Татьяна Лисицына - Рассказы (СИ)
— Так ты согласна?
Маргарита бросила трубку. Зная ее характер, Дмитрий вовсе не обиделся. Его бывшая возлюбленная была женщиной капризной и взбалмошной. Он не стал перезванивать. Оделся, вышел из дома и поехал на Сивцев Вражек. За два дня он несколько раз общался с профессором и теперь знал, что нужно делать. Профессор говорил, что самое трудное — определить место, где когда-то находились ворота. И это должен почувствовать сам путешественник. Коршунов поспорил со старичком, сказав, что Никитские ворота находились на пересечении Большой Никитской и Бульварного кольца. На что профессор загадочно улыбнулся.
Маргарита встретила в его белом шелковом кимоно с чашкой кофе в руках. Он никогда не видел ее в таком приподнятом настроении. Когда Коршунов увидел, как она оделась, издал удивленный возглас. Фиолетовое пальто и маленькая черная шляпка с перьями казались из того времени. Они отправились пешком по освещаемым солнцем бульварам. Желтые листья, кружась в воздухе, стелились под ноги. Один из них золотой монеткой опустился на воротник молодой женщины. Когда они дошли до Никитских ворот, Маргарита остановилась.
— Дальше пойду одна. Ты можешь остаться и смотреть.
Неожиданная тишина навалилась на Дмитрия. Непонятно куда делись люди и автомобили. Маргарита сделала движение рукой, словно открывала дверь и пропала. Он бросился вслед за ней и чуть не попал под машину. Водитель, обругав его, уехал. Коршунов вернулся на оживший бульвар и вдруг вспомнил, что собирался предупредить Маргариту, что время вне кротовой дыры и внутри течет по-своему.
* * *Маргарита шагнула на мостовую в тот момент, когда ее внутренние часы сказали «пора». Почувствовала, что падает, расправила крылья, удерживая внимание на таком знакомом по фотографии лице художника. Когда пришла в себя, оказалось, что стоит у витрины магазина. Шарфики, печатки, сумочки. Подняла глаза и прочитала: «Фернан Леви. Магазин одежды». Неужели получилось? Быстро оглянулась, сзади нее величественно возвышался в лучах заходящего солнца Руанский собор. Маргарита застыла, не в силах отвести глаз. Собор казался розовым, вонзаясь в голубое небо, плавились от света остроконечные шпили. Изменчивое солнце, заканчивая день, высвечивало новые и новые украшения, которые вспыхивали подобно драгоценностям. Она не знала, сколько простояла, наблюдая, как, покорившись синеве вечера, темнели башни. Лепной фасад приобрел фиолетовые очертания, посерел и медленно растворился в темноте. Молодая женщина повернулась к витрине магазина и увидела художника. Застыв с поднятой кистью в руке, он созерцал собор. Ее пронзило чувство радости, которое бывает у людей, которые получают удовольствие от совместно проведенного времени. Она решительно вошла в магазин, но вдруг непривычно оробела, спрятавшись за манекеном, демонстрировавшим короткий меховой жакет. Перед Моне на мольбертах стояли три картины. Художник склонился над одной из них и что-то добавил. Потом долго и критически разглядывал свою работу. Воспользовавшись моментом, Марго подошла ближе и увидела почти законченную картину. Поразилась, как точно он смог передать свет.
— Я видела его именно таким.
Моне вздрогнул и посмотрел на Маргариту. Его мысли в тот момент были о том, что он зря взялся за эту серию. Ему никак не удавалось передать оттенки света, свидетелем которых являлся день ото дня. Ночью Клоду снился кошмар: собор, вспыхивая то желтым, то красным светом обрушивался на него. Моне окинул взглядом собеседницу, ее лицо было взволнованным, она не отрывала взгляда от мольберта. Вырвавшиеся у Маргариты слова примирили его с картиной, казавшейся ему неудачной. Незнакомка заинтересовала его. Тонкие изогнутые брови, мягкие карие глаза, высокие скулы. Большой рот не портил лица, а, наоборот, придавал очарование. Короткие не по моде завитки доставали до воротника фиолетового пальто.
— А я как раз собирался уничтожить ее, — он показал на картину, ставшую впоследствии знаменитым «Руанским собором вечером».
— Лучше подарите мне.
— Не могу. Она еще не закончена.
— Вы просто устали. Помяните мое слово, вы станете великим художником, а ваши картины переживут века и будут стоить миллионы. — Моне устало улыбнулся, польщенный ее горячностью. — Не составите мне компанию поужинать?
— С удовольствием, если вы чуть-чуть подождете, пока я приведу себя в порядок. Я знаю хорошее кафе недалеко отсюда. Как вас зовут?
— Марго.
— Клод Моне.
Его внимание привлекло пятнышко возле ее воротника, похожее на листок от дерева. Он не смог противиться любопытству и, протянув руку, взял его. Стоял конец февраля, деревья в Париже были голыми. Откуда мог взяться этот листочек? Заметив его удивление, Маргарита поспешно добавила.
— Там, откуда я родом, сейчас осень.
Клод недоверчиво покачал головой и зачем-то спрятал лист в карман, решив, что рассмотрит его позже.
Они отправились на прогулку по Руану. Узкие улочки, игрушечные домики с остроконечными крышами привели Марго в восхищение. Ей захотелось ущипнуть себя, чтобы убедиться, что вокруг семенят француженки в нарядных шляпках с лентами. Глядя на них, она тоже начала делать маленькие шажки и подумала, что ей придется купить парик. Ее короткие волосы на фоне завитых локонов выглядели странно.
Утром Маргарита долго смотрела на спящего Клода с нежностью. Во сне, когда терзания оставили его, лицо выглядело моложе и счастливее, и лишь густая поседевшая борода выдавала возраст. То, что произошло между ними, не имело никакого отношения к заданию. Ей впервые захотелось доставить радость мужчине. Клод пошевелился, просыпаясь. Краткое удивление в его глазах сменило чувство вины.
— Я сейчас уйду, — обиделась Маргарита.
— Нет-нет, — он удержал ее. — Мне надо было вчера сказать правду. Дело в том, что я не свободен.
— Расскажи мне о ней.
Клод сел в постели, глядя на Маргариту. Солнечный луч разгуливал по лицу, и она щурилась. Молодая женщина показалась ему еще красивее, чем накануне. Художник забыл об Алисе, о самой Маргарите. Если бы можно было прямо сейчас начать рисовать… Он вглядывался в лицо молодой женщины, мысленно запоминая, чтобы позже, в мастерской, перенести воспоминания на холст. Вдруг ему захотелось изменить импрессионизму и выписать каждую черточку ее выразительного лица.
— Не бойся, я не ревнива, — добавила Марго, отчаявшись получить ответ и расценив молчание по-своему.
— Что? — спохватился художник. — Я познакомился с Алисой, когда ее муж заказал мне серию декоративных полотен для особняка в Монжероне. Мы часто встречались семьями, у них пятеро детей, у нас двое. Я написал четыре полотна для зала приемов, посвященные временам года. Этот замок достался в наследство Алисе. — Клод опустил глаза и провел пальцем по простыне, словно решаясь на что-то. Потом быстро продолжил: — Эрнест дал мне этот заказ, чтобы поддержать меня материально, а я завел роман с его женой. Через год у нее родился сын, — художник поднял на глаза Маргариту. — Не знаю, чей это ребенок, мой или Эрнеста. Вскоре после этого заболела и умерла моя жена Камилла. Алиса с детьми переехала ко мне под предлогом помощи в воспитании сыновей. С тех пор, как мы встретились, в моей жизни было только искусство и она. Полгода назад Эрнест умер. Летом, когда закончится траур, мы собираемся пожениться.
— Конечно, ты должен жениться на Алисе, — Маргарита сжала его руку, думая о том, что нельзя нарушить ход истории. Несмотря на неожиданную ревность, почувствовала себя виноватой. Он, по крайней мере, был с ней честен. Не все мужчины в ее жизни вели себя подобным образом.
За завтраком Марго предложила оставить работу над собором и показать ей город. Он нахмурился.
— Тебе нужен перерыв, а мне спутник, — она улыбнулась, глядя на него поверх чашки кофе. — Я совершенно не ориентируюсь в Руане.
— Ты так ничего и не рассказала о себе. Откуда ты?
Ее лицо осветилось печальной улыбкой.
— Мне не хочется говорить об этом. Пожалуйста. Просто позволь мне иногда быть рядом. Я… ни на что не претендую.
Моне кивнул. Он и сам чувствовал, что, несмотря на гложущее чувство вины, возникающее при воспоминании об Алисе, расстаться с Маргаритой казалось невозможным. Новая любовь принесла в его жизнь праздник и ощущение молодости.
День был солнечным и морозным с синим небом и бодрящим свежим воздухом. Они ходили пешком, и вся их прогулка была прогулкой света. Будь то старинное здание или готическая церковь, он приводил ее туда, когда солнце освещало его с наилучшей стороны. Клод говорил, что здания, подобно людям, испытывают чувства. В солнечный день веселы, в сумрачный страдают, в дождь вымокают от слез. Радуются свету по утрам и устают к вечеру.
После ужина в ресторане «Корона» они снова вернулись в квартиру на Соборной площади, которую снимал Моне. Клод отдохнул и выглядел довольным. Они вместе смотрели его незаконченные картины, и картины уже не казались ему безнадежными.
