Меджа Мванги - Неприкаянные
— В баре?
— Я вижу, тебе это не по душе.
— Там будут другие мужчины.
— Я бы с радостью обслуживала тебя, а не других.
Он вздрогнул и отвернулся. Делила поняла, что обидела его, и почувствовала, как по ее щекам текут слезы. Она знала, что не суждено ее возлюбленному стать «настоящим мужчиной». Никогда она не увидит его в баре на высоком табурете — веселого, хмельного, как все настоящие мужчины. Знал это и сам Майна.
— Когда же мы все-таки увидимся? — спросил он. — Завтра вечером?
Она в раздумье опустила голову.
— Да, завтра вечером.
— Ну, значит, до завтра.
Майна стоял и смотрел, как она идет, покачивая широкими бедрами. Вид ее полной фигуры в голубом платье действовал возбуждающе. Он встряхнул головой и быстрыми короткими шагами пошел в Шенти-ленд, насвистывая мотив старой веселой песенки, которая вдруг показалась ему наполненной новым смыслом. Песенка называлась «Моя любовь».
Вся шайка — трезвая, голодная и, как обычно, угрюмая— была в сборе. Когда нет нубийского джина, еды и гашиша, то нет и шуток, смеха и песни. Вот она, шайка Бритвы. Майна попробовал представить себе, чем эти парни были до того, как сделались ворами и наркоманами. Вообразил их мальчишками: бегают без штанов по деревне, рубашонки полощутся, точно флаги, на ветру; кожа на теле грубая, грязная, волосы кишат насекомыми. Помыть этих ребят — целая история. Они поднимают гвалт на всю деревню. Признают только один вид купания — когда мать случайно окатывает их грязной водой из ведра. Выдернуть у такого мальца молочный зуб — все равно что подвиг совершить. Матери самой с этой операцией не справиться, она вынуждена звать на помощь соседок.
Такой же жизнью жил в детстве и Майна, поэтому хорошо знал и понимал эту среду.
Он застал своих сожителей лежащими в странных, неестественных позах. Если бы они изредка не открывали глаз и не ворочались, то их можно было бы счесть неживыми. Бритва был на кровати один. На появление Майны он реагировал легким поворотом головы.
— Ну, как?
— Неплохо. — Майна плюхнулся на стоявший в углу ящик и оглядел комнату. Вот новая домашняя утварь: две кастрюли, металлические тарелки, кружки и ложки. Она появилась несколько месяцев назад, после того памятного дня, когда Майна стащил у белого человека пиджак с большой суммой денег. Пиджак присвоил себе Бритва, а часть денег Сара, проявив хозяйственность, потратила на дорогостоящую посуду. Однако сомнительно, что все это добро сохранится в доме надолго, подумал Майна. С ухудшением их финансового положения отпадет надобность и в посуде, так что в конце концов ее сдадут под залог. От очага тоже придется избавиться: слишком большая роскошь. И так уж спалили почти все ящики, так что не на чем стало сидеть, а теперь добрались и до крыши. Одну стропилину прожорливое пламя уже поглотило. Сходить бы к кому-нибудь за дровами, но ни у кого не было сил заставить себя немного поработать. Лицо Майны скривилось в улыбке.
— Раздобыл что-нибудь? — спросил Бритва.
— Сегодня — ничего.
Те, кто с надеждой поглядывал на Майну, снова опустили веки, как только узнали, что он пришел с пустыми руками. Слышно было, как у кого-то заурчало в желудке.
— А завтра?
— Ни завтра, ни даже послезавтра. За один день этого дела не провернешь. Терпенье надо. Кроме того… — Майна сделал многозначительную паузу, — мне, возможно, потребуется немного наличных денег.
Бритва отвернулся к стене.
— На что тебе деньги?
Майна взглянул на него, потом на остальных.
— На тетрадь, папку и авторучку.
— Хм. — Бритва был явно заинтригован.
— Да. На этот раз я придумал кое-что новое. Воспользуюсь пером и бумагой. Не зря же меня в школе учили.
Бритва вперил взгляд в потолок.
— Подлог?
Майна покачал головой.
— Подлог — старо. У меня другая идея, более современная. Нечто совсем иное. В случае удачи все Расходы окупятся в сто, а то и двести раз. Грандиозней план!
Бритва вздохнул.
— Иначе и не должно быть. Не можем же мы тратить время и деньги на пустяки.
— А еще мне белый комбинезон надо, — сказал Майна.
Бритва встрепенулся, посмотрел на товарищей и лег на живот, подперев голову руками.
С улицы доносился несмолкаемый гул. Жизнь в Шенти-ленде текла своим чередом, словно и не было хижины Бритвы с ее волнениями и заботами. А в хижине этой изнывали от безделья люди, обессиленные голодом и отчаянием.
— Ну-ка, что там у тебя за грандиозный план? — спросил Бритва.
Майна хитро улыбнулся.
— Сейчас объясню.
6
Наутро Майна встал чуть свет. Прежде чем приступать к осуществлению плана, надо было кое-что уточнить. В хижине все еще спали, когда он выбрался из Шенти-ленда. По пути его обогнало несколько автомашин, в том числе одна полицейская, так что ему пришлось спрыгнуть в кювет, чтобы не попасться на глаза блюстителям закона. Уличные фонари еще горели. Он прошелся по Кедровой аллее, приметил дома, где за воротами лаяли сторожевые собаки, изучил подходы к калиткам. Затем свернул на боковую улицу, вышел на Восточный проезд и там, под густой кроной большого дерева, стал ждать.
Вскоре на Восточном проезде появился разносчик молока, и Майна, держа дистанцию, последовал за ним. Подойдя к дому, молочник останавливался, ставил одну-две бутылки молока и шел, насвистывая, дальше. Майна следил за каждым его движением. Затем они свернули в Западный тупик, и там повторилось то же. В конце улицы стоял автофургон. Молочник подошел к нему, сел рядом с шофером и поехал с оставшимся молоком в другой квартал. Майна, прячась от набегавшего на него света фар, распластался на дне канавы и стал ждать, когда исчезнут из вида задние фонари машины. В воздухе еще пахло бензиновой гарью, а он уже вскочил на ноги и поспешил вон из опасной зоны. Назад, в Шенти-ленд.
До дома оставалось с полмили пути, когда Майна услышал шум, напоминающий раскаты грома. Шум этот сопровождался треском, какой издают ломающиеся сухие палки. Глядя в направлении Шенти-ленда поверх низеньких домиков, он увидел медленно поднимающееся к небу густое черное облако дыма, гигантские языки пламени и миллиарды искр. Потом до его слуха донеслись звон колокола на пожарной машине и вой сирены. Чувствуя, как у него колотится сердце и холодеет голова, он побежал, спотыкаясь и падая, по направлению к дому.
На вершине холма Майна остановился. Лицо у него горело, грудь сдавило, со лба стекал пот, одежда прилипла к телу. Внизу, у горящих лачуг понуро толпились жители Шенти-ленда. Они сбились в кучу, точно объятое страхом стадо, а рядом с ними грудой лежали узлы с жалкими пожитками. Плакали дети, разбуженные в столь ранний час, женщины успокаивали их, а мужчины то и дело шмыгали в огонь, пытаясь спасти еще что-нибудь ценное. Пламя ревело все громче, озаряя испуганные лица людей.
Кое-кто из женщин, как и большинство детей, были полураздеты, мужчины— в нижнем белье, их худые шеи блестели от пота.
Нескольких хижин на краю Шенти-ленда огонь еще не коснулся, и пожарники попытались их спасти. Но борьба была неравная: пламя, одержимое жаждой уничтожения, с ревом обрушилось и на эти дома.
Пронзительно закричал младенец, мать которого, потеряв сознание, упала на груду глиняной посуды и плетеной мебели. Из огня выскочил, нагруженный вещами, какой-то мужчина. В глазах его был страх, рот раскрыт. Когда он упал, двое дюжих пожарных, ломавших обгорелые строения и искавших тех, кто, может быть, остался в живых, подскочили к нему, помогли выбраться из-под кастрюль и разного тряпья и отнесли на вершину холма, где пострадавшим от ушибов, царапин и ожогов оказывали первую помощь. Имущество, которое этот человек спасал с риском для жизни, осталось на прежнем месте, и пламени не составило труда превратить его в кучу серого пепла.
Водопровода в Шенти-ленде не было, поэтому пожарные, истратив всю привезенную ими воду, отошли в сторону и только наблюдали, как огонь съедает то, что они не успели спасти. Из горевшей лачуги на окраине поселка донесся отчаянный вопль ребенка. Один из пожарных бросился было на помощь, но едва он сделал три шага, как крыша лачуги рухнула и поднялось густое черное облако дыма. Вопли ребенка потонули в реве огня. Пожарный закрыл лицо руками и, поняв, что ничего сделать не может, отпрянул назад. Потеряли сознание еще несколько женщин.
Тем временем к поселку подъехала, оглашая местность воем сирен, колонна машин «скорой помощи».
Быстро наступал рассвет.
Майна стоял вместе с другими, не в силах сдвинуться с места. Он ошалел от жары, дыма и отчаянных криков людей. Беспокоила мысль о товарищах, которых он оставил ночью в лачуге. Ведь они крепко спали. Живы ли они?
Пламя завершило свой последний аккорд злобы и гнева, осыпав небо градом искр. Пожар сделал свое дело. Из темно-красного, как свежая кровь, огонь превратился в желтый, короче стали языки пламени. Пламя уже не ревело, а тихо, с издевкой подмигивало, как бы удовлетворенное своей работой. Дымовая туча стала меньше, сажа мелкими хлопьями падала на головы людей и слепила глаза. Подул прохладный утренний ветер, унося дым, как дурную весть, в сторону города, рассеивая его над богатыми предместьями с их благоустроенными дорогами и чистыми газонами.
