Даниэль Пайснер - В темноте
Если вы придете в Яновский лагерь сегодня, то прямо перед входом увидите табличку с надписью: «Остановись, прохожий! Склони голову! Перед тобою место, где находился Яновский концентрационный лагерь! Тут сама земля пропитана страданиями! Тут нацисты мучили и убивали невинных людей, отправляли их в газовые камеры. Вечная память невинным жертвам! Вечное проклятье палачам!» Я читаю эти слова, и по телу моему бегут мурашки, потому что именно сюда на работу каждый день ходила моя мать, именно сюда забирали моих родных. Да, земля в этом месте и впрямь пропитана слезами и невыносимыми страданиями.
* * *Еще в январе 1943 года папа начал думать, куда отправить нас, когда евреев начнут окончательно выдавливать из гетто. Бежать? У отца был друг-ариец – Михат Коллерный, с которым до войны они играли в национальной волейбольной команде. Михат принес фальшивые документы, но… странные взаимоотношения с Гжимеком прославили моего отца на все гетто. Так что нам пришлось отказаться от этой затеи. Документы мы, конечно, оставили себе, но пользоваться ими папа боялся.
Потом он придумал вырыть бункер под домом коменданта – человека, поклявшегося убить его своими руками! Он был уверен, что Гжимеку не придет в голову искать его у себя под носом, и выкопал тоннель, ведущий из выселенного дома, находящегося через улицу от немецкого штаба. Он строил этот бункер несколько недель, пока обустраивал теплицу какого-то подчиненного Гжимека. Папа провел в убежище электричество, притащил пару кроватей, сделал запас продуктов. И все это без всякой помощи. По его мысли, в этом месте мы смогли бы всей семьей дождаться окончания войны. Конечно, это было бы опасно, но, наверно, не опаснее того, что грозило нам, останься мы наверху. Теперь нам оставалось только ждать…
К этому моменту нас уже загнали в бараки в самой глубине гетто. Условия жизни были чудовищные. Как-то, ремонтируя что-то в подвале одного из бараков, папа заметил, что из него можно попасть в канализационную сеть города. Конечно, для этого пришлось бы прокопать тоннель, а перед этим вычислить, в каком месте удобнее начинать работы. На той же неделе, прячась от Гжимека, папа спустился в канализацию через уличный колодец. Ему хотелось своими глазами посмотреть, что делается под городскими улицами. Вырытый им бункер представлял собой небольшое ответвление от подвала. Он был не настолько глубок, чтобы его нельзя было обнаружить при внимательном осмотре дома. Может, подумал отец, это была и не такая-то уж удачная мысль. Но канализация! Ведь это километры труб, тоннелей и укромных мест, где можно было бы обустроить убежище. Естественно, там будет не слишком приятно, зато безопасно! Кто додумается искать нас в подземельях, ведь никому не пришло в голову искать его в канализации, когда он спустился туда через колодец, скрываясь от Гжимека. Он ориентировался под землей, вычисляя расположение находящихся над головой улиц, и в итоге никем не замеченный выбрался через колодец в другой части гетто!
Папа помнил, как после Первой мировой войны протекавшую через город речку Пельтев заковали в трубы итальянские военнопленные. Раньше в Пельтев сливались отходы из городской канализации, от нее шла жуткая вонь, и поэтому ее упрятали под землю. Отец видел, как итальянцы рыли каналы и строили каменные тоннели. Он знал, где находится река относительно построенных потом над ней улиц.
Приблизительно тогда же папа познакомился с Якобом Берестыцким, и тот рассказал ему о своем приятеле, который тоже вынашивал план использовать канализационные тоннели как убежище. Фамилия приятеля была Вайсс. На первую встречу с ним мы пошли всей семьей. Он не ожидал, что папа заявится к нему с женой и детьми. Он полагал, что обсуждать такие деликатные вопросы следовало в обстановке полной секретности. Вайсс мне не понравился, не понравились и его друзья – какие-то угрюмые и жалкие на вид. Мужчины оставили нас с Павлом и мамой в одном конце подвала, а сами ушли в дальний угол и долго о чем-то беседовали.
Вайсс предлагал спуститься в канализационные тоннели, найти там реку и по ней выйти за пределы города. Моему отцу эта идея не понравилась, его не прельщала перспектива выбраться из города и оказаться в незнакомой местности с женой и двумя маленькими детьми. Возможно, в одиночку он бы и рискнул, но с семьей… Поэтому он считал, что лучше построить в канализационных каналах что-то типа бункера, где можно было бы дождаться конца войны. Тем не менее он посчитал, что не стоит терять связи с Вайссом и его друзьями, и они договорились действовать сообща. Вайсс говорил, что у него предостаточно денег. Его знакомые заявили то же самое. У моего отца тоже были деньги. Я представления не имею, где он их хранил. Многие львовские евреи в те времена зашивали деньги и драгоценности под подкладку одежды – вполне может быть, что он поступал так же. Где бы ни были спрятаны эти деньги, их всегда хватало, чтобы откупиться от неприятностей, а на смену одним дорогим часам, которыми он оплачивал нашу свободу, всегда приходили другие.
Мужчины быстро определили удобную точку входа в канализацию и начали копать тоннель в подвале барака, в которм жил Вайсс. Они работали по очереди, используя ложки, лопаты, кирки… словом, все, что только могли найти. Пол в подвале представлял собой слой бетона, положенный прямо на почву. Местами цемент пошел трещинами, и, чтобы копать было легче, мужчины выбрали самый разрушенный участок пола.
Папа окружил разобранный участок пола фальшивой стенкой – чтобы подвал при поверхностном осмотре казался чуть меньше, чем на самом деле. За перегородкой образовалась комнатка в метр шириной и два-три длиной, в которой и велись все работы. Копали как можно тише и, как правило, по ночам. Иногда мама брала нас с Павлом, мы шли в подвал и сидели там, пока работал папа. Мы не любили расставаться, но в комнатке, где трудились мужчины, нам места не хватало. Там даже не хватало воздуха. Мужчины работали при свете свечи, пламя выжигало кислород, и дышать было почти нечем. Все это было, конечно, очень тяжело, но еще тяжелее нам было расставаться друг с другом. Днем мужчины накрывали дырку в полу старым ковром, ставили на него стол и заваливали инструментами. Потом они уходили в «Ю-Лаг», трудиться там, где было предписано администрацией гетто. Пока мужчины были на работе, мы иногда прятались за перегородкой, если этого требовали обстоятельства или если в гетто проводилась очередная «акция».
Мы жили в другом бараке, но проводили в этом подвале почти все время. Думаю, Вайссу и его товарищам не очень-то нравилось, что в подвале почти все время присутствовали мы с Павлом и мамой. Мужчины, должно быть, боялись, что, начав шуметь или плакать, мы выдадим их. Папа знал, что мы умеем вести себя тихо, и хотел, чтобы мы находились рядом. Но остальные мужчины не знали нас – они видели в нас обычных детей, тогда как в действительности мы давно уже уподобились животным. Единственное, что мы умели делать мастерски, – это молчать и бороться за выживание.
