Йоханнес Зиммель - Я признаюсь во всём
— Но я не хочу так долго ждать, — ответил я.
— Из-за молодых дам, да? — хитро спросил Манирлих и оскалился.
— Да, из-за молодых дам.
Девочка захихикала.
— Моя падчерица, — объяснил Манирлих.
— Здравствуйте, — сказала падчерица. Я кивнул ей. У меня было ощущение, что она не падчерица ему. Их связывала какая-то нечистая доверительность.
— Присаживайтесь, уважаемый господин, — сказал Манирлих, — мы хотим осмотреть предмет.
Я сел.
— Юдит, — сказал он, — иди сюда и помоги мне. — Девочка, которую он назвал Юдит, встала и медленно, лениво подошла ко мне. Она обтерла руки об платье и потянулась за карандашом. — Где ты сидел? — спросил Манирлих.
— Простите? — не сразу понял я.
— Где твоя тюрьма? — объяснила Юдит и почесала спину о шкаф, беззастенчиво глядя на меня.
— Это ошибка! — Я чувствовал, как заливаюсь краской гнева. — Я из больницы.
— Понятно, — сказал Манирлих и принялся измерять мой череп сантиметровой лентой. — И сколько ты там был?
— Вы с ума сошли?! — Я оттолкнул его и встал. — Что вы себе позволяете!
— Ах, дружок, да не волнуйся ты так! — Юдит смеялась мне в лицо. — Ты думаешь, ты единственный, кто пришел сюда, потому что тебе нужны волосы? Да ваш брат — наши самые любимые клиенты!
— Почти единственные, — лениво объяснил ее отчим.
— Кто?
— Да вы, заключенные, — сказал он и поковырял в носу.
По улице проехал грузовик, окна мастерской находились на уровне тротуара, я видел только колеса машин. И все время мимо окна ходили ноги. Неожиданно я рассмеялся.
— Ну вот, — сказал Манирлих. — Можешь называть меня Альфонс.
— О’кей, Альфонс, — ответил я и сел, шлепнув Юдит. Она жеманно покачала нижней частью туловища и снова захихикала.
— Тридцать три, — сказал отчим, который мерил мой череп, она записала цифры. Он назвал следующие. Затем он спросил: — Какого цвета должен быть парик?
— Черного.
— Волосы короткие или длинные?
— Достаточно короткие.
— Но не очень короткие?
— Нет, не очень.
— Я терпеть не могу слишком короткие волосы, — сказала Юдит и почесала спину об ящик, — все мужчины выглядят тогда как пруссаки.
— По-военному, — сказал отчим.
— Этим меня можно просто оттолкнуть, — сказала падчерица.
— Нам надоело, — объяснил отчим. — Сзади по кругу сорок четыре, сбоку за ухом — тридцать один с половиной. Ты не поверишь, друг, у меня была квартира в Дрездене, скажу я тебе, парень, ты бы упал от удивления! Все махагон и инкрустировано. И персидские ковры. Такой магазинчик! И цветущий бизнес, театральная сфера, понимаешь? Все при мне — дом, детишки и красивая жена.
— Очень красивая жена, — сказала падчерица.
— Заткнись, — сказал отчим. Он повернул мою голову к свету. — Парень, да у тебя действительно два шрама!
— После драки, — быстро ответил я. Я не хотел терять его симпатию. Он кивнул и продолжил без перехода: — А потом нападение. Сначала фосфор и зажигательные бомбы, а затем три волны фугасных бомб, понимаешь? Квартира в заднице, бизнес в заднице, а жена сгорела. Ну хорошо, она была проститутка! И что? Поэтому она должна была сгореть?
— Я же говорила… — начала девочка.
— Заткнись, — опять сказал он. — Будем надеяться, что ты хотя бы в половину станешь такой красивой, как она! Когда я об этом думаю, мне до сих пор становится плохо! Она прыгнула в воду. Но как только она пыталась выйти, она начинала гореть. Потом она стала звать меня. Она спала с другим, когда началось это нападение. Но когда горела, она звала меня. Не того парня. Только меня. Всегда только меня. И я побежал к ней. Вниз, к реке, и оставался с ней, когда на следующее утро началось второе нападение. Заткнись! — неожиданно крикнул.
— Я вообще ничего не сказала, — надулась Юдит.
— Тогда ладно, — сказал он. — И я сидел там, друг, — продолжал он, — на берегу, понимаешь? Эти собаки вернулись опять и сбросили свой груз.
В этот раз только фугасные бомбы. Я наклонился и держал ее голову над водой, чтобы она не упала и не захлебнулась, потому что стоять она уже больше не могла. Там были и другие люди. Но не было врачей. Время от времени я втаскивал ее немного из воды, когда она синела. Тогда она опять начинала гореть. И мы давали ей немного погореть, пока она могла терпеть, а потом я опять опускал ее в воду. Она уже наполовину свихнулась и уже не понимала, что она кричит. Она долго кричала. Невероятные вещи. Но все время только мое имя, ты понимаешь, друг? Его — ни разу! Имя этого развратника она не назвала ни разу… — Он отложил сантиметр.
— И что же? — спросил я.
— К обеду она умерла. Совершенно неожиданно. Я отпустил ее, и она упала в реку. Она была очень красивая. Самое красивое женское тело, которое я видел в жизни. И совсем молодая. Парень, сколько мужчин могли бы получить удовольствие! Я схожу с ума, когда об этом думаю. Ты хочешь просто черный цвет или с проседью?
— Мне все равно.
— С проседью — по-американски, — сказала падчерица.
— Тогда без, — сказал я.
— Хорошо, — сказал он, — без. Теперь ты понимаешь, что они могут поцеловать меня в задницу со своей новой войной, парень?
— Да.
— Поцеловать и сзади, и спереди, и сверху, и снизу, — сказал он. — Я видел, как она упала в воду. Они могут мне больше ничего не рассказывать, эти сволочи. Пусть сами ведут свою грязную войну! — Он отошел от меня, я встал.
— Когда будет готов парик? — спросил я.
— Надо еще сделать примерку.
— Когда?
— Через три дня.
— А парик?
— Через пять.
— Хорошо.
— Половину надо заплатить заранее, — сказала Юдит и отложила блокнот.
— Сколько?
— Сто.
Я дал ей купюру.
— Квитанция нужна?
— Нет, спасибо.
— Как тебя зовут-то?
Я помедлил.
— Ну как ты сам себя сейчас называешь? — помогла она мне. При этом она как-то по-матерински улыбалась и сейчас выглядела совсем как взрослая женщина в своем слишком тесном свитере и грязной юбке.
— Франк, — сказал я наобум. — Вальтер Франк.
24
Через три дня я поехал — тайно и, естественно, не говоря ничего Маргарет — на примерку парика, а через шесть дней парик был готов. Это был выдающийся парик, и сидел он великолепно. На внутренней стороне Манирлих поставил штамп своей фирмы. Этого было не избежать: «Качественная вещь, мой дорогой! Я должен делать себе немножко рекламы».
В этом я с ним согласился.
Когда я в тот вечер вернулся домой, я засунул парик в сумку и надел кепку. Парик был моей тайной. Я попытался несколько раз в качестве эксперимента поносить его в городе, чтобы посмотреть, догадается ли кто-нибудь, что это парик. Никто не догадался. Это был очень хороший парик. Я спрятал его в багажник автомобиля и закрыл его на ключ. Теперь я мог начать свой эксперимент.
Он начался 28 сентября благодаря одному неожиданному случаю. Я собирался провести послеобеденное время в одиночестве, но Маргарет перечеркнула все мои расчеты. Я лежал в саду, когда она подошла ко мне, держа руки за спиной:
— Отгадай, что у меня есть!
— Не имею ни малейшего понятия.
— Билеты в театр! — Она показала их.
— На какое число?
— На сегодняшний вечер!
Оказалось, что билеты прислали Бакстеры. Давали «Ричарда III», гастроли Вернера Крауса, который прибыл из Вены.
— Я не хочу, — сказал я.
— Но, дорогой, ты, наверное, не расслышал! Короля играет Вернер Краус!
— Ну и что?
— Это один из величайших актеров современности! — Она присела на корточки в траве около меня. — Ты не представляешь, как трудно было купить билеты! Это сенсационная премьера! Мы должны быть там! Мы не можем устроить такое Бакстерам, после того как они потратили столько усилий!
— Почему?
— Они никогда нам этого не простят!
— Это было бы в любом случае ужасно.
Она выпрямилась:
— У тебя другие планы?
— Почему?
— Потому что ты так решительно отказываешься пойти!
— Я совсем не отказываюсь, я…
— Ты договорился с ней?
— С кем?
Она засмеялась, и ее смех звучал почти отчаянно:
— Ах, пожалуйста, не веди себя так! Ты же ее давно не видел, правда?
— Кого, черт побери? — раздраженно спросил я. Я действительно не понимал.
— Иоланту.
— О господи, — сказал я и засмеялся.
— Смешно, да?
— Да, — сказал я, — очень смешно.
Она заплакала.
— Ну, ну, — сказал я.
— После всего, что я сделала, — всхлипывала она, — ты так себя ведешь! Когда я попросила о маленьком одолжении!
— О господи!
— Да, о господи, о господи, о господи! — неожиданно заорала она. — Пожалей себя! Тебе плохо, да? Ты так много делаешь! Особенно для меня, да? Каково чувствовать себя Иисусом Христом?
