Вероника. А счастливым не только вас. Всех людей. Давно собиралась, а тут как раз случай, – сказала то ли вежливо, то ли насмешливо, не разберёшь.
– И что, вы намерены ко всем вот так подходить и спрашивать? Почему бы не сделать счастливыми всех оптом? Ведь вы же всесильна? И мысли наверняка умеете читать. Ну-ка, о чём я сейчас думаю?
– Вот именно – собираюсь ко всем подходить и спрашивать. А чужие мысли я не подслушиваю, это некрасиво, – кажется, ёрничанье Вадима не сердило, а развлекало её.
– Но как же вы сможете всех опросить? На земле семь миллиардов людей, и если на каждого тратить хотя бы пять минут… – он начал считать в уме, но сразу же запутался, распрямил на скатерти салфетку и достал карандаш. Карандаш писал бледно, продавливая мягкую бумагу. Вероника с улыбкой ждала. – Вот! Шестьдесят тысяч лет! Чтобы опросить человечество, вам понадобится шестьдесят тысяч лет. Все умрут, и даже косточек не останется.
– Но я же всемогуща, – отвечала она, ничуть не смущаясь.
10. Странное впечатление
У Вадима в голове вертелось ницшеанское «Бог умер», но он отогнал эту фразу, боясь выставить себя и Ницше на смех. Веселье вдруг слетело с него, так же быстро, как и пришло. Вероника ждала. Вадим соображал. Несколько раз приоткрывал рот, начиная что-то возражать и останавливаясь. Но… Но…
– Но как я могу быть счастлив, если мир вокруг меня не такой, как мне хотелось бы? – сказал он уже серьёзно, без шуточек.
– Не такой? А какой вы хотите? Об этом я и спрашиваю.
– Да как же! Неужели вы не видите? Всё тупо, глупо, дурно. Люди слушают дрянь, смотрят дрянь, читают дрянь, думают о дряни. Вместо того, чтобы. Где хороший вкус? Где творчество? Кругом леность мысли, грубость, пошлость. Посмотрите на этих, у стойки – они восторгаются бессмысленным спортом. Посмотрите на этих – они напились и поют хором воровские песни. А те девицы? Обсуждают подружек, кто удачнее вышел замуж. А официанты? Считают, сколько им дали на чай. Сплошная низость! Как можно быть счастливым в этом мире?
Вадим говорил о наболевшем страстно, но частью сознания как бы наблюдал себя со стороны. Абсурд, абсурд! Что я пытаюсь объяснить маленькой девочке? Понимает ли она, о чём я вообще?
– Ок, я поняла! Сейчас.
Звуки в зале стихли и сразу возобновились – почти такие же, но с неуловимыми отличиями. Вадим вслушивался. Вилки стали стучать о тарелки чуть реже. И всё? Нет, не всё: по телевизорам показывали уже не соревнования, а тихое интервью; страстный голос спортивного комментатора сменился на беседу двух кудрявых интеллигентов. Песня Гражданской обороны, затихая, кончилась, и стало слышно, о чём они говорят: «…кто из современных контртеноров, на ваш взгляд, наиболее аутентично исполняет музыку барокко? Эээ, не думаю, что такая постановка вопроса вполне корректна. Оценить аутентичность исполнения крайне трудно, это можно сделать лишь по косвенным признакам, ведь никаких звуковых записей с тех времён, разумеется, не сохранилось. Поэтому оперировать лучше не критерием аутентичности, а объективными акустическими характеристиками голосов. Или, при сопоставимых музыкальных данных, чисто субъективными оценками. Лично я выделил бы из современных звёзд барокко таких мастеров, как…» Болельщики с пивом внимательно слушали интервью, изредка переговариваясь шёпотом.
