Десять поколений - Арфуди Белла

– Ислам – религия мира. В ней нет места злу. Все, что пишут журналисты, не имеет ничего общего с тем, что оставил после себя Пророк, – говорила она, прогуливаясь с Ари в сторону Бранденбургских ворот.

Та осень выдалась теплой, и Ари нравилось погружаться в эти рассуждения, пока солнце грело багровые листья на деревьях. Они шли в потоке незнакомых людей, у которых были собственные вопросы и переживания. Солнце светило из-за скупых облаков и дарило ощущение, что ты не на пороге зимы, а уже встречаешь весну. Вокруг сумбурно звучала немецкая речь вперемешку с турецкой.

– Интересно слышать это от человека, чьи предки бежали от турок всего сто лет назад. – В обычное время Ари не считал себя самым ярым защитником всего езидского, но в такие моменты в нем просыпался инстинкт выжившего зверя.

– Вот именно, что сто лет назад! – Сона всплеснула руками, отчего из пластикового стакана в руке немного вылился кофе. Она начала судорожно стряхивать капли со своего шарфа, не переставая при этом говорить. – Нам нужно теперь зацикливаться на этом вечно?

– Мы должны помнить о том, что с нами случилось. Если забыть, то все повторится. Так уже было миллион раз, мы не можем быть настолько беспечными.

– А-ари, – протянула Сона с небольшой насмешкой. – Дядя Шиван зря считает тебя оторванным от семьи и общины. Такого убежденного езида надо еще поискать.

– Послушай, я же не говорю, что мусульмане ужасны или их стоит избегать. Мы вполне можем жить с ними в одной стране и даже на соседних улицах. Важно лишь помнить, что они нам не друзья.

– Немного поздно говорить так женщине, которая вышла замуж за одного из них, не находишь? – спросила Сона с натянутой улыбкой.

Ари было видно, что, несмотря на то что она храбрится, отношение родных к ее выбору было для нее болезненным вопросом. С ее стороны на свадьбе присутствовало от силы человек десять. Даже те, кто не прекратил общения с ней, приехать на свадьбу не решились. Тем более с детьми, как предлагалось в приглашении. Показать своему ребенку такую пару – значит признать, что это норма. Мало кто из езидов готов на такое пойти.

– Мне не нравится, что с тобой перестал общаться даже отец, но и ты могла бы понять их боль.

– Ты думаешь, я не спрашивала себя, правильно ли я поступаю? – Ари заметил смятение в глазах Соны. – Я все время только и думала, что мои предки поколение за поколением сторонились ислама, а я обратилась в него добровольно. Люди меняли страны, покидали дома, а то и убивали себя, лишь бы остаться езидами и не менять религию. А я? Произношу шахаду [17] и не чувствую, что это неправильно.

– Ты хочешь сказать, поколения езидов ошибались? – Ари остановился с Соной напротив Бранденбургских ворот. Вокруг сновали бесконечные туристы. Везде были вспышки камер и шум чужих бесед.

– Никто не может этого сказать. – Сона пожала плечами. – Но стоило ли все того? Наши предки бежали, чтобы дать нам возможность жить, или эту возможность мы получаем, только если следуем их заветам? Выйдя замуж за мусульманина, я становлюсь недостойной той жизни, что они мне подарили?

Ари остановился и взглянул на сестру. Смуглая и кудрявая, с огромными карими глазами, она едва доставала ему до плеча. Заданный ею вопрос повис между ними. Ари понимал, что от его ответа и объяснения зависит, увидит ли он Сону еще когда-либо.

– Это твоя жизнь. Ты можешь делать все, что тебе кажется правильным. Никто из нас точно не знает, что на это сказали бы наши прапрадеды.

Сона скептически улыбнулась брату, поправляя его шарф. Подул прохладный ветер.

– Ты пытаешься не обидеть меня. Но мы оба знаем, что они все бы меня прокляли. Даже закидали бы камнями, если бы могли. Иногда мне самой жутко стыдно, что я как будто отвернулась от семьи, родственников, народа. Но что, если наш народ был неправ? Что, если ислам – это истина, а предки столетиями ошибались? Почему никто не думает над тем, что может быть и так?

– Даже если ислам и правда истина, разве люди не могут заблуждаться? Обязательно пытаться спасти их или убивать, если они не хотят спасаться через новую веру?

– Конечно, могут. Истинный мусульманин и не станет кого-то убивать из-за заблуждений. Все мы знаем, что если бы Аллах хотел, то сделал бы мусульманами всех сразу. Но подарить свободу воли было его решением, нам надо это уважать. Я уже говорила, средства массовой информации искажают ислам. То, что они преподносят как веру Пророка, не имеет с ней ничего общего.

– Возможно. Но что будешь говорить своим детям, когда они вырастут? Расскажешь о том, что, возможно, одни их предки убивали других? Возможно, их турецкий предок зарезал несколько родных нашего с тобой общего предка.

Сона на несколько секунд прикрыла глаза. Ее дыхание было ровным, хотя ладони сильнее сжали стакан с кофе. Ветер играл ее кудрями, взбив их, словно черное облако.

– Даже если одни их предки убивали других, я им скажу, что мы будем теми, кто это остановит. На нас это прекратится.

– Но какой ценой? Ассимиляцией с ними? Когда мы все станем турками или кем-то еще? – Ари не отступал. – Мы растворимся, словно нас никогда и не было.

– Были ли мы вообще? Есть ли мы сейчас? Важно ли это? Столько наций исчезло с лица Земли. Представители большинства из них настолько изменились, что вряд ли имеют хоть что-то общее с предками, которые жили тысячу лет назад, как греки, например. В конце концов, все мы просто люди, которые однажды исчезнут. Наше существование совершенно безразлично этому миру, мы для него пыль. Так есть ли смысл в нациях, в попытках их сохранить и проклятиях, которые сыпятся на голову тех, кто выходит из этого круга?

– Так можно дойти до крайности и отрицать сам смысл нашего существования. – Ари отхлебнул кофе. – Может, тогда нет смысла жить до завтра? – Не желая больше мучать сестру, которая и без того уже была вся словно комок нервов, он обнял ее за плечи и повел подальше от туристов. – Давай лучше поговорим о том, когда ты собираешься приехать ко мне?

Глава IX

Звук азана [18] занял собой все пространство вокруг Ари. Голос, напевающий непонятные арабские слова, вел Ари к пробуждению. Вытягивая его из оков сна, призывал к новому дню. Толпы мусульман, заслышав муэдзина, уже направлялись в ванные комнаты, чтобы совершить омовение. Затем все расстилали молельные ковры. У кого-то они новенькие, пахнущие фабрикой, откуда только прибыли в дом. У кого-то – почти протертые до дыр. В одном из тегеранских домов мужчина совершает намаз вместе с женой и детьми, которые старательно повторяют за родителями, но пока до конца не понимают смысл действий. В другом – женщина, которая надевает платок на голову лишь потому, что того требуют иранские законы, а не ее иман, просто перевернется в постели, натянув на голову одеяло. Звуковые вибрации, добравшиеся до нее из мечети, мешают ей спать.

Ари, раскрыв глаза, переворачивается на спину. Его руки закинуты за голову. Краем глаза он замечает, что дядя Мсто на соседней кровати даже не шелохнулся.

Что они будут делать сегодня? Мечеть они осмотрели детально. Место интересное, но идти туда еще раз совсем не тянуло. Проходя по тегеранским улицам вчера, Ари испытывал обыкновенное любопытство, как турист. Заглядывая с дядей в местные лавки, он с удовольствием пробовал пропитанную медовым и розовым сиропами выпечку. Щедро сдобренная фисташковой крошкой, она показалась бы слишком приторной стороннику правильного питания. Ари же получал истинное удовольствие от этих кулинарных шедевров.

Было ли в этой поездке что-то еще? Наверное, один день мало что может решить, но Ари ощущал всем телом, что Иран для него значит еще меньше, чем Грузия. В Тбилиси он хотя бы родился и какое-то время жил. Те улочки, которые они с дядей Мсто проезжали, возвращали его к эпизодам из детства и заставляли улыбнуться воспоминаниям о матери. Здесь, в Тегеране, все было пустым. Может, когда-то тут и жили его предки, но они не оставили после себя ничего, за что он мог бы зацепиться. Может, однажды и его потомки, приехав в Москву, не найдут там ни единого упоминания о нем даже в архивах. Его детство там, его любовь к этому месту растворятся во вселенной. Как будто бы не было ни его чувств, ни его истории, ни его самого. Не оттого ли люди веками борются за земли, на которых жили их предки, чтобы оставить после себя хоть что-нибудь?