Джон Апдайк - Бразилия
Там и сям на огромной разделительной полосе шоссе были посадки, настоящие рощицы; когда они подошли к одной из них, курс ботаники помог Изабель узнать пакова – дикие бананы – по огромным, широким листьям, усеянным светящимися цветами в форме испанского штыка. Заросли здесь были столь густыми, что Тристан и Изабель смогли почувствовать себя укрытыми от посторонних глаз в этой «комнате» с измельченной корой и высохшими ветвями бананов вместо пола. Когда влюбленные опустились на него, они увидели высоко над собой черное небо, усыпанное звездами, которые собирались группками в определенных местах, подобно тому, как растения пустыни собираются вдоль высохшего русла, по которому когда-то бежала вода. В этой рощице, вдали от капризных огней Бразилиа, звезды сияли с такой силой, что мощь их света побеждала хаос вселенной: вот-вот должно было произойти какое-то великое чудо. Им оказалось достаточно стянуть трусики и шорты, для того чтобы снова стать любовниками. Ее лоно стало для него бальзамом, пролитым на двухлетнюю язву.
– Давай никогда больше не расставаться, – выдохнул он. Его удары все еще отдавались во всем ее существе.
– Не будем, – обещала она.
– Куда нам идти? Гнев твоего отца будет преследовать нас повсюду.
– Это не гнев, это дурной вкус, привитый отцу его культурным окружением. Посмотри вверх, Тристан. Небо огромно, и столь же огромна Бразилия. Мы отправимся на запад и затеряемся в ней.
Они лежали, укрывшись в декоративных посадках, напоминающих джунгли благодаря неистребимому дикому банану, и тонкий аромат его зеленых и продолговатых плодов смешивался с запахом выделений Изабель и вонью тела Тристана, которое сильно пахло после тяжелого дневного путешествия. Автомобили стремительно проносились мимо них по обеим сторонам современного шоссе. Огни фар, похожие на крылатых огненных ангелов, слепо тыкались в заросли, по рощице шарили рваные узорчатые тени от стеблей и листьев дикого банана, открывая глазам влюбленных их обнаженные ноги и животы. В потоках ярких лучей им обоим показалось, что лица у них испуганные. Оба пытались представить себе материковую часть Бразилии.
– Некоторое время мы сможем жить на мои деньги, – сказал Тристан, – но инфляция съест их, надолго не хватит.
– У меня есть только карманные деньги, но я могу стащить кое-какие вещи из квартиры отца, и мы продадим их подороже. Потом, у меня до сих пор сохранился подсвечник, который я не отдала твоей матери, портсигар дяди Донашиану и маленький крестик. Я могу унести то, что отец сохранил из драгоценностей моей матери. Они все равно принадлежат мне.
– Не бери ничего такого, что было бы дорого твоему отцу, – повелел Тристан. – Я надеюсь однажды стать ему другом.
Изабель невольно фыркнула, показав тем самым Тристану, сколь безнадежны подобные мечты. Страх, темный и обширный, как те просторы, которым они вверили себя, наполнял холодом все его нутро, и все же рядом с нею страх становился вдвое слабее. Пока они трахались, к бедрам Изабель прилипло несколько крошек дробленой коры бразильской сосны, которую рассыпали здесь вместо удобрений, когда сажали рощицу. Теперь кора эта разлагалась, возвращаясь обратно в природу. Тристан попросил Изабель встать на четвереньки, как стояла Одетта, и стряхнул кусочки коры с двух полушарий ослепительно белых ягодиц. Он поцеловал левую ягодицу, потом правую и засунул язык в тугую маленькую дырочку между ними. Он никогда не делал этого раньше, даже в отеле «Амур». Она инстинктивно подалась вперед, но потом, почувствовав серьезность его намерений, снова придвинулась к его лицу, не желая марать их любовь пятном стыда. Все, что принадлежит ей, принадлежит и ему. Это было новым для них. Его чуткие ноздри, которыми она так восхищалась в тот вечер, вдохнули первобытное таинство ее дерьма, материи, которая была в ней и в то же время ей не принадлежала. Тем самым он оставил позади Одетту и спокойно принял свою судьбу, связанную теперь с Изабель.
Когда наша парочка вышла из рощицы диких бананов, абстрактный узор огней Бразилиа на горизонте походил на дырочки в картонных билетиках, столь мощным был поток звездного света. Возвращаясь в столицу по темной разделительной полосе, Изабель и Тристан договорились встретиться в семь утра на автобусной станции и отправиться в Гойанию.
ГОЙАС
Автобус был похож на грузный скрипучий ящик желто-зеленого цвета, сверху донизу покрытый красной пылью и засохшей грязью. Поначалу он был забит битком, но затем – когда они ускользнули прочь от хрупкой современной жизни Бразилиа и миновали кольцо бедных городков, возникших вокруг столицы во время суматохи строительства и, вопреки планам властей, так и оставшихся в зарослях вокруг нее, – быстро опустел. Скоро в автобусе остались лишь несколько пассажиров, они выехали из федерального округа и очутились в настоящей сельской местности, «кампу серраду», где уродливые низкие перелески отделяли друг от друга поля на склонах холмов, а сами поля во второй месяц сезона засухи покрывала бурая растительность. Ботаническое образование Изабель помогло ей опознать табак, бобовые, хлопок и пшеницу. Сжатые поля казались брошенными. Есть в сельском пейзаже какая-то печаль, от которой немели души нашей городской парочки, – пейзажи повторялись и навевали зевоту, как речь человека со скудным запасом слов, когда он никак не может остановиться. Там, где полей не было, выжженную неогороженную саванну, простиравшуюся до голубых горных хребтов на горизонте, усеивали отдельные группы черного скота; скот этот был почти неотличим от поросли колючих кустарников. Наверное, земли эти были когда-то более плодородными; дорога проходила через опустевшие, словно треснувшие кувшины, города, где сорняки хозяйничали в садах полуразрушенных усадеб.
Наша влюбленная парочка держалась за руки – ладони у них вспотели и стали липкими от усиливающегося зноя. Спали они по очереди. Тристан провел эту ночь на лавке автобусной станции. Он боялся, как бы его не обокрали, и обмотал руки ремнями рюкзака, прижав его к животу, деньги он спрятал в шорты под кармашек с лезвием бритвы, ожидавшей своего часа. В зале ожидания ярко горели огни, и небольшая группа местных жителей, похоже, привыкла устраивать здесь нечто вроде игорного клуба; играли они, правда, в домино, громко стуча костями по лавкам, и с визгом бросали фишки, когда резались в «бозо». Он засыпал минут на десять, просыпаясь от боли в обмотанных ремнями руках. Изабель лежала без сна в своей невзрачной комнате в конце слегка изогнутого коридора и слушала, как возится, засыпая, высокий худой слуга и его толстая жена. Изабель смотрела на стены комнаты, которые она украсила студенческими плакатами, пластинками и книгами, и толстые корешки книг смотрели на нее в лунном свете, укоряя за дезертирство. В пять утра она встала, потихоньку упаковала два синих чемодана и прошла вниз в большой холл, решив, что охранник в столь ранний час будет безмятежно спать на скамейке за своим столом. На улице с двумя тяжелыми чемоданами ее скорее приняли бы за приезжую, которая надеется найти работу в правительственных учреждениях, чем за беглого ребенка из богатой семьи. Она приехала на автобусную станцию на такси и разделила с Тристаном скромный недорогой завтрак – кофе, хлеб и сыр. На этот раз они пообещали друг другу вести себя более экономно, чем в Сан-Паулу.
Резкий толчок разбудил их, когда автобус, скрипя и раскачиваясь, остановился у единственной церкви какого-то городка, украшенной одиноким голым крестом на вершине искусственного фасада с вытесанными из камня жестикулирующими святыми, у которых были отколоты носы и прочие части тела. На залатанном фасаде магазина напротив остановки автобуса висели только изодранные в клочья старые рекламные транспаранты. Единственным символом коммерции была старая карга, которая продавала колосья пшеницы, поджаренные на угольной жаровне прямо на солнцепеке у беленой стены. Ее грязное платье украшал кружевной лиф, а голову венчала пластмассовая кепка с прозрачным козырьком и рекламой пива «Брахма». Казалось, будто глиняная черепица на крыше здания потрескалась и покосилась под тяжестью равнодушного неба, синего, как свежая краска.
Продвигаясь внутрь страны, они словно путешествовали назад во времени. Дороги становились уже, и все меньше автомобилей боролись с автобусом за место на шоссе. Мимо проплывали мужчины и женщины, восседавшие на ослах с огромными, как у кукол, ресницами. Машины имели прямоугольные кузова, подножки и гнутые из цельного листа крылья тех времен, когда в стране не было своей промышленности и автомобили после долгих путешествий по Северной Америке и многочисленных ремонтов поступали наконец в Бразилию. Впереди, ближе к горизонту, по дороге несся грузовик с дощатым кузовом, оставляя за собой расширяющееся облако рыжей пыли, а пастухи вакеро, одетые в кожу, были столь обильно посыпаны пылью, что их трудно было отличить от лошадей под ними и стад, которые они пасли. Да и сам пейзаж здесь, где огороженные проволокой поля не нарушали монотонности слегка всхолмленного плоскогорья, походил на пыльную темно-коричневую шкуру, которая не боится ссадин и воды, но хранит множество шрамов и потертостей. Сначала Тристан и Изабель с интересом вглядывались в однообразные пейзажи Гойаса, но через некоторое время у них защипало глаза, и они снова стали говорить о себе. Животы урчали от голода и страха перед тем, что они на себя взвалили.
