Рышард Клысь - «Какаду»
— Его дочь…
— Не может быть!
— Точно.
— Не замужем? — спросил Толстяк.
— Нет, вдова…
— Ух ты…
Жеребец взял из рук Толстяка фотографию и уставился на нее.
— Хороша, — сказал он, помолчав. — Есть на что посмотреть…
— Шикарная девочка! — согласился Толстяк.
— Ты бы не прочь с нею?
— Еще как! — проговорил Толстяк. — Месяц бы от нее не отлипал. Девочка что надо…
— Старик обещал дать мне ее адрес.
— Не болтай!
— Слово…
— Ты счастливчик, Джордж, — вздохнул Толстяк с нескрываемой завистью. — Вот уж позабавишься с нею, когда кончится все это свинство…
Но Жеребец уже не слушал его, а снова упорно всматривался в тело солдата, свесившееся из башенки танка, потом отдал Хольту снимок Гертруды и осторожно подошел к сгоревшей машине. Схватил красную и распухшую ладонь трупа и стал сильно и с упорством тянуть ее на себя. Выглядело это ужасно, казалось, Жеребец пытается вырвать кисть из сустава. Хольт смотрел на странные действия Жеребца, исполненный ужаса и с нарастающим отвращением, но тот, поглощенный своим занятием, не обращал ни малейшего внимания ни на него, ни на Толстяка.
— Джордж, — позвал его Толстяк со злостью. — Какого черта, что ты вытворяешь с этим мертвецом?
— Это мое дело…
— Перестань наконец, ладно? — попросил Толстяк. — Я не могу смотреть на это…
— Заткнись.
— Кретин…
Жеребец дернул очень сильно еще раз и, красный от усилий, отошел от танка, зажав в кулаке какой-то предмет. Остановился напротив Толстяка.
— Ты что-то сказал? — процедил он.
— Послушай, Джордж…
— Получишь по морде, если будешь распускать язык…
Толстяк с удивлением посмотрел на Жеребца.
— Что с тобой, Джордж? — спросил он. — Что ты так кидаешься?
— Я не люблю, когда дебил обзывает меня кретином…
— Ну и ну! — протянул Толстяк. — Блевать сразу хочется, как подумаю, что ты вытворял с этим мертвяком…
Жеребец, подняв к лицу кулак, медленно разжал пальцы и посмотрел на раскрытую ладонь, на которой лежал какой-то маленький предмет. Когда Толстяк встал на цыпочки, чтобы увидеть, что у него на ладони, Жеребец быстро отступил и снова сжал кулак.
— Что у тебя там, Джордж? — спросил Толстяк.
— А как ты думаешь?
— Я думаю, что-то у тебя есть, так?
Жеребец посмотрел на Толстяка с презрительной усмешкой.
— Ты, чурбан, — бросил он, — пошевели-ка мозгами, сразу сообразишь, что у этого офицерика могло быть на пальце…
Толстяк нахмурил брови.
— Знаю, — воскликнул он. — Перстень!..
Жеребец кивнул.
— Угадал, корешок, — сказал он, довольный. — И что ты скажешь на это?
Толстяк беспокойно топтался на месте, переступая с ноги на ногу.
— Ты думаешь, он чего-нибудь стоит? — спросил он тихо.
— Сам посмотри.
Он вытянул в сторону Толстяка раскрытую ладонь, на которой лежал большой женский перстень с бриллиантом. Толстяк осторожно дотронулся до него пальцем, и камень сверкнул на солнце мириадами цветных огоньков.
— Вот это да! — изумился он.
— Ты видел когда-нибудь такое?
— Спрашиваешь!
— Сукин сын, — выругался Жеребец и добавил дрожащим от волнения голосом: — На одном пальце две тысячи долларов… Каков, а?..
— Послушай, Джордж…
— Сукин сын, офицеришка…
— Джордж…
— Что?
— Скажи, как ты его углядел? — с изумлением выпытывал Толстяк. — О господи! И так и сяк прикидываю, но не могу сообразить, как ты это приметил…
— Очень просто! Бриллиант светил нам прямо в зенки…
— Невероятно!
— Но ты все равно никогда ничего не увидишь, Джек. Ты слепой как крот. Давно бы уже грыз землю, если бы я за тобой не приглядывал…
— Хватит, Джордж!
— Чего хватит?
— Не собираешься же ты цепляться ко мне целый день?
— Вовсе нет! — согласился Жеребец. — Все одно это ничего не даст…
— Ты о чем, Джордж?
Жеребец посмотрел исподлобья на Толстяка.
— Ты слишком много жрешь, Джек. Я всегда это тебе говорил…
— При чем тут это? — удивился Толстяк.
— Ты совсем распух от этой жратвы и разленился…
Толстяк недовольно пожал плечами.
— Не упускать же такой случай, — буркнул он. — Я всю жизнь недоедал, всегда у меня в кармане было пусто. А теперь жратву человеку дают даром…
— Это скоро кончится, Джек.
— Я знаю.
— За жратву снова придется платить.
— Я понимаю…
— Интересно, откуда ты деньги будешь добывать?
— Джордж! — забеспокоился Толстяк. — Ты обещал дать мне работу, так ведь? Говорил ведь, что займешься этим…
— Э, хватит с меня!
— Джордж, ты чего…
— Я тебе не нянька.
— Успокойся, Джордж, — уговаривал его Толстяк. — Что ты кидаешься на меня?
Жеребец вынул носовой платок, завернул в него перстень и спрятал его в верхний карман рубашки.
— Меня чуть удар не хватил, как подумал, что такая прекрасная штука могла угодить в руки могильщиков, — сказал он. — Не заметь я его, этот камешек перепал бы какому-нибудь сукину сыну…
— Это верно, Джордж, — согласился Толстяк. — Ну и счастливчик ты! В конце концов он все-таки у нас…
Хольт молча прислушивался к ссоре. Он сразу догадался, что речь идет о найденном перстне. Хотя они с самого начала говорили на повышенных тонах, лишь теперь он стал их бояться по-настоящему: чего доброго, эта нарастающая в них злость может обернуться против него. Заметно было, что они оба изрядно захмелели. У него тоже шумело в голове. Он выпил на пустой желудок и сейчас был не в наилучшей форме. Он уже с большим нетерпением ждал момента, когда они наконец тронутся с этого места, которое могло стать его могилой, как стало оно могилой Раубенштока; ждал, что его заберут в город, а потом отправят на сборный пункт пленных, в старую школу или казарму, брошенную вермахтом, за проволоку, где, как он надеялся, ему уже ничего не могло угрожать. Там бы он получал три раза в день горячую еду, а на ночь жесткий матрас, набитый соломой, и вдобавок еще часового, который охранял бы его безопасность. Правда, поразмыслив, он решил, что эти два американца сделали все возможное, чтобы его ситуация не была слишком неприятной. Однако ему было не по себе: Жеребца он боялся почти так же, как и Толстяка, и совершенно не понимал, о чем они говорят, что наполняло его еще большим испугом.
— Come on![3] — крикнул Жеребец, беря в руку автомат, свисающий с его плеча на ремне. — Пора нам отсюда выбираться.
Хольт еще раз посмотрел на тело Раубенштока. Подумал, что нужно забрать у него всякие мелочи. Он сказал об этом Жеребцу, тот согласился обождать еще минуту. Хольт осторожно соскользнул на дно воронки и наклонился над Раубенштоком. Снял с его руки часы, с пальца стянул обручальное кольцо, а из кармана вытащил бумажник, конверт с фотографиями жены и детей и непочатую пачку сигарет. Внимательно осмотрел другие карманы, накрыл тело валявшимся поблизости полотнищем палатки и прочитал над ним короткую молитву.
Поторапливаемый окриками Жеребца, который вдруг заспешил, Хольт выбрался из воронки. Толстяк молча протянул руку и взял у Хольта вещи Раубенштока. Вместе с Жеребцом они внимательно осмотрели содержимое бумажника, в котором, кроме нескольких сот марок и личных бумаг, не нашли ничего, что могло бы представлять для них интерес. Они оглядели также часы, обручальное кольцо, а потом фотографии и, немного поколебавшись, вернули ему все.
— Что ты собираешься с этим сделать? — спросил Жеребец.
— Отдам семье.
— Ты хорошо знаешь этих людей?
— Конечно, — ответил он. — Он же был моим другом…
— Ну да! — признал Жеребец и спустя минуту прибавил со вздохом: — Нет, старик, я не хотел бы очутиться в твоей шкуре. Это, наверное, чертовски трудно: идти к кому-то, кого хорошо знаешь, и говорить о смерти человека, которого знал еще лучше…
— Да.
— О’кэй, — буркнул он, задумавшись. — Пошли наконец отсюда.
XI
Они шли по каменистой тропе, а вокруг них простиралась все та же самая картина — земля, обугленная и перепаханная снарядами тяжелых орудий, устланная телами убитых в бою. Потом они свернули с тропы и пошли напрямик по глубокой колее от гусениц танков, которым удалось пробиться сквозь минные поля. Немного подальше, впереди, стояло несколько разбитых машин — наверное, были остановлены бронебойными орудиями, ведь споткнулись они уже перед самой линией окопов, круто взбирающейся по голому склону холма.
Хольт шел между Жеребцом и Толстяком и с интересом оглядывался вокруг, отыскивая прежние позиции своей части, но американцы, видно, вели его другой дорогой: он совершенно не узнавал места, куда его теперь занесло. Они дошли до разбитых и почерневших от огня стальных каркасов, миновали их, и через несколько десятков метров перед ними неожиданно появился какой-то человек в мундире вермахта. Он плелся вдоль вытянутой линии окопов, низко опустив голову, и, хотя все время смотрел под ноги, должно быть, заметил их, так как то и дело зыркал в их сторону.
