Десять поколений - Арфуди Белла

Память, знание о том, что они вообще здесь были. И при этом, думал Ари, какое все это имеет смысл, если вдруг Сона права? И мы всего лишь частицы в космосе без цели и предназначения. Так имеют ли тогда значение память о нас, эти земли и наше существование вообще?

Мысли Ари путались, голова болела. Глаза пощипывало, то ли оттого что он не высыпался толком уже неделю, то ли оттого что слишком часто их тер.

Стянув с себя тонкое одеяло, Ари направился в ванную. Стоя в душе под упругими струями воды, он механически чистил зубы щеткой. Все вокруг казалось ему неважным и как будто искусственным. Вот он здесь. Как того хотел отец. Стал ли он от этого ему ближе и понятнее? Нет. Перестал ли он чувствовать себя виноватым за то, что последние годы толком с ним не общался? Нет. Простил ли он его за все те обиды, что копил в себе годами, начиная чуть ли не с рождения? Нет.

Ари выключил воду. Насухо вытерся жестким отельным полотенцем и тяжело втянул в себя воздух. Резко выдохнув, Ари опустился на пол. Стараясь дышать ровно, он держал ладонь на груди, отслеживая биение сердца. Кажется, ровное. Паническую атаку удалось предотвратить. На этот раз пронесло.

Первый раз она случилась у Ари лет в семь. В тот день его первый раз вызвали к доске. Ари тут же понял: что-то не так. Все вокруг выходят и рассказывают какие-то стихи наизусть. Это точно были стихи, Ари понимал по рифмованным концам незнакомых слов. Видимо, что-то такое должен был сделать и он. Но что именно? И когда их об этом попросили? Ари, который едва начал понимать треть из того, что ему говорили на русском языке, замер. Мир вокруг него сужался. Воздух стал густым. Его плотность нельзя было пробить руками. Руки, правда, даже не собирались что-то делать, они застыли. Ладони покалывало. Ари не мог издать ни звука.

Что было после и как он в итоге тогда выкрутился, Ари не помнил. Но ощущение надвигающейся темноты повторилось еще не раз. После переезда в Америку и освобождения от вечного давления отца, казалось, эта тревожность покинула его навсегда. И вот она снова с ним.

Вдох. Выдох.

Вдох.

Выдох.

Вдох.

Задержать дыхание и медленно отпустить.

Этому научила его мать. Ей первой он испуганно рассказал о том, что произошло.

Вдох. Выдох.

Ее голова то поднималась, то опускалась в такт дыханию и словам.

Вдох.

Выдох.

Маленький Ари доверчиво смотрел в глаза матери. Ее теплая рука лежала у него на груди – мама следила за его дыханием. Полные губы Тары, подкрашенные ее единственной помадой, на выдохе слегка образуют букву «О». Из-за розового цвета они напоминают Ари пончик, который он видел в мультиках. В них американские полицейские постоянно едят аппетитные розовые пончики. Почему-то в московских магазинах Ари таких не видел. Те, что жарила его мама, назывались пышками и щедро посыпались сахарной пудрой. Розовой глазури на них никогда не было. Ари успокаивался, думая о пончиках, и продолжал мерно дышать. Мама всегда знает, как помочь. Мама всегда рядом.

– Легче? – Мама обращается к нему на езидском, она говорила с сыном только на нем. Боялась, что он забудет родной язык.

Ари устало кивает. Мама тянет его к себе и обнимает всем своим хрупким телом.

– Мой Ари, – шепчет она ему в самое ухо. – Скоро станет совсем легко. Ты даже не будешь помнить этих времен. Только и будешь болтать на русском.

Ари держится руками за талию матери. Его голова покоится на ее плече. Он еще слишком мал, чтобы понимать все, что происходит в доме и за его пределами. Но он знает, он чувствует, что они не такие, как все. Его родители выглядят, говорят и ведут себя не так, как другие родители. Он и сам не похож на своих светлокожих одноклассников. Они ведут совсем иную жизнь. Даже их игры не такие, к каким он привык.

– Когда мы вернемся домой? – спрашивает он маму.

Она поднимает его голову и внимательно смотрит ему в глаза.

– Это место теперь и есть твой дом.

Ари молчит, не решаясь сразу выразить все то жгучее и как будто постыдное, что сидит в нем. Несколько раз раскрывает рот и молчит. Лишь с третьей попытки выдает, резко выдыхая, пока не передумал:

– Мне здесь не нравится.

Тара касается его бровей. Старается их аккуратно уложить, волоски постоянно топорщатся в разные стороны. Проводит по щеке сына. Легкий пушок на смуглой коже напоминает ей персики. Как давно она их не ела. Дома они росли в саду, здесь – стоят как золото.

– Мне тоже. – Тара подмигивает сыну. – Но это место и есть теперь наш дом. Обещаю, совсем скоро тебе начнет здесь нравиться.

– Я никогда не полюблю это место, – бурчит Ари, насупившись.

Тара улыбается. Грустно. Она понимает, что сын, как и любой другой ребенок иммигрантов, не только полюбит эту землю, но в какой-то момент забудет ту, откуда он родом. Русская земля и русский язык поглотят его. Передать бы ему хоть память о наследии отцов.

– Хочешь, сделаю тебе на ужин твои любимые татар-бораки?

Ари кивает, заулыбавшись. Не розовые пончики из американских мультфильмов, но тоже сгодятся. Татар-бораки – одно из самых любимых его блюд. Ари отпускает мать, потянувшуюся к кухонным полкам за ингредиентами.

Закатав рукава, она смешивает яйцо, соль, муку и воду. Раскатывает тугое тесто в тонкий пласт и начинает резать ромбиком. Ари знает, что забрасывать тесто в кипящую слегка подсоленную воду будет он, мама доверяет ему этот ответственный момент. Глядя на маленькие пузырьки, уже появляющиеся на поверхности воды в затертой кастрюле, он ждет своего часа.

Ари обожает эти моменты с мамой. Когда они совсем одни и словно делятся общим секретом. И пока дома нет отца. Как только он приходит, становится очень тихо. Мама говорит Ари, что папа устал, поэтому не стоит его донимать. Ари должен играть без лишнего шума и вести себя прилично. «Прилично» – слово, которое он понимает интуитивно, но терпеть не может.

– Помоги мне пока с соусом, – отвлекает мама его внимание от кастрюли. – Перелей сюда полбанки мацуна.

Тара двигает к сыну глубокую тарелку с золотистой окантовкой по краям – из ее свадебного приданого. Взяв себе разделочную доску, она начинает мелко резать чеснок. Запах пощипывает ей нос. Тара любит возиться на кухне. Это отвлекает ее от постоянных дум про бессмысленность переезда. Стали ли они теперь жить лучше? У них есть газ в доме. Не приходится топить буржуйку прямо в центре гостиной, как в Армении, и отмывать повсюду копоть. Да и вода горячая теперь всегда, а не по часам. Но что с того, если ты совсем чужой и одинокий в большом городе? Без близких, друзей, в компании только замкнутого и угрюмого мужа. Вечно в заботах и делах, он едва ли перебросится с ней парой десятков слов в неделю. Да и те в основном о сыне.

Каждый месяц Шиван исправно отдает Таре часть заработанных денег, чтобы она могла следующие тридцать дней вести хозяйство. Просить больше, чем уже было дано, не положено, Тара знает. Она также знает, что муж оставлял бы ей больше денег, если бы мог. Отчуждение мужа ей не обидно. Еще она знает, что между ними нет и не было любви. Есть ли она вообще хоть в одном браке, организованном по традициям? Ей лишь иногда хочется с кем-то поговорить, а не с кем. Того и гляди она скоро станет болтать со старухами, что сидят на скошенной, с облупившейся краской скамейке у подъезда. Их глаза провожают Тару каждый день по пути в магазин и обратно. Иногда ей кажется, что внимание этих старух и есть настоящее свидетельство того, что она еще жива. Она еще существует.

– Пора высыпать ромбики.

Ари тут же оживляется и возвращается к кастрюле. Кидая по одному куски теста, он следит за тем, чтобы мама постоянно все помешивала. Слипшееся тесто ему не нравится.

Сидя чуть позже над дымящейся тарелкой татар-бораков, он глубоко вдыхает знакомый и любимый аромат.

– Вот так и дыши, когда волнуешься или что-то идет не так, – обращается к Ари мама. – Запомнил? Вдох. Выдох.

– Вдох, – повторяет за ней Ари, хватаясь за вилку. – Выдох.