Михаил Лифшиц - Почтовый ящик
– Извините, извините, профессор, тут еще товарищи из нашего института подошли, – сказала администраторша.
Сняли пальто и шапки, положили на соседние стулья и стали слушать лекцию. Лектор рассказывал, что возможности современной медицинской науки очень велики, что половые расстройства, импотенция и прочее поддаются лечению. Ни у Сережи, ни у Толи никаких расстройств не было, лечиться им было не от чего. Но в зале было тепло, у лектора был приятный баритон и лекцию на столь пикантную тему, достаточно редкую в те времена, слушать было интересно. Тем более что лектор подкреплял каждый тезис примерами из практики.
– Один молодой человек попал в автомобильную аварию. У него оторвало некоторые части, необходимые для семейной жизни. Он отнесся к этому трагически, грозился наложить на себя руки, если мы ему не поможем. Что вам сказать о результате лечения? Недавно ко мне приходила его жена и просила давать мужу меньше лекарств, а то он стал погуливать.
Речь лектора текла равномерно, он не улыбался, рассказанное им не походило на анекдот, не несло оттенка фривольности.
– Помимо медикаментозного лечения, требуется психотерапия. Многие люди постигают основы отношений с женщиной сами, даже не подозревая, что это тоже наука. Таким людям наша помощь не нужна. Но есть определенный контингент мужчин, который не может обойтись без совета сексопатолога, так называются врачи, специализирующиеся в этой области. Даже простейшие понятия этому контингенту приходится внушать, но и тут эти люди умудряются исказить все до абсурда. Ко мне обратилась некая дама с жалобой на грубость мужа. Причем, по ее словам, муж незлой человек, просто он не знает, как подойти к женщине, как ее подготовить. Я побеседовал с ее мужем и кое-что ему объяснил. Что же вы думаете? Через некоторое время пришла ко мне эта женщина в слезах и показала грудь, покрытую черными синяками. Муж, говорит, меня щиплет, я кричу, а он говорит: «Терпи, терпи, доктор велел!»
Дружинники отогревались. Глаза привыкли к темноте, и, кроме лектора, освещенного настольной лампой, стала видна публика. В комнате были еще пять или шесть слушателей. Они также непринужденно сидели и также спокойно слушали лекцию. Кроме одного – в первом ряду сидел Царьков и конспектировал лекцию.
Отсидев обещанные полчаса, ребята, пригнувшись, как в кинотеатре, вышли из комнаты и спустились на первый этаж в фойе. Одновременно с ними вышла из зала Валентина Михайловна. Увидела мужчин и покраснела.
К дружинникам подошла администраторша.
– Ну, отогрелись? Слушайте, вы Мелентовича сегодня еще увидите? – обратилась она к Валентине Михайловне.
– Увидим, наверное, когда будем дежурство отмечать, – ответила Валентина Михайловна.
– Передайте ему, пожалуйста, билет к нам на елку. Он заказывал билет, а потом не зашел, – попросила администраторша и протянула билет. Но Валентина Михайловна его не взяла. Тогда Сережа взял билет и положил в карман.
Как только вышли на улицу, Валентина Михайловна повернулась к Сереже и сказала, глядя на него расширенными от страха глазами.
– Что же ты наделал?!
– А что? – удивленно спросил Сережа.
– Как же мы отдадим билет участковому? Где мы его взяли? Ведь клуб не на нашем участке патрулирования! – в отчаянье произнесла Валентина Михайловна.
– Да, Валя, сильно тебя сегодняшний день по голове долбанул! – ответил за Сережу Толик. – Скажем, что в клуб зашли погреться.
Валентина Михайловна перевела взгляд на Толю, и мгновенье смотрела на него с тем же застывшим выражением лица, потом вдруг напряженность на лице прошла, и Валентина Михайловна счастливо засмеялась. Вслед за ней засмеялись ребята.
Глава 19
За работу со сверхвысокочастотным радиоизлучением, или СВЧ, людям давали льготы. За эти льготы шла постоянная борьба: администрация стремилась льготы отнять, а сотрудники старались их расширить.
Самая главная льгота состояла в сокращенном рабочем дне, уходили с работы на час раньше, и это было святое, неприкасаемое. Иногда очередной комиссии удавалось доказать, что сокращенный рабочий день не положен, победивший руководитель радостно говорил: «Вот видите!», но тут же сам придумывал способ отпускать работников неофициально, по увольнительным запискам, по спискам или без всякого оформления. Через некоторое время следующая комиссия возвращала льготный час. Если бы сокращенный рабочий день отменили, многие бы уволились.
Всем остальным, чем поощряли за вредную работу, люди не так сильно дорожили, даже надбавкой к зарплате. Десять процентов к зарплате, молоко «за вредность», несколько дополнительных дней к отпуску – все эти льготы и льготишки то давали, то отнимали. Сотрудники боролись за них, но не уходили.
Был, правда, бастион, который администрация не сдала: никому так и не записали в трудовой книжке о работе «во вредных условиях труда».
Самым важным и основным был вопрос о том, как же все-таки влияет излучение на человека. Но, как часто бывает, на этот главный вопрос почти не обращали внимания. Никто особенно не прятался, не выключал лишний раз аппаратуру и не старался уменьшить вредность при постановке эксперимента. Пренебрегали всем этим. Также ликвидаторы в Чернобыле собирали и жарили радиоактивные грибы. Все были молоды, ничем не болели и не верили, что могут когда-нибудь заболеть, а тем более от своей работы.
Даже почему-то считали, что тот, кто работает с СВЧ, не заболеет раком. Об этом никогда не говорили, но знали про себя. Такое было суеверие. Потом, через годы, оно рассеялось, когда стали умирать от рака. Причем первым скончался Боря Прохоров, который с утра, придя на работу, задирал очки на лоб, прижимал глаза к микроскопу и сидел целый день, глядя на тонюсенькие волосинки, напыленные на поликоре, и настраивал их с помощью иголки. Так что легенда о профилактике онкологических заболеваний рассеялась с годами.
А раз работникам было наплевать на собственное здоровье, то и ежегодные медосмотры «лиц, работающих во вредных условиях» проводились курам на смех. Качество этих осмотров снижалось и снижалось из года в год. Дошло до того, что с самого начала медосмотра ребятам в регистратуре давали листочек, «синьку», где было написано: «Тоны сердца чистые, живот мягкий, безболезненный, и т. д.» Оставалось только вписать фамилию, подразделение, должность, пульс и давление. Фамилию ребята вписывали и, войдя в кабинет врача, говорили: «Пульс 72, давление 120 на 80». Врачиха улыбалась, писала, не измеряя, эти цифры и расписывалась внизу листочка под словами: «Здоров, свою работу выполнять может».
Толку от таких медосмотров не было никакого, сплошная фикция. Ну, может, очкарики просили иногда окулиста выписать рецепт на очки или хирургу показывали долго не проходивший синяк.
Зато полный медосмотр успевали пройти до обеда.
«Синьками» пользовались два года, а потом, наверное, кто-то пожаловался на формальное отношение к здоровью трудящихся в институтской медсанчасти. Главврачу накрутили хвоста и велели исправиться. Врачиха озверела. «Я хотела вам же помочь, чтобы вы меньше в очередях сидели, а вы – жаловаться! Вот и старайся, делай для людей! Ну, я вам устрою!» – кричала она. Следующий медосмотр был зверским, унизительным и мучительным. Требовали справки, анализы и выписки, безжалостно гнали за любой бумажкой в домашнюю поликлинику или в диспансер. Ребят в кабинете хирурга заставляли снимать трусы при молоденькой медсестре. Окулист всем подряд измерял глазное давление.
Кое-кто сбежал сразу, а те, кто остались, сначала побегали за разными справками, а потом мучились в очередях в кабинеты два-три дня. После медосмотра многие получили направления в различные диспансеры, с угрозой, что, пока не пойдут, до работы не будут допущены. Чего только не написала разгневанная главная докторша! Невезучего Виталия Царькова, например, направили проверяться, нет ли у него в кишечнике огромного глиста солитера. Виталий очень испугался, два раза ездил на электричке в Москву в специализированное лечебное учреждение, в «глистопрогонный цех», как назвал его Полоскин. Полоскин ликовал, что вовремя сообразил, сбежал с медосмотра и теперь смеялся над каждым новым диагнозом, который приносили сослуживцы. Глиста у Царькова специалисты не нашли. Вообще, и других болезней, которые заподозрили у остальных сотрудников на медосмотре (диагноз со знаком вопроса), к счастью, не оказалось.
* * *Сережа, дисциплинированный человек, проходил медосмотр, не отлынивал. Может, в другую пору и он бы плюнул, сбежал бы, как Валерка Полоскин. Но тут… Аська уже две недели орала почти круглые сутки. Такая была хорошая спокойная девочка, управляться с ней было легко, легче, чем с Генкой в свое время. Теперь же как подменили ребенка. Кричит и кричит… Может, зубы? Да вроде бы рано… Может, газики? С чего бы вдруг? Постоянный страх за ребенка, усталость, недосып, выбили Сережу из колеи, лишили воли. На работе он был как вареный. Сказали, что надо идти на медосмотр, он и поплелся, даже подумал, что хорошо, можно будет домой пораньше отвалить к Аське. Но не тут-то было, просидел в очередях к разным врачам весь день.
