Йоханнес Зиммель - Я признаюсь во всём
— Смотри, — сказала Иоланта. Она показала рукой в угол бывшей ванной комнаты. Там сидели две большие розовые крысы и серьезно смотрели на нас.
— Они тоже хотели уехать, — сказала Иоланта. — Но им не дали визу.
— Нужна виза?
— Это ввели несколько дней назад, — сказала она и кивнула крысам.
— Желаем счастья! — крикнула одна крыса.
— Спасибо, — сказала Иоланта.
Мы вышли на улицу. Это была пустая выжженная улица. Мертвые дома как призраки обрамляли ее с обеих сторон. Под полуразрушенными арками ворот в плетеных креслах сидели люди, все выглядело так, как будто был конец рабочего дня. Все люди на этой улице были в летней одежде. И все они были мертвы. Их провалившиеся глаза смотрели в пустоту. Иоланта здоровалась с ними, когда мы проходили мимо. Мертвецы не двигались. Но Иоланта продолжала сердечно их приветствовать.
— Они имеют большое влияние, — объяснила она мне.
— Где?
— В правлении вокзала, — сказала она и потащила меня дальше. Ее белое платье обвевалось вокруг нее. Поднялся сильный ветер, начался мелкий дождь.
Вокзал, до которого мы, немного поплутав, дошли, тоже был сожжен. Перед временными кассами стояли длинные очереди. Я хотел тоже встать в очередь, но Иоланта потащила меня дальше. Мы быстро обошли вокруг вокзала и подошли к маленькой деревянной двери, в которую Иоланта постучала. Открыл великан в белом халате. Похоже, он знал Иоланту, потому что кивнул и впустил нас в зал ожидания третьего класса. Он закрыл за нами дверь, схватил Иоланту и одним движением сорвал с нее платье. Под платьем на ней ничего не было. Он поцеловал ее. Я стоял рядом и не двигался. Поцелуй длился долго. Снаружи на платформе заревел локомотив. Великан отпустил Иоланту.
— Пойдемте, — сказал он. Он провел нас через зал ожидания в кабинет, где стоял большой письменный стол. Иоланта, как была, голая, и я, в обычном костюме, встали перед столом. За столом сидел профессор Вогт. На нем был плащ с поднятым воротником, он кивнул нам.
— Доброе утро, что вы желаете? — Он нас не знал. Великан что-то сказал ему на ухо. Лицо Вогта изобразило удивление.
— Ах так, — протяжно сказал он.
— Да, — сказала Иоланта и кивнула.
— А чем вы обоснуете свою заявку?
Речь шла о заявке на визу, неожиданно вспомнил я. Великан обещал свое посредничество, когда Иоланта ему отдалась. Иоланта советовалась со мной, что ей делать. Я сказал что-то про самоотречение. Она отдалась великану. И за это он содействует нам.
Вогт качал головой, смотрел на нас и ждал ответа, которого не было. Он продолжил:
— Вы должны обосновать свою заявку. Таково предписание.
— Мы хотим уехать, — сказала Иоланта.
— Этого недостаточно, — сказал Вогт.
— Мы не можем больше жить в этом городе, — сказал я.
— Этого недостаточно, — сказал Вогт. Великан считал, что должен что-то сделать для нас, он опять пошептался с Вогтом. Тот пожал плечами и посмотрел на нас. — Когда вы умерли? — спросил он.
— Уже давно, — ответил я.
— Назовите точную дату.
— Седьмого мая тысяча девятьсот сорок пятого года, — сказала Иоланта. Она заметила, что взгляд Вогта остановился на ней, и прикрыла грудь руками. Вогт кашлянул и отвел взгляд.
— Тогда вы здесь уже давно.
— Мы относимся к тем, кто здесь дольше всех, — сказал я. — И это не наша вина, что мы умерли.
— Я всего лишь маленький чиновник, — пробормотал он. — Я не разбираюсь, где чья вина. Я просто не могу выдать виз больше, чем мест в поезде.
— А есть еще места в поезде?
— Да, — сказал он, — но не для вас.
— А для кого же?
— Для детей. Здесь много детей. Сначала уедут они. Они не переносят этот климат.
— Возможно, господа могли бы ехать в спальном вагоне, — сказал великан. Он впервые заговорил громко и при этом печально и безнадежно смотрел на Иоланту, как будто хотел попросить прощения за то, что не может нам помочь.
— Но тогда должно быть исполнено определенное условие, — сказал Вогт.
— Какое?
— Положительный ответ на один вопрос.
— На какой?
Вогт вздохнул и встал. Он отошел к окну и посмотрел на платформу, где стоял поезд. Затем он повернулся и посмотрел на меня.
— Вы, — спросил он, — вы любите эту женщину?
— Нет, — сказал я, — я никого не люблю.
Вогт кивнул и повернулся к Иоланте:
— А вы любите этого мужчину?
Иоланта покачала головой.
— Нет, — спокойно сказала она, — я его не люблю. Она повернулась ко мне и улыбнулась.
— Поцелуй меня, дорогой, — тихо попросила она.
Я поцеловал ее.
Вогт вернулся к письменному столу.
— На вопрос был дан отрицательный ответ, — сказал он. — Я не могу дать вам визу.
Мы стояли перед ним и молчали. Потом заревела сирена паровоза.
— Позвольте мне напомнить об особом предписании, — сказал великан Вогту. Его голос был просящим и смиренным. Лицо Вогта стало печальным. Он встал, сделал неопределенный жест рукой и позвал меня кивком головы:
— Пойдемте со мной.
— Я?
— Да, вы, — нетерпеливо сказал он.
Я посмотрел на Иоланту, она отпустила мою руку.
— Оставайтесь здесь, — сказал великан Иоланте.
Я последовал за Вогтом на грязный перрон. Вдоль поезда быстро шли люди, которые продавали освежающие напитки. На них были газовые маски.
— Особое предписание, — сказал мне Вогт, закрыв за собой дверь своего кабинета, — позволяет мне разрешить одному из вас уехать. Но вы сами должны решить, кто это будет. Вы или женщина. Ехать может только один. Другой останется здесь.
— Поеду я, — сразу сказал я.
— Хорошо, — сказал он, — вот ваш паспорт. — Он протянул мне паспорт. — Идите. И не оборачивайтесь. В спальном вагоне за локомотивом одно купе забронировано для вас.
— Спасибо, — сказал я, но он уже исчез.
Я пошел вдоль длинного перрона к спальному вагону. Около него стоял проводник, который поприветствовал меня.
— Пожалуйста, господин, — сказал он и провел меня в вагон. Вагон не был переполнен. В коридоре никого не было видно.
— Сюда, — сказал проводник и открыл дверь. — Надеюсь, никто не помешает вам в вашем путешествии, господин.
Я вошел. Обе постели были уже заправлены, и на верхней лежала Иоланта.
— Добрый вечер, — сказала она. Она курила и не смотрела на меня.
— Добрый вечер. — Я закрыл дверь. — Они тебя тоже спросили?
— Да, — сказала Иоланта.
— И?
— Я предала тебя.
— Я тоже предал тебя.
— Один предал другого. Поэтому мы оба здесь.
— Но только один может ехать, — испуганно сказал я. В этот момент постучали, и, не дожидаясь разрешения, вошел контролер:
— Паспорта, пожалуйста!
— Послушайте, — взволнованно начал я, — ехать может только один из нас…
Он посмотрел паспорта, взял их себе и вернул мне чужой паспорт. — Здесь, в этом поезде, только один.
— Но…
— Я надеюсь, вы предали друг друга? — недоверчиво осведомился он.
— Конечно, — сказал я.
— Тогда все в порядке, — сказал он. — Вы один.
С этими словами он закрыл дверь.
Я стоял и смотрел на Иоланту. Потом я открыл паспорт. В нем были только пустые страницы и не было никакого имени.
— Иди спать, — сказала Иоланта. Неожиданно у нее не стало лица.
Я медленно разделся. Потом я почувствовал, что поезд пришел в движение. Я погасил свет и лег на нижнюю постель.
— Иоланта?
— Да?
— Когда мы прибываем?
— Не знаю, — ответил ее голос.
Колеса вагона ритмично стучали. Мы ехали очень быстро.
20
Я чувствовал жажду.
Губы горели, язык с трудом ворочался во рту. Голова болела. В висках стучали два молоточка. Когда я осторожно открыл глаза, в них резко ударил солнечный свет.
Я лежал в постели. Передо мной сидела Маргарет. По ее щекам текли слезы. Но она улыбалась.
— Дорогой, — тихо сказала она и перевела дыхание.
— Что такое? — спросил я. Я попытался пошевелиться, но мне это не удалось. Я был очень слаб. — Почему я здесь? Когда меня наконец прооперируют?
— Все уже позади, — хрипло сказала она.
— Позади? — Мне стало очень жарко, очень холодно, а потом очень плохо. Меня начал душить кашель. Маргарет вытерла мне пот со лба и отставила таз. — Опухоль была злокачественная?
— Нет.
— А какая?
— Доброкачественная.
— И что?
— Дорогой, — сказала она и истерически рассмеялась, слезы все еще текли по ее щекам, — они просверлили две маленькие дырочки, исследовали опухоль и увидели, что она не опасна. Они тебя вообще не оперировали!
Это было последнее, что я услышал, прежде чем опять потерял сознание.
21
Я оставался в клинике еще два дня.
Вечером первого дня я уже мог опять хорошо слышать и уже полностью пришел в себя. Вечером второго дня у меня еще болела голова и я еще слабо стоял на ногах. Но тем не менее до моего сознания дошел факт, что это была безобидная доброкачественная опухоль, и мой настрой был оптимистическим и радостным.
