Эдуард Тополь - Настоящая любовь или Жизнь как роман
Но тут фельдфебель дает Достоевскому такой подзатыльник, что Достоевский едва не тыкается носом в землю.
ФЕЛЬДФЕБЕЛЬ (орет). Взвод, ложись! По-пластунски!..
Падая лицом в песок плаца, Достоевский видит, как скрываются за поворотом фигуры Герф и Исаевой…
Казарма. ДеньДва дневальных солдата вносят большую деревянную бадью, наполненную «варевом без названия». Солдаты, вооружившись мисками и огромными деревянными ложками с толстыми черенками, получают свой скудный обед и едят тут же, сидя на нарах.
Но Достоевский безучастно лежит на нарах, мечтательно глядя в потолок.
После обеда в казарме гул голосов, дым от самокруток… Бахчеев смазывает сапоги… Кто-то стирает портянки… Молоденький Кац, сосед Достоевского по нарам, портняжничает… Рядом на узкой койке балагурит с молодыми солдатами бывалый старик «наемщик»[5].
СТАРИК «НАЕМЩИК». А начальству перечить — гиблое дело. Сами раскиньте: коли подниметесь, как дуб против ветра, — вас буря и сломит; а пригнетесь к земле, как былинка, — все вынесете…
Достоевский, лежа на нарах, продолжает отрешенно глядеть в потолок.
КАЦ. Достоевский!
Достоевский не слышит.
Кац толкает его локтем.
КАЦ. Достоевский! Оглох, что ли?
ДОСТОЕВСКИЙ (очнувшись). А?
КАЦ. Чаю хочешь?
Достоевский, не понимая, хлопает глазами.
КАЦ. Чаю, говорю, хочешь?
ДОСТОЕВСКИЙ. Хочу…
КАЦ (откусив нитку). Иди поставь самовар.
И Достоевский, словно лунатик, встает, вынимает из-под нар самовар, несет его к выходу из казармы.
Глядя ему вслед, Кац качает головой.
КАЦ. Мишигине коп…[6]
Пост у армейского склада. НочьСтоя в карауле, Достоевский, замечтавшись, сворачивает цигарку, чиркает кремнем и закуривает.
Тотчас за его спиной как из-под земли вырастает подкравшийся тишком Буран — Веденяев, со всей силы бьет кулаком по уху. Цигарка выпадает из руки Достоевского.
БУРАН (затаптывая окурок, в бешенстве). Курить в карауле? У порохового погреба? Назад упеку, в каторгу! Ты слышишь?
ДОСТОЕВСКИЙ (выходя из транса). Что?
Семипалатинск, улицы города. Весна, деньСолдаты красят наличники на окнах казармы…
Другие (среди них Достоевский) чинят мостовую — таскают на носилках и в тачке песок, заделывают колдобины…
Сверху с косогора слышится топот ног, потом из-за угла выбегает потный фельдфебель Маслов.
ФЕЛЬДФЕБЕЛЬ (на ходу, задыхаясь, кричит). Дос… Дос… Дос… Достоевский! Срочно в штаб! К прокурору!
Тачка с песком выпадает из рук Достоевского.
СТАРИК «НАЕМЩИК». Хана тебе, Достоевский!
КАЦ. Сгорел, сочинитель. Опять в каторгу пойдешь.
СТАРИК «НАЕМЩИК». А не хрен курить в наряде.
ФЕЛЬДФЕБЕЛЬ (Достоевскому). Бегом! Прокурор из Петербурга!..
Достоевский в ужасе бежит в штаб…
…бежит, увязая в песке, все выше и выше по берегу реки…
…вдоль бревенчатых изб и журавлей уличных колодцев…
…отскакивая от собак, которые с яростным лаем бросаются ему в ноги из-под ворот…
…мимо киргизской детворы, играющей в «альчики» (бараньи кости) и в «лямгу» (длинношерстный кусок собачьей шкуры, утяжеленный свинцом)…
…мимо верблюдов, которых доят молоденькие киргизки в пестрых платьях, с начерненными бровями…
…мимо менового двора-базара, где у ворот вкусно дымится тандым (печь для выпечки хлебных лепешек)…
Быстрей… быстрей…
Пот заливает глаза и грязнит красный стоячий воротник шинели…
Достоевский взбегает на крыльцо штаба батальона.
Штаб батальона. ДеньДОСТОЕВСКИЙ (вытянувшись во фрунт). Ваше благородие, рядовой Достоевский прибыл по вашему приказу!
Александр Врангель, прокурор по уголовным делам, 20-летний розовощекий юноша при усах и бакенбардах, в красивом мундире с галунами, с интересом рассматривает Достоевского.
Стоя перед ним навытяжку, 33-летний Достоевский — потный, грязный, болезненно худой, с веснушчатым лбом — тревожно всматривается в его лицо[7].
ВРАНГЕЛЬ. Извините меня, Федор Михайлович, что я не сам пришел к вам первый в казарму. Я месяц как из Петербурга, мой дядя покупает сигары у вашего брата. (Оглянувшись, по-французски, негромко.) Узнав, что я получил сюда назначение, ваш брат попросил передать вам письма и посылку. Конфиденциально, конечно.
Достоевский, шумно выдохнув и облегченно обмякнув фигурой, закрывает глаза.
ВРАНГЕЛЬ (испуганно). Что с вами?
ДОСТОЕВСКИЙ. Господи, как давно я не говорил по-французски!.. Мерси, месье…
ВРАНГЕЛЬ. Прошу.
Врангель вручает Достоевскому письмо и ящик с надписью «ПАПИРОСЫ С СЮРПРИЗОМ. ТОРГОВЫЙ ДОМ Михаила ДОСТОЕВСКОГО».
ДОСТОЕВСКИЙ (растроганно). Мерси! Спасибо! Это же первое письмо за все годы!
Врангель смотрит на него изумленно.
ДОСТОЕВСКИЙ. В каторге и ссылке нам запрещена переписка. Как вас звать, ангел вы мой?
ВРАНГЕЛЬ. Александр Егорович Врангель.
ДОСТОЕВСКИЙ (изумленно). Барон Врангель?
ВРАНГЕЛЬ (кивнув, участливо). Вы садитесь, Федор Михайлович, читайте ваши письма.
Но Достоевский, не осмеливаясь сесть при бароне-прокуроре, лишь отходит в сторону, к окну, и подрагивающими руками вскрывает конверт с письмом брата.
ВРАНГЕЛЬ. Знаете, я… Мы в Лицее читали ваших «Бедных людей»… И я… я был на вашей казни… Да вы не слышите меня, извините…
Достоевский, читая письмо, прослезился…
Открывается дверь, входит кривоногий чухонец Адам, слуга Врангеля. В руках у него пачка писем.
АДАМ (с акцентом). Ваше благородие, пошта ис Петербурга. От мамаши вассей…
«Я, — описывает Врангель продолжение этой сцены, — принял груду писем, порывисто вскрыл их, бросился читать и вдруг — разрыдался! Мы стояли друг перед другом, оба забытые судьбой, одинокие… И так мне было тяжко, что я, несмотря на высокое свое звание «господина областного прокурора по уголовным делам», невольно бросился на шею Достоевскому. Он сердечно приласкал меня, дружески, горячо пожал мне руку…»
