Роман Сенчин - Московские тени
– Ха-ха, – равнодушно хохотнула кассирша.
– «Жена приходит от гинеколога…» – начинает продавщица озвучивать следующий анекдот.
Изучив сорта колбасы, Дэн перебивает ее:
– Полкило московской взвесьте. Вот этой, полукопченой.
Продавщица положила газетку рядом с весами, недовольно взглянула на Дэна, занялась колбасой.
– Тридцать два рубля. Еще что?
– И полбуханки дарницкого. И порежьте колбасу и хлеб.
– Мы не режем.
– Могу доплатить…
– Да ладно уж, – продавщица взялась за нож. – Все?
– Нет, три бутылки специального «Очаковского», – добавляет Дэн.
Борис не хочет пить «Очаковку»:
– Возьми мне девятую «Балтику». Немного хоть торкнет…
Собрав пакеты, бутылки и расплатившись, выходим на улицу.
– Сейчас пожрем в электричке…
Вот и вокзал. Полупустая платформа. Мороженщица дремлет под разноцветным зонтиком.
Стенда с расписанием нет. Подходим к будке, где касса.
– Когда ближайшая до Москвы?
– В шестнадцать двадцать четыре, – отвечает женский голос из-за зафанеренного окна.
Дэн смотрит на часы на руке.
– Еще два с лишним часа! Почему так долго?
– Отменены остальные. На дороге ремонт.
– Ёптать!
Отошли от кассы, стали жевать колбасу, пить пиво. Скамейки заняты дремлющими, готовыми к долгому ожиданию электрички людьми.
– Ну и уикенд! Ну и сказочный раскураж! – горько восклицает Борис, стягивая с колбасного кружочка пленку оболочки. – Со слезами до пенсии вспоминать буду!..
Дэн быстро съел несколько бутербродов, выглотал пиво в позе горниста. Зашвырнул бутылку в кусты и снова подошел к будке.
– Скажите, а в этом… в этом городе гостиница есть? Кафе приличные? Музей, вообще – достопримечательности?
– Да какой у нас музей… Всё в Бородине… Гостиница вроде есть и кафе. А достопримечательности, хе… Рынок – лучшая достопримечательность.
Дэн уцепился за известие, что есть гостиница; видно, хочется ему доказать Борису, что не в полный отстойник он нас завез, что и в Можайске отдохнуть можно.
– А где гостиница, кафе? Мы вот искали, искали. Ни фига ничего…
– На Комсомольской площади были? – спрашивают из будки.
– Нет, кажется.
– Вот там у нас жизнь, говорят. Вся молодежь там вечерами шнуркуется.
– Как, как попасть туда?
Долго и упорно Борис сопротивлялся новой экспедиции к центру Можайска, – он уже настроился на Москву, на ночной клуб «Свалка», деньги в уме рассчитал: столько-то пропьет перед входом в клуб, столько-то внутри, столько-то проиграет на бильярде, на автоматах. Дэн же увлеченно стал расписывать почти стопроцентный кураж здесь, скорее всего, дешевый, с изюминкой, что мы в другом городе; возможно – классная отвязка с провинциальными овцами.
Я тоже склонялся остаться. В Москве… Что в Москве делать? В итоге все равно окажусь поздно вечером дома, а это мне никаких радостей не сулит; в лучшем же случае – проторчу до утра в клубе, там еще больше устану и загружусь от сидения за столиком, от музыки, тусни… Даже напиться до полного отруба негде в Москве. Чтоб там хорошо отдохнуть, нужны солидные башли…
– Давай, Мускат, не ломайся! – уговаривал Дэн Бориса. – Если уж заехали, надо выжать отсюда все возможное. Не рушь праздника!..
– Не вижу я здесь праздника, – ворчал Борис, но все же узнал у кассирши время вечерних электричек. – Ладно, посмотреть можно, что там за жизнь. Если хрень – поеду на шестичасовой. И не позже!
Вышли на привокзальную площадь. Там слева автобусная остановка. Как по заказу – стоит потрепанный, кособокий «ЛИАЗ». Спрашиваем:
– Этот идет до Комсомольской площади?
– Идет, идет, отсюда все идут, – лениво бубнят из салона.
Дэн расстался с шестью рублями, взамен кондукторша дала три билетика.
Пассажиры шушукаются друг с другом. У многих сумки, пакеты – наверное, из Москвы приехали или здесь на рынке хавчиком запасались.
– Ну что, долго будем стоять? – нагло поинтересовался у Дэна Борис.
– Мускатыш, все, ты достал! Вали на вокзал – надоело!
– Ладно, не дергайся. – Борис сделал тон шутливым. – Я понимаю тебя как Благо, но что-то ощущаю постоянно как Зло.
Дэн отвернулся к окну, а Борис переключился на меня:
– Кстати, еще вспомнил из Одинокого!
– Ну? – Я не против разнообразить ожидание отъезда.
Перед тем как декламировать, Борис кашлянул, слегка закатил глаза. В это время в кабину влез водитель, завел мотор…
Пищи сладкой, пищи вкусной
Даруй мне, судьба моя, —
И любой поступок гнусный
Совершу за пищу я.
В сердце чистое нагажу,
Крылья мыслям остригу,
Совершу грабеж и кражу,
Пятки вылижу врагу.
Я свернусь бараньим рогом
И на брюхе поползу…
– Быдляцкое, – перебил, повернулся от окна Дэн. – Мускат, ты же, помню, ненавидел быдло больше всего, а теперь…
– Это не быдляцкое! – Борис закипятился, голос его стал визгливым и быстрым. – Быдло не пишет таких стихов. Оно вообще молчит, а вякает только в стаде. А эти стихи – откровение индивида! Экзистенциальный кошмар!
– Дерьмовые стихи. – Дэн уперся.
– Зато честные, – сказал я. – Я б тоже такие написать не отказался.
– Ах-ха-ха! – захлебнулся Дэн в хохоте. – Вот Хронышу как раз они подходят! У него как раз об этом все мысли: выжрать, пожрать и свалиться.
– Ну уж ты у нас интеллигент чистоганный!..
Автобус вроде только начал свой рейс и уже, заметили, оказался среди полей.
– Э, а когда Комсомольская площадь? – забеспокоился Дэн.
– Уж проехали, – ответила одна из пассажирок.
– Да что за непруха!..
Мы тут же рванули к выходу, стали жать на кнопку, что в панели над дверью. Водитель не реагировал, гнал автобус под гору, прочь из Можайска черт знает куда.
– Скажите там, чтоб остановил! – заорал я кондукторше.
Та спокойно ответила:
– Сейчас остановка будет, выйдете.
– С твоими приколами, Мускатыш, вечно в дерьмо вляпываешься, – пробурчал Дэн, когда мы оказались на свободе.
– Да кто б вякал! Кто нас вообще сюда затащил!..
– Да иди ты в жопу, урод!
– Ладно, хорош, – как мог, стал тушить я их перебранку, – пошли, до праздника недалеко.
Гуськом, между проезжей частью и кюветом, двинулись обратно к Можайску. Навстречу нам то и дело проносились на бешеной скорости самосвалы «КамАЗы».
– Суки, еще собьют, – жался ближе к кювету Борис; его, видимо, все еще жгла дэновская фраза, что этот Одинокий – быдляцкий поэт, и Борис продолжил доказывать обратное: – Он в десятые годы одним из самых модных был, писал стихи крайне эстетские. Ну, муру, по большому счету… А потом понял… Это же, это крик человека, до предела уставшего от нищеты. От тотальной нищеты! Все в ней пребывают, только большинство скрывают ее, брыкаются, пытаясь закормить ее хренью духовных ценностей, а единицы честно говорят… Одинокий сказал вот, один из немногих взял и сказал. Крикнул, показал свои язвы, которые есть у всех. Но все их гримируют, прячут одежонкой…
– А ты гримируешь? – язвительно спрашивает Дэн.
Борис вздыхает:
– Приходится… Мой идеал – анархия, голый индивид на голой земле, но это несбыточно. Все мы рабы государства, пешки… Вот я. Я получаю в месяц три с половиной штуки. Если бы не снимал квартиру, было б вообще неплохо. Но какой ценой я имею эти три с половиной штуки?.. Каждый день я вынужден сидеть и рассказывать всем подряд, петь о красотах Египта, Кипра, где сам никогда не был. Я выучил все курорты, отели, знаю, где как кормят, где какой вид из окна. Я должен стараться изо всех сил, чтобы клиент раскошелился. И как бы я ни старался, лишь один из пяти клюет и выкладывает башли, а четверо послушают и уходят. За день бывает человек двадцать… И перед всеми я распинаюсь, всем улыбаюсь… И так везде, на любой работе. Любой человек торгует собой, стремится продаться дороже… Как раз как у Одинокого:
Все на месте, все за делом,
И торгует всяк собой:
Проститутка – статным телом,
Я – талантом и душой.
Дэн снова подкалывает:
– Да какой у тебя талант? Все потерял.
– Ха! А думаешь, легко человека развести на полштуки баксов?! Знаешь, как надо расстилаться, чтоб он согласился? – Замолчав на минуту, пропуская ревущий самосвал, Борис опять перешел на тему быдла: – А быдло… Рабочие, вот это – быдло. Они мне всегда напоминают алкашей, которые по пьяни отморозили пальцы себе, стали инвалидами и злятся. Так же и эти – мозгов ни на что не хватает больше, чем работать физически, а еще и вякают: условия нам создавайте, денег давайте больше. А пойти туда, где нормально платят, но мозгами надо шевелить, – на это как раз у них мозгов-то и нет. Тогда вот пусть и не вякают…
– Как бы ты без них жил? – спрашиваю. – Они же все материальное производят, кормят тебя, говно твое убирают.
– Да пускай существуют, пускай! Но нельзя их допускать до состояния морлоков… Помните, у Уэллса?.. Не хочешь на заводе пахать – мотай в другое место, а не можешь мотать – рот закрой… Вот моя позиция.
