Роман Волков - Клеймо Чернобога
У Влады аж дух перехватило. Она и не думала, что будет все настолько просто.
— Спасибо! Большое спасибо! — Она не могла скрыть свою радость.
Пожилая женщина улыбнулась.
— Пожалуйста! Как с директором поговоришь, Федором Дмитричем, ко мне спустишься, оформим документы на зачисление.
После недолгой беседы с добродушным коротышкой, который задавал вопросы типа «кем родители работают», «почему решила пойти в техникум сельскохозяйственного профиля» и «какие книжки читаешь», Федор Дмитрич размашисто завизировал Владино заявление и она опять спустилась в приемную комиссию.
— Все! Можно тебя поздравить! — неискренне сказала кадровичка. — С понедельника у нас начинается отработка в теплицах, в девять утра ждем тебя в рабочей одежде вон там, за спортплощадкой. Там как раз все первокурсники будут, заодно и познакомишься. Так уж у нас принято: кто постарше — в учебном корпусе к первому сентября готовятся, стекла моют, столы расставляют, а кто только поступил — в теплице, ну и участки нужно вскопать. Умеешь?
Влада с доброй грустью вспомнила семью, дачу, картошку, а потом — и Севу, и чувствуя, что вот-вот заплачет, кивнула.
— Общежития-то у нас нет, ты одна будешь иногородняя. Жить-то есть где?
За Владу ответил Товстыко:
— У меня она будет жить. Благо, места полно.
— Саша! — умилилась приемщица. — Так что ж, это твоя родственница?
— И так можно сказать. Мы с ее отцом — Семеном Костровым — почти кровные братья. — И он провел по своему шраму от брови до нижней челюсти.
Вечером они сидели на кухне в крепком кирпичном доме дяди Саши, вместе с его невысокой расторопной женой тетей Галей, пили чай с тортом, и Товстыко неторопливо и обстоятельно рассказывал о себе.
— Правильно, считаю, сделали, что переехали. Вышло то как: я после травмы в больнице долго провалялся, зрение у меня упало очень. Из розыска меня бы по любому перевели, а еще хуже, перевели бы на склад или в тире сидеть. А тут как раз знакомый один, с Питера, Егор Марченко, мы работали с ним по одной группировке, написал, что из органов его попросили: полез куда не надо, и он основал охранное предприятие — ЧОП «Панцер». Ну я с ним связался, и он меня и пригласил замом, и квартиру подыскал. Мы, недолго думая, и переехали со всей семьей. А потом Марченко в Голландию уехал, а я директором стал. Да и контора наша к тому времени разрослась. А техникум мы охраняем, и ребята мои кражу очень крупную предотвратили. Ну и директор мне обещал любую помощь. Вот так все и вышло. А Светка, дочка наша, замуж вышла за москвича, уехала — нам совсем скучно теперь, живи, сколько хочешь!
Влада наконец решила задать вопрос, который мучил ее столько времени:
— Дядя Саша, только мне папа так и не объяснил про какой-то «должок», говорит, вы все расскажете.
Товстыко засмеялся:
— Да чего там! Как в боевике все вышло! Колхозном! Молодые еще были, старлеи, мне двадцать шесть, Семену где-то столько же. — Было видно, что дяде Саше ужасно нравится рассказывать милицейские байки, как и отцу, кстати. — А к нам в Пензу тогда приехал известный писатель, как же его звали? Федоренко, что ли? Помню, что Виктор Григорьевич, а фамилию что-то подзабыл. Ну вот, его и ухлопали на Урицкой, там знаешь, где бараки за мостом? Непонятно тогда было, зачем он туда поперся! А там живут вор на воре! Ну что, пошли мы по квартирам, опрашивать, кто чего видел. А там такое еще местечко, что в любую квартиру заходи с ордером и хоть всех арестовывай. И вот в одной хазе мне в голову лопату метнули. А Семен же десантник, реакция у него получше была, чем у меня, он как-то мне ноги подбил, я и упал. Лопата мне по касательной прошла, а в дверь вот на столько воткнулась, — Товстыко развел ладони, — Я в кровище весь! Ну мы там всех повязали, а меня потом в больницу. Оказалось, нерв поврежден в глазу, зрение потом стало падать. Ну а Семену я сразу сказал, что он захочет, все для него сделаю. Ну а тебе с учебой помочь, тем более дочке — это ерунда, я бы и так помог. Скажем так: это службишка, не служба, служба впереди будет. Я тебе потом с работой помогу, так что учись хорошо.
— А писателя-то кто убил?
— А его вообще другие зарубили. Из другого дома. Он пошел речку смотреть, искал туалет во дворах и нарвался. Топор нашли на помойке потом, ну и ходили по всем спрашивали: где ваш топор? А этот — не ваш ли? Не соседский ли? Вообще то дело скучное было. Оперработа знаешь на что похожа? Дают тебе два тома «Войны и мира» и говорят, подсчитай-ка, сколько раз здесь встречаются слова «переворот», например, «оловянный» и «опять». Вот ты и считаешь: «опять» употребляется двадцать пять тысяч раз, «оловянный» — десять, а «переворот» — вообще ни разу. Только тут не книжку читаешь, а людей. Да и люди-то, по правде сказать, не особенно. Но это тогда казалось, что правильное дело делаю, что в говне копаюсь, извините за грубость. А для кого? Все эти травмы, психику сломанные, запои все, для кого это все? Правильно я сделал, что ушел. — Но в глазах Товстыко читалось что-то такое, что говорило, кричало: нет, нет, неправильно!
Утром Влада отправилась на сельхозпрактику к теплицам.
ПЕНЗА. Начало рабочего дня
Читая периодику и художественную литературу, где были ярко описаны губернаторы-рецидивисты, мафиози и наркобароны, больше всего негодовал Губернатор Пензенской области Владимир Фомич Бондарев. Сам он был обычный хозяйственник, бывший лесник, производственник, ныне студент заочного отделения сельхозакадемии. Он хорошо разбирался в настоящей, а не газетной политике и экономике. Ну а что он был связан с татарской диаспорой и чуть-чуть ев……. — это политика! Что в центре города мечеть построил — за все платить приходится. Что он немножко контролировал ювелирные магазины и был избран лучшим предпринимателем области — это экономика! Ну а что домик большой с флигелем для слуг: неужели губернатор должен ютиться в однокомнатной хрущевке? А на работу — на троллейбусе? Так не бывает, родные. Вы не живете в коттедже, но и не работаете с шести утра до полночи. Каждому — свое! Хочешь ездить на «Мерсе» — работай! Хочешь спиваться в разваленной избе — пожалуйста, бухай! А тут не такой и мёд: даже в сортир и то с охраной! А что с бандитами приходится общаться — что ж от них, под кровать, что ли, прятаться? Это работа такая! Что матери в деревню асфальт с газом провел, так что ж ее, в дом престарелых отдавать?
Владимир Фомич не очень жаловал газетчиков. Когда на выборах оппозиционные проститутки пера облили его грязью как только можно, после своей победы он постарался, чтобы хамские газеты были закрыты «по собственному желанию». Этим конечно, нельзя погубить подлых журналистов, которые сразу перешли в другие издания и изредка продолжали плеваться ядовитой слюной. С огромным неудовольствием губернатор перелистывал страницы пензенских органов печати: «Гитлеровцы поднимают голову», «Озверевший нацист совершает бесчеловечное убийство», «Пенза становится фашистской столицей России». Как следствие этой шумихи, в приемную Бондарева позвонил очень влиятельный московский чиновник.
— Чего там у тебя происходит, Владимир Фомич?
— Да газетчики совсем с ума спятили!
— Ты мне это брось! Ты что ж не знаешь, что в стране происходит! В Питере вон девочку таджикскую убили восьмилетнюю, а у тебя вообще троих цыган сразу. Да еще и ритуально, головы поотрубали! Скоро уже Хрустальные ночи начнутся. А Президент только-только говорил об этом. В общем, я слышал, что к вам комиссия от ООН собирается с расследованием, со всеми вытекающими последствиями. Думай, мотай на ус. Подкузьмил ты нам. Президент в мире начал доказывать, что мы развитое государство, демократия у нас, а тут — на тебе! Штурмовые бригады! Германия тридцать третьего!
Этот разговор просто взбесил губернатора. Он вызвал к себе начальника отдела по связям с общественностью, устроил ему глобальную выволочку и потребовал, чтобы все фашистские сплетни из газет исчезли навеки. Сразу же он попросил соединить с начальником УВД области генерал-майором Куликовым.
— Ты, блин, Владимир Иванович, вообще, что ли, не понимаешь ни хера? — Бондарев в устной речи обильно употреблял простые народные обороты, которые здесь сглажены максимально. — Сейчас приедут ООН-овцы, блин… И что будет? Меня первого высушат, за то что из города рассадник фашизма устроил, так тебя, а тебя — за то что попустительствовал и не вел профилактику. А уж коммунисты обоссутся от радости, блин.
— Владим Фомич, да я же как думал: наоборот! УВД области разоблачило гидру, отрубила фашистские щупальца… Мне ребята из пресс-центра уже пару вариантов статеек принесли… Как раз Президент решил войну объявить скинхедам, и мы вроде вовремя обезвредили…
— Ты, блин, статейки эти сраные в попу запихай своим писакам писанутым. Заколебали уже, блин. Ты, блин, прежде чем чего решить на уровне страны, сперва со мной посоветуйся. Кобздец, блин! Уж от тебя никак не ожидал, Владимир Иванович. Давай-ка из этого поджога рейхстага делай обычное бытовое убийство. Как — сам решай, блин. Этот мудак бритоголовый все равно сядет, что так, что этак. Правосудие в любом случае восторжествует, блин. Дела нахрен переписывай, но чтобы ни хрена никакой нацистской организации у меня в городе не оказалось. Потом сам с ними разберешься, отдельно, блин. И чтобы в газеты вообще ни хера ничего не попало. Понял? Прокурору я сейчас тоже пропистон вставлю. Все, работайте.
