Рышард Клысь - «Какаду»
Рышард Клысь - «Какаду» краткое содержание
Рышард Клысь
Предисловие
В настоящем томе представлено несколько произведений польского прозаика Рышарда Клыся, уже известного советскому читателю по повести «Какаду»[1].
Как-то один из польских критиков, давая оценку, книгам этого писателя, в том числе и его большому роману о Новой Гуте — «Ангелы будут плакать», заметил: «Я считаю, что лучшим произведением Клыся по-прежнему остается повесть „Какаду“».
Сам роман «Ангелы будут плакать» рецензент оценивал довольно сдержанно, приходя к справедливому выводу, что Р. Клысь остается по преимуществу писателем «оккупационной» темы, поскольку «этот период и его события оставили в его душе неизгладимый след».
К теме гитлеровской оккупации Польши Рышард Клысь обратился уже в первом своем романе — «Дорога в рай» (1960). Писатель воспроизвел в нем один из заключительных эпизодов минувшей войны на польских землях. В Бещадских горах горстка бойцов Армии Людовой огневым заслоном прикрывает отход большой группы женщин и детей, которую им удалось вывести из зоны фашистского оцепления и по договоренности с советским командованием переправить в расположение наших частей. Спасены сотни человеческих жизней, в неравной схватке с гитлеровцами гибнут почти все главные герои книги…
Написана эта вещь была крепкой, довольно уверенной для дебютанта рукой. Правда, сказалось известное творческое воздействие некоторых литературных образцов, в частности Э. Хемингуэя.
Незаемными были, однако, драматический накал событий, поступки и рассуждения людей, незадолго до гибели размышляющих о будущем, о высокой цели — борьбе с врагом во имя свободы. Именно царство свободы, куда герои Клыся «грудью пролагают себе дорогу», и является для них тем «раем», без которого они не мыслят самой жизни. В романе утверждается активная позиция противодействия фашистскому злу…
Я намеренно остановился на первой книге Р. Клыся: она помогает понять, насколько определяющим в жизни как автора, так и его героев продолжает оставаться период войны, коллизии и конфликты тех лет. Сам писатель, подобно персонажу своего романа «Ангелы будут плакать», мог бы сказать, имея в виду людей своего поколения, переживших оккупацию: «Я один из них. Я вырос на этой земле. В этой стране. Я должен отстаивать свою правду».
Не случайно поэтому и во второй своей книге — повести «Какаду» — Клысь опять обращается к периоду фашистского нашествия. Детство и юность будущего писателя, выходца из рабочей семьи, совпали с войной, оккупацией. Сам Клысь скупо повествует об этой полосе своей жизни: «Отец был шахтером. В 1936 году он умер. С 1941 года я живу в Кракове. До начала второй мировой войны учился в начальной школе. А кроме того, работал, стараясь как-то помочь семье. Первое время продавал газеты на улице, потом помогал хозяину угольной лавки. Окончив школу, поступил в коммерческое училище, подрабатывал как истопник и ночной сторож в магазине. Затем определился в строительный техникум, там впервые столкнулся с подпольщиками».
В начале 1944 года Клысь и сам включился в антифашистскую борьбу, побывал он и в застенках гестапо, откуда чудом бежал. Конец войны застал его в Бещадах, там, где и развертывается действие его первого романа. Романа, который явился итогом какого-то (и немалого!) жизненного опыта автора.
Далеко не сразу сложилась судьба начинающего писателя и в послевоенные годы: были срывы, мучительные поиски себя, своего места в жизни…
В повести «Какаду» Р. Клысь, обращаясь к периоду оккупации, разрабатывает тему иначе, нежели в первом своем романе. В «Какаду» он намеренно убирает всю «экзотику», все, что способно отвлечь внимание читателя от главного.
Здесь почти нет стрельбы и погони. Представлен будничный день оккупации и будничная же поездка одного из бойцов подполья по кличке Хмурый. Он везет чемодан с оружием, чтобы передать его дальше, по цепочке. Это его работа, которую он выполняет вот уже три года подряд. Обычная поездка по железной дороге, какие уже были не раз и будут еще. «Обычность» ее подчеркнута всем ходом повествования, нарочитой замедленностью рассказа, повторяемостью отдельных моментов, которые уже памятны герою по прошлым вояжам. За всю поездку ему так и не придется стрелять из своего пистолета, до этого дело не дойдет. Однако внутреннее напряжение от главы к главе нарастает. И автор проявляет незаурядное мастерство, добиваясь этого скупыми, лаконичными средствами.
Своеобразной кульминацией путешествия оказывается почти фантастическая (в условиях оккупации) продолжительная беседа Хмурого с майором вермахта: случай сводит их в одном купе.
Чем примечательна эта встреча? Почему она оставляет такой глубокий след в сознании героя, что он вспоминает о ней год спустя, вспоминает с тяжелым, щемящим чувством?
Необычность ее в том, что она выходит за рамки представлений молодого подпольщика о врагах. Хмурому кажется, что этот враг просто умнее, а значит, и коварнее, вероломнее многих других, встречавшихся ему ранее. Опыт подпольной борьбы в условиях фашистской оккупации приучил Хмурого в каждом немце, одетом в военный мундир, видеть недруга, не доверять ему. Хмурый не верит и немцу — случайному попутчику, который обещает ему свою помощь в случае, если нагрянет полицейский патруль. С еще большим недоверием воспринимает он все попытки майора вызвать его на откровенный разговор. Впрочем, герой книги совсем не готов к подобному разговору. Его попутчик многоопытен и мудр, а он молод, порывист, горяч, и нервы его в этой сложной ситуации напряжены до предела. Оттого Хмурый и не очень-то задумывается над каждой сказанной фразой. Например, над тем, что оба они, как сам он заявляет, выступают по отношению друг к другу то в роли палача, то в роли жертвы, в зависимости от игры случая, столь переменчивого в условиях войны.
В словах героя звучит, скорее, напускная бравада. Ведь ему важнее всего показать немцу, что он, польский подпольщик, в вагоне «Nur für Deutsche» чувствует себя хозяином положения. Однако майор вермахта с искусством Ивана Карамазова подхватывает эту мысль, развивая ее дальше и предлагая считать, что оба они — два палача, мирно путешествующие в одном купе и обсуждающие тяготы своей нелегкой профессии. Естественно, этот ответный монолог майора никак не настраивает Хмурого на откровенность, не умаляет его настороженности, недоверия.
Тем большее потрясение переживает герой, когда немецкий офицер, с риском для жизни спасший его от гестаповцев в момент проверки документов на конечной станции, в результате фатального стечения обстоятельств погибает от пуль подпольщиков прямо на глазах Хмурого.
Конечно, и эта встреча в поезде, и весь разговор Хмурого с немецким майором необычны, исключительны, как необычен и «нетипичен» для гитлеровского вермахта сам такой немец. Не случайно он говорит о себе: «Меня заставили напялить этот мундир и сунули в руки оружие, а потом отправили сюда. Моего мнения никто никогда не спрашивал». Но автор выстроил этот эпизод вполне убедительно, если мерить его законами искусства. В поведении обоих персонажей на протяжении всей долгой, напряженной сцены не чувствуешь ни одной фальшивой ноты.
Как раз художественная достоверность всего эпизода, столь важного в общем идейном контексте повести, и позволила автору необычное, исключительное представить как самую убеждающую правду искусства. Веришь, что подобный разговор мог состояться. Более того, чем дальше, тем отчетливее чувствуешь: трагический исход здесь неизбежен, предрешен многими обстоятельствами.
«Трудно установить с вами контакт, — сетует немецкий майор, стремясь вызвать героя на откровенность. — Вы искусно уклоняетесь от любой темы…»
«— Не могу я серьезно относиться к такой беседе, — сказал я.
— Почему?
— По многим, вполне очевидным причинам».
Эти причины Хмурый довольно четко изложил своему попутчику несколькими минутами раньше, сказав ему: «Идет война. Существует фронт. А мы враги».
Хмурый сожалеет, что наступила кровавая развязка. Тогда, во время путешествия, перед лицом надвигающейся опасности, он не успел правильно оценить обстановку, осознать истинные побуждения своего попутчика. Но все это герой повести начинает понимать позже, восстанавливая в памяти случившееся, когда неизбежное уже свершилось, ибо, как признается он самому себе, «поначалу я был так оглушен, что у меня не было времени и поразмыслить над этим».
Хмурый знает, естественно, что свободу не ждут, ее завоевывают, поэтому он продолжает борьбу. И все-таки случайная, казалось бы, дорожная встреча оказывается по-своему важной вехой на пути дальнейшего становления героя. «Это был своеобразный урок для меня…» — как бы подытоживает он для себя впечатления о разговоре с немецким майором. Примечательно и то, что вспоминает об этом эпизоде герой повести снова в тот момент, когда он мысленно оглядывает весь путь, пройденный им за три года борьбы с врагом. Он будто подводит некую черту на пороге нового, мирного этапа. Хмурый размышляет о своем месте в этой борьбе уже как убежденный, сознательный боец. Он теперь не тот, что был три года назад, когда, по собственным его словам, чуть ли не случайно оказался в лагере тех, кто борется не только против оккупантов, но и за новую Польшу, за торжество справедливых общественных порядков.
