Нелли Маратова - Наследницы Белкина
Я познакомился с уймой слащаво-улыбчивых людей, которых тут же забыл, — от того ли, что все они обладали тугим кошельком и вялым рукопожатием, или, быть может, от того, что все они больше интересовались состоянием моего банковского счета, чем состоянием моей загадочной души. Все это были почтенные люди в запонках, с безупречной белизной сорочек, чеков и вставных зубов; люди с внешностью отцов города, в сопровождении жен, детей, штатных и внештатных любовниц, телохранителей, заместителей и других домашних животных. И странно было наблюдать, как все эти придворные клерки, господа во фраках протягивают мне квадратные, в форме гроссбуха, ладони, как сладко, бланманжетно улыбаются, извлекая радушие из нагрудного карманчика, точно это надушенный носовой платок. Красные, взмокшие и взопревшие вареные жабы — милые, впрочем, существа, — с прочным моральным кодексом, устойчивой топографией мысли и уютной благонадежностью банковских счетов.
Похожая на осьминога дама в платье — тигровой мантии сжимала меня присосками, словно на ощупь определяя съедобность сжимаемого; сонная медуза обожгла меня прикосновением прозрачной ледяной руки; еще какие-то представители головоногих натужно радовались знакомству. На вопрос о роде деятельности я уклончиво, но честно отвечал, что «немножко играю». Под конец от всего этого благолепного лицемерия мне стало тошно. Многократно повторенная в уме скороговорка про кукушонка в капюшоне тоже не помогла.
Спасение, как водится, пришло неожиданно. Пупсик, воровато выглядывая из-за двери, сообщил о прибытии торта, и возбужденная толпа хлынула на террасу.
Сдавленный и приподнятый могучими торсами, как культовый рок-певец, я был почти без приключений доставлен на место происшествия и даже успел рассмотреть огибающих дом мимов, которые торжественно несли торт-мороженое — многоярусный и весьма затейливый, Гауди на загляденье, ледяной дворец со съедобными (как и было обещано) фигурками молодоженов. В отдельном контейнере пронесли придворную белку и ее изумрудные орехи.
Вернувшись тем же принудительным способом в гостиную, я постарался затеряться в толпе.
Разгоряченные гости продолжали обсуждать мороженое, когда появилась невеста. Это появление, обставленное весьма изящно, с разумной долей драматизма, осталось почти незамеченным. Только когда Котик, взглянув на дочь, поперхнулась и закашлялась до слез, у гостей зародилось и стало крепнуть подозрение, что в сценарии праздничного вечера произошли незапланированные перемены. Тревога витала в воздухе, не находя разрешения. Облик невесты внушал смутное беспокойство.
А между тем Алиса выглядела как обычно, за исключением уже знакомого многим подвенечного платья и прелестной, бритой наголо головы.
Первой вскрикнула парикмахерша. Глубокий трагизм произошедшего в тончайших нюансах отразился на ее помертвевшем лице. Зажав рот рукой, она стала медленно и неумолимо оседать. Ее подхватили и, бледную до синевы и еще продолжающую синеть, уложили на диван.
— Это что такое? — срываясь на хрип, взревела Котик.
— Бритый череп, — фыркнула ее сестра.
— Фрондеж с выпендрежем, — предложил альтернативную версию Лебедев.
— Новая стрижка, — беззаботно сказала Алиса, оглаживая непривычно матовую голову.
Круговорот питья и еды приостановился. Все замерли, не дожевав, не проглотив, занеся шпажку с креветкой над фуршетным столом, — немая сцена, лишний раз подтверждающая жизненность классических образцов драматургии.
— А что, мне нравится. В ногу со временем, нарушил трагическую тишину Лебедев.
— И не жарко, — добавил кто-то.
Истощенная дневными надрывами, Лебедева разразилась очередным безудержным потоком слез, всхлипывая и бормоча что-то жалобное и горькое в носовой платок.
— Какое платье! — дипломатично заметил кто-то из гостей. — Какой обворожительный цвет!
Его азартно поддержали:
— Электрик.
— Беж.
— Перламутр.
— Сизый.
— Белый.
— Горькая редька! — отрезала невеста.
Из темного угла пушечным залпом грянуло: «Горько! Горько!» Его нестройно подхватили.
— У нас в саду был фонтан, — перебила неурочную пальбу невеста, и с торжественным, хмурым лицом продолжала: — Очень старый, с изумрудной водой и золотыми рыбками. Но Пупсику он показался недостойной иллюстрацией его материального достатка, и он соорудил на месте фонтана гипсовую образину с музыкой и амурами. А золотые рыбки исчезли.
— Золотые? Эти раздутые головастики? — возмутилась Котик.
— Топорные амуры, очевидно, больше соответствуют вашему представлению о прекрасном?
Приглашенные увлеченно наблюдали за неравным поединком: дудочка против ударов гонга.
— Горько! — снова вмешалось требовательное тремоло из угла.
— Не смеши! Твои рыбки были страшные и черные, как… как…
— Как рояль, — нашелся неунывающий отец жениха, которому в обществе граненого стакана было чрезвычайно весело.
Мать жениха, уткнувшись в платок, нервно икнула. На обоих зашикали.
— У жителей Огненной Земли есть симпатичный обычай: молодые, подрастая, убивают и съедают стариков…
— То же и у богомолов, — авторитетно заверил Лебедев, залпом осушив стакан.
— Что ты хочешь этим сказать? — вскипая на глазах, заклекотала великанша, тяжелой поступью надвигаясь на дочь.
В ее глазах искрились вспышки, по своей жуткой красоте сравнимые только с базальтовой лавой. От ее каблуков на ковре оставались глубокие вулканические воронки.
— Что в иных европейских семьях происходит ровно наоборот.
— Конфликт поколений, — кивнул неугомонный Лебедев.
На глазах у гостей развертывалась апокалипсическая картина с лавой и магматическим заревом; они слышали багровый рев небес лучше, чем живописно застывшие персонажи Брюллова.
Котик клубилась, плюясь пеплом и раздаваясь в плечах.
— На что ты намекаешь? — грохотала она.
— Что скоро от меня останутся рожки да ножки. Белая берцовая кучка, — сказала Алиса и бесстрастно добавила: — Гнусные выи. Ненавижу.
— С ума сойти, — увлеченно резюмировал Лебедев.
Все застыли в торжественной тишине, ожидая реплик, занавеса, конца света. Вместо апокалипсиса на головы зрителей обрушилось язвительное:
— Что за шум? Здесь все рехнулись?!
В дверях стояла крохотная, желтая, похожая на бедуина старушонка: смуглое до черноты лицо, пронзительный взгляд, дремучие брови, седая жесткая растительность над губой, просторное синее платье-туника — бедуин злой и, судя по цвету одежд, незамужний. Цельность образа нарушала огромная, похожая на журавлиное гнездо шляпа, которая грозно колыхалась.
Над гнездом застенчивым кукушонком навис хозяин дома.
— Мама, это гости. Гости, это мама, — прокуковал он.
В разреженном воздухе всеобщего безумия эта нехитрая фраза прозвучала почти целительно.
— Я не просила меня знакомить, — сварливо повела гнездом старуха. — Я спросила, что за шум. Алиса, это ты, что ли?
— Алиска буянит, — донес преданный брат, боязливо выглядывая из-за могучей спины Пупсика.
— Артурчик, ступай-ка лучше в детскую, к Кате и Леше, — впервые за вечер разомкнул уста загадочный шурин Котика.
— Да, Артурчик, ступай. С тобой мы потом разберемся, — пообещала старуха, не удостаивая внука взглядом. — И про разбитое окно, и про дедов велосипед, и про убитую канарейку — все-все выясним.
Судя по фонетически богатой речи, бедовая старушонка была представителем рода по материнской линии. Артурчика как ветром сдуло.
— У нас праздничный фуршет, мама, — заметно нервничая, доложила Котик. — По случаю предстоящей свадьбы.
— Что такое? Я разве тебя, индюшка, спрашиваю?
Индюшка нахохлилась, но смолчала.
— Бабушка, лучше не вмешивайся, — угрюмо сказала Алиса. И, помолчав, тихо добавила: — Здесь все друг друга ненавидят.
— Свадьба, мама, если вы помните, завтра, — перебил дипломатичный Пупсик. — Ваша внучка…
— Я пока что из ума не выжила и знаю, кто и когда выходит замуж!
— Мама, вы не устали с дороги? Я мог бы… мы бы могли… проводить…
— Как бы не так! Проводить? Или спровадить? Ишь чего захотели! От меня так просто не отделаешься! С места не сойду! — отрезала та, для пущей убедительности стукнув клюкой по паркету.
Котик сжала могучие кулаки. Кто-то в толпе уронил стакан, и он с отчаянным звоном выкатился к самым ногам неумолимого бедуина.
— Ну что вы, мама, мы ничего такого не думали! — пролепетал испуганный зять.
— Как же! Вы никогда не думаете!
Мелкими царственными шажками бедуин двинулся вперед. Толпа подобострастно расступилась, образовав пустой магический круг со старухой в центре. Она остановилась, оглядывая гостей; хмыкнув, словно утвердившись в худших подозрениях, прошлась по кругу, отбивая клюкой звонкую насмешливую чечетку.
