Алина Знаменская - Женщина-зима
Они курили и смотрели друг на друга. Нотариусу казалось, что ей все известно про людей и ничего нового она уже не узнает. Что все они только и делают, что продают, покупают, судятся из-за наследства или вступают в него. Все они взвинчены, тупы и до предела мелочны. Одни полагают, что за коробку конфет она способна на чудо, другие сочиняют небылицы о несметных богатствах, которые они с сыном якобы загребли на нотариальном поприще. А у нее гудят ноги, от давления склеиваются глаза, и больше всего она думает о своем бессилии, о бессилии медицины и о том, что станет делать, когда Толю выпишут из больницы.
— Раздел имущества? — попробовала с лету угадать нотариус. Она слышала краем уха Любавину историю, одну из тысячи подобных.
Но посетительница отрицательно покачала головой. Любава постаралась коротко и емко передать суть своего инцидента с Пуховым. Она угадала настрой нотариуса, поэтому совсем опустила эмоции. Та курила, слушала, кивала, словно заранее знала все, что скажет хозяйка пекарни.
— Документы принесли? Расписки, чеки?
— У меня все расчеты в компьютере, все сходится… Нотариус, не дослушав, покачала головой:
— Только подлинники. С его подписями.
— Все было в тетради, которую я не могу найти. Как сквозь землю провалилась!
— Бывает, — посочувствовала нотариус, выпуская дым. — Найдете — будет основание для подачи в суд. А так ничего доказать невозможно. Все только слова. Слова — ничто. Бумажка нужна.
— Не могу я ждать суда! — взмолилась Любава. — У меня дело горит. Мне хлеб выпекать негде и не на чем! Он разоряет меня, вы понимаете, Светлана Альбертовна? Что же мне делать?
Из соседней комнатушки вышел сын-секретарь, положил перед матерью кипу бумаг, они заговорили о своем. Любава уже поняла, что и здесь ей не помогут, но зачем-то сидела, ждала. Мать и сын быстро и внимательно просматривали бумаги, пролистывали, где нужно расставляя печати и подписи. Когда бумаги кончились и сын ушел, нотариус повернулась к Полине, с трудом возвращаясь к ее ситуации.
— Мой вам совет — обратитесь к мужу. Пусть он по-мужски с ним…
— Спасибо, — выдавила Любава и поднялась.
На улице было оживленно. Дети бежали из школы, в киоске организовалась очередь за пирожками. День разгорался, а ее оранжевый киоск напротив исполкома по-прежнему был закрыт. Возле крыльца районного Белого дома выстроилась вереница машин. Шоферы покуривали, охранник лениво подпирал дубовую дверь, глазел на народ. Любава развернулась и направилась к крыльцу исполкома.
На втором этаже, возле приемной местного главы, народу было немного. Любава села на стульчик, в ряд с остальными посетителями. Здесь очередь была более молчаливая и выдержанная, чем у нотариуса. Но, просидев полчаса, Любава заметила, что никто из кабинета главы так и не вышел, равно как и не вошел туда.
— А вы записаны? — поинтересовалась соседка.
— А что, записываться надо? — удивилась Любава.
— А как же! Я месяц назад записалась на сегодняшнее число. Вы по какому вопросу?
Любава встала и прошла в приемную. Секретарше это сразу не понравилось, она скривила личико и вытянула губки. Только то, что Любава была хорошо и дорого одета, остановило тонкую, высокую девицу от грубости.
«Где только он нашел такую в деревне? — мелькнуло в голове. — Из города выписал?»
— Девушка, Никита Матвеевич принимает?
— Кто по записи, тех принимает, — не слишком приветливо проронила секретарша. — Вы на сегодня записаны?
— У меня срочное дело. Скажите ему, что Кольчугина в приемной. Он знает.
— У него сейчас посетитель. Подождите. Секретарша принялась наводить порядок на своем столе, осторожно растопырив пальцы. Ногти у нее были образцовые. Любаве не довелось в своей жизни ни разу отрастить такие. Хозяйство мешало.
Из коридора в приемную стали заглядывать очередники. Проверяли — не пролезла ли новенькая без очереди.
— Я записываюсь, — успокоила их Любава.
В это время дверь кабинета главы осторожно приоткрылась и оттуда спиной вперед стал протискиваться маленький кругленький человечек. При этом он продолжал кланяться, горячо прощаясь с хозяином кабинета. Он еще не повернулся как следует, а Любава уже узнала его. Пухов!
— Ба! Какие люди! — вскричал он, увидев ее перед собой. Она молча отодвинула его и прошла в кабинет. Секретарша, красная как маков цвет, вбежала следом.
— Извини, Никита Матвеевич, что записаться не удосужилась. Но гляжу — зря я к тебе пришла правды искать. Опередил меня Пухов.
— Любаня! — вскричал глава и жестом отправил секретаршу. Любава поморщилась, разом припомнив все замашки своего одноклассника Никитки Панина. — Вот так ешкин кот! Все цветешь, мать твою! Грудь-то отрастила, загляденье… Что редко заходишь?
Хорошо знала Любава Никитку Панина, но, видать, отвыкла. То, что он с тройки на двойку перебивался, — это простительно. На учителей можно свалить — не разглядели гениальность. Но вот эту «дебилинку» во взгляде, ее никуда не деть. Как Никитка сумел влезть во власть, для Любавы до сих пор оставалось любимым анекдотом. Когда он выдвинул свою кандидатуру, они с сестрой лишь тихо посмеивались, вспоминая детство, школу, чрезмерную «простоватость» Панина. Не имел он шансов, слишком сильные и опытные соперники были у него. Но соперники перед выборами переусердствовали — облили друг друга грязью настолько сильно, что в дело были вынуждены вмешаться правоохранительные органы. В этот момент и вскочил на подножку резво мчавшегося поезда власти Никита Панин — со своим имиджем веселого агронома, колхозника-расколхозника, своего в доску парня. Народ посадил в освободившееся кресло Никиту и теперь толкался в коридоре, чтобы попасть к нему на прием.
— Тебе уже Пухов изложил суть дела, Никита. Я только хочу добавить: оборудование мое, он под меня копает незаконно. И обратиться мне, кроме тебя, не к кому. Семен меня бросил.
— Да ну? К молодухе ушел? Да вернется он, не первый, не последний! — бодро уверял Панин, доставая из бара коньяк и рюмки. Этим он показывал, что они не чужие.
Любава знала наверняка: коньяк принес Пухов, и они только что пили, потому что на столе у Никиты оставалось блюдце с лимоном и конфеты. И возбужденное состояние бывшего одноклассника говорило само за себя.
— А мы тебе нового муженька найдем. Я сам сосватаю, Любаня! — Никита облапил ее и полез целоваться.
Любава осторожно высвободилась и уселась в кресло у стола.
— Мне не наливай, Никита. Давление у меня…
— Давление, давление… Снизу давление или сверху? — вытаращил на нее глазищи Панин и сам громко засмеялся своей шутке. — Я вот недавно в Голландии был. Коров смотрели. Ну, скажу я тебе, фермы у них… У тебя есть корова?
