Вадим Смоленский - Записки гайдзина
Когда песня кончилась, вороны переглянулись и каркнули.
– Хорошо, – сказал Потапов. – Истово поешь. Сейчас опять будет Мокроусов.
– «Вологда»?
– Нет. «Костры горят далекие».
– Это я не знаю. А помнишь, ты еще пел что-то такое про Сингапур?
– Кто пел? Я пел?! Я такого не мог петь, это уже Пендерецкий какой-то.
Фамилия «Пендерецкий» служила у Потапова собирательным термином для обозначения чересчур заумной музыки. Помимо нововенской школы, к адептам которой относился собственно Кшиштоф Пендерецкий, этот термин покрывал практически всю мировую музыку последних двух веков. Заведомо туда не входили лишь два титана, которым Потапов фанатично поклонялся – Амадей Моцарт и Борис Мокроусов. Все остальное математический ум Потапова отвергал. Надеяться на временную благосклонность могли немногие – Дмитрий Покрасс, Пол Маккартни или какой-нибудь Гайдн. Но даже и они в минуту нерасположения рисковали быть причисленными к Пендерецкому.
– Глаза у парня я-а-асные-е-е, – выводил Потапов. – Как угольки горя-а-а-щие-е-е...
Я представил себе парня с горящими угольками вместо глаз. Образ был сильный.
– В принципе, – сказал Потапов, закончив песню, – Дунаевский тоже был неплохой композитор. Вот смотри.
И он принялся терзать свою гармошку в ритме марша:
– Ой вы кони, вы кони стальные,
Боевые друзья-трактора!
Веселее гудите, родные,
Нам в поход отправляться пора.
Мы чудесным конем все поля обойдем
Соберем и посеем и вспашем.
Наша поступь тверда, и врагу никогда
Не гулять по республикам нашим!
Вдруг песня прервалась.
– Вдумайся в слова! – сказал Потапов. – «Соберем», потом «посеем», и только потом «вспашем». Просто гениально!
Песня возобновилась:
– Ну-ка враг, ты нас лучше не трогай,
Не балуйся у наших ворот,
А не то встанет, грозный и строгий,
Наш хозяин, советский народ!
Вороны опять каркнули и улетели.
– Слушай, – сказал я. – Может, уже пойдем за едой?
– Погоди, – запротестовал Потапов. – Еще «Вологду» не пели!
– Споем по дороге.
– Ну, ладно. Если мне не изменяет память, за этими полями был магазин. Только давай сначала боженьке денежку кинем. А то неудобно.
Потапов подошел к храму, кинул в ящик пять иен, дернул за веревку колокола и целых три секунды молился богу пригорка. После этого мы спустились вниз и зашагали по меже, разделявшей два незасеянных рисовых поля с пеньками прошлогодних кустиков. Сумерки сгущались. Гармошка отдыхала.
Межа привела нас к ухабистой грунтовой дороге. Две глубокие колеи были кое-где залиты водой после вчерашнего ливня. Мы выбрались на поросшую травой серединку и взяли курс на темневшее вдали скопление зданий, среди которых находился предполагаемый магазин. Потапов опять развернул меха, и мы грянули «Вологду».
На словах «в Вологде-где-где-где, в Вологде-где» позади нас раздался нечеловеческий рык. Мы обернулись и увидели слепящий свет фар. Какое-то транспортное средство двигалось прямо на нас, глуша песню неразборчивым ревом из громкоговорителя и требуя уступить лыжню. Не споря, мы расступились по разные стороны, и орущий драндулет промчался меж нами, обдав Потапова водой из лужи.
– Что за паскудство?! – возмутился Потапов, отряхивая мокрую штанину. – Мы в Японии или где?
– Это выборы, – объяснил я. – У них сегодня последний день агитации, вот они и торопятся, летают туда-сюда, агитируют кого еще не успели.
– Куда выборы, в парламент?
– В местные органы. Ты представить не можешь, как они меня достали. В семь утра начинают ездить под окнами со своей дурацкой пропагандой. И почтовый ящик весь забили. Скорей бы кончилось.
– Да уж... У нас и то культурнее. Взяли, облили... Никакого понятия.
Остаток пути мы проделали без песен. После непродолжительного плутания по огородам и задним дворам нашим глазам, наконец, открылись сияющие витрины заветного магазина “Family-Mart”. У витрин сидели на корточках несколько молодых людей и что-то ели палочками из деревянных коробок. Недоехавший до Сормова лохматый мотоциклист пил баночный зеленый чай в седле своей машины. Крестьянского вида бабулька стояла, опершись на клюку. Все они рассеянно внимали звукам, раздававшимся с площадки перед магазином.
Источником звуков была передвижная агитационная точка. Ее центром служил аккуратненький микроавтобус с громкоговорителем на крыше. У автобуса стоял складной стенд с портретом кандидата, а рядом со стендом – элегантный агитатор в черном костюме, окруженный группой поддержки из четырех девиц средней фотомодельности, одетых на манер стюардесс. Они изо всех сил растягивали свои ротики в улыбки и прилежно махали ручонками в замшевых перчатках. Агитатор бубнил что-то в микрофон, и громкоговоритель выплевывал звуки, ловимые немногочисленной аудиторией.
– Ты японский-то помнишь? – спросил я Потапова.
– Поначалу казалось, что не помню, – ответил он. – Но за эти пять дней немножко освежил.
Лингвистические способности моего друга неизменно меня поражали.
– Только письменность совсем забыл, – пожаловался он. – Вот скажи мне, что это у них такое на автобусе написано. Не могу разобрать.
Я вгляделся в красные иероглифы на боку автобуса.
– «Нихон Кёсанто», – прочитал я. – «Коммунистическая Партия Японии».
– А-а-а! – закричал Потапов. – Ага! Так вот кто меня обгадил! А я-то думал! Теперь понятно. Так-так... И что же они имеют нам сказать?
Мы подошли поближе. Агитатор вещал:
– В области сельского хозяйства наш кандидат выступает за демократическую политику, которая сделает аграрный сектор ключевым в национальной экономике. Он осуждает послабления рисовому импорту и сокращение посевных площадей. Он будет бороться с монопольными ценами на сельхозтехнику и удобрения. Он будет всецело поддерживать движение кооператоров.
– Даешь колхоз! – крикнул я.
Агитатор запнулся было, но быстро вернулся в наезженную колею:
– Наш кандидат намерен выступить против увеличения налогов и падения заработной платы, против урезания пенсионных фондов и свертывания социальных программ, против снижения расходов на образование и культуру...
– А против закрытия бань? – спросил Потапов.
Вопрос остался без внимания. Нас игнорировали, идя по заученному тексту.
– ...За ликвидацию остатков женского неравноправия! За обеспечение достойной старости! За свободу демократических объединений молодежи обоих полов! За право голоса с восемнадцати лет!
– Yes! – крикнул лохматый мотоциклист и растопырил «козу».
Агитатор прервался, чтобы поклониться будущему избирателю. Тут встряли мы с Потаповым:
– Разрешите вопрос!
– Да, пожалуйста, – неохотно сказал агитатор.
– Скоро ли революция?
– Революция? – удивленно переспросил он и задумался, внутренним оком сканируя партийные документы. Чтобы завести нужную пластинку, потребовалось секунд пять. – Революция уже назрела! Уже скоро будут сброшены антинародные силы, управляемые американским империализмом и японским монополистическим капиталом! Уже скоро будет открыта дорога к коммунистическому обществу! Революция особенно близка сегодня, после падения советского гегемонизма, так долго компрометировавшего мировое рабочее движение!
– Во дела! – поразился Потапов. – «Советский гегемонизм»! Ну и ну...
– А что такого? – пожал я плечами. – Товарищи идут своим путем.
– Что да, то да. Надо бы товарищам помочь.
– Как именно?
– Ну, допустим, песней. Хорошо пойдет «Гимн коммунистических бригад».
Потапову не надо было влезать в ремни – гармонь на его могучей груди уже висела. Пальцы метнулись к кнопкам, зазвучали отрывистые маршевые аккорды, и под них – наши зычные голоса:
– Бу-дет лю-дям сча-а-а-стье!
Сча-стье на ве-ка!
У со-ве-тской вла-а-а-сти!
Си-ла ве-ли-ка!!!
Агитатор быстро отказался от тщетных попыток нас переорать и лишь неловко переминался с ноги на ногу. Кандидат беспомощно лыбился со своего портрета. Девицы в перчатках и вовсе не знали, что им теперь делать.
– Сегодня мы не на па-ра-де!
Мы к коммуни-зму на пу-ти!
В коммунисти-че-ской бри-га-де!
С нами Ле-е-е-е-нин впереди!!!
Потапов тянул меха так, как ни одному кандидату не снилось растянуть свою белозубую улыбку. Его мокрая штанина подергивалась в такт маршу.
– Мы ве-зде где тру-у-у-дно!
До-рог ка-ждый час!
Тру-до-вы-е бу-у-у-дни!
Пра-здни-ки для нас!!!
Когда гармонь издала заключительный аккорд, молодежь вознаградила нас бурными аплодисментами. Мотоциклист растопырил сразу две козы, а бабушка с клюкой заулыбалась и закланялась. Мы тоже отвечали артистическими поклонами. Тем временем агитационная точка спешно сворачивалась – без единого слова благодарности за поддержку. Агитатор молча демонтировал стенд с портретом и влез в автобус, куда уже попрыгали его стюардессы. Взвыл мотор, машина развернулась, проехала два метра и остановилась – ибо поперек выезда с площадки стояли мы с Потаповым и исполняли «Марш защитников Москвы»:
