Николай Климонович - Цветы дальних мест
— Да вы ж сами сказа…
Раздался шум. С треском распахнулась фанерная дверь, послышалось топанье — шаги были не всклад, все обернулись в предвкушении плывущей из кухонных потемок, из сокровенных глубин трапезных кулис, громадной, шипящей, огненно пахнущей, плюющей соком и жиром от нетерпения вожделенной сковороды, но свет мигнул, запрыгали по освещенной сцене тени, и выступила навстречу взглядам долговязая всклокоченная фигура. Несколько секунд глубокой молчаливой задумчивости ушло на переваривание того факта, что парень явился откуда-то извне дома, из-за стен, со двора, а стало быть, в доме его не было. Но так как факт его отсутствия, сам по себе довольно занятный и требовавший каких-то объяснений, был не отмечен никем до сих пор, то и появление представлялось странным, почти парадоксальным.
Да и сам парень не сделал ничего, чтобы объясниться. Не раскланялся, не состроил рожу, не вскрикнул клоунски: а вот и я! Он будто намеренно усугублял неловкость, видом своим — мрачным и замкнутым — подчеркивал, что не было его неспроста; не желал как-нибудь унять свои, никому, кроме него самого, не ведомые капризы, обтесаться, проникнуться застольной атмосферой, а протянул в потемки длинную нескладную свою конечность и отнял у темноты лишний табурет. Пристроил его к столу и сел молча. На секунду это невинное действие могло бы породить успокоительное подозрение, что не отсутствовал парень с самого начала, а лишь на минутку незаметно выскользнул, все даже взглянули на него с некоторой надеждой, но парень глаз не поднимал, молчал все тяжелее, будто не только прошлялся где-то вопреки общему распорядку, но и узнал нечто без него никому не ведомое или принес ордер на выселение.
— Явился, значит! — угрожающе сказала Воскресенская. — А мы думали — отдельного приглашения ждешь!
Было это, как мы знаем, ложью, про парня никто ничего не думал, но он-то этого не знал, а дернулся ужаленно и посмотрел на Воскресенскую скользящим неверным взглядом, будто лгала не она, а его только что поймали на лжи.
— Я гулять ходил, — сказал он тихо и невпопад.
— Гулять! — вскрикнул вдруг Миша. — Да ты б, может быть, поздравил бы Людмилу Алексеевну, а? Гулять он ходил. Что, далеко от школы живешь? Не знаешь, как с днем рождения поздравляют?
Глаза парня вдруг страстно вспыхнули, ресницы забились, он набрал воздуха, чтобы что-то сказать, и, видно, важное, но Воскресенская воскликнула:
— Миша!
А со стороны кухни уж вылетела по воздуху запоздавшая спасительная сковорода, моментально всеми опознанная.
В течение следующих пяти минут ничего ровным счетом не произошло. Парень без комментариев получил тарелку, вилку и стакан — причем до краешков полный, стараниями шофера, и при распределении баранины не был обделен, после чего был снова всеми с облегчением забыт. Никто уж не смотрел, как он, давясь, пропихнул внутрь водку, как ловил воздух ртом, украдкой тер взмокшие глаза, потом жадно рвал мясо крупными, врозь стоящими во рту зубами, близоруко щурился на прочие лица и, стараясь быть незамеченным, воровски слизывал бараний жир с грязных пальцев.
Речь Миши была столь исчерпывающей, что не нашлось ни у кого больше новых слов для именинницы. Все только поднимали стаканчики, кивали, что-то бормотали, тянулись чокаться, а там, получив ответный кивок с головы стола, опрокидывали водочку и вновь устремлялись к мясу. Оно убывало. Первая сковорода в пять минут была опустошена, разоренно поблескивала в ней лишь ржавая и талая кромка сала у берегов, а посреди росла свалка обглоданных костей.
— Мишка! — ворчал Коля-Сережа. — Нажимай, как договорились! Чтоб все дочиста!
— Ты за меня не переживай, — урчал и тот. Остальные чавкали молча, и лишь при появлении на месте разворованной сковороды следующей разговор возобновился.
— Был у нас в партии один геолог, — говорила Воскресенская, жуя, а потому прерывисто, — этикетки собирал… водочные. И больше ни от чего…
— Мой малый… — вставил и шофер, любовно обсасывая кусочек сухожилия, — марки… про космос.
— Причем не от всякой… водки, а только от той, что по три шестьдесят две…
— Коленвал, — подсказал Миша, зубами роясь в глубокой какой-то разлапистой кости.
— А п-почему не от всякой? Непонятен принцип…
— То-то и оно. Оказывается, этикетки от «Экстры», к примеру, или от «Старорусской» все на один лад, а вот по три шестьдесят две — так все разные!
— Да ну?
— Да, а вы как думали? В одном городе в одну сторону завитушки, в другом — в другую…
— В Москве вот, — заметил Миша, ковыряя ногтем в зубах, прилежно вычищая оттуда кусочки мяса и проглатывая их, другую руку потянув к сигаретам, — один генерал в отставке пустую посуду собирал.
— Разные бутылки, да? — кивнула Воскресенская.
— В том-то и дело, что нет. Не разные, а одинаковые — все пол-литровые, из-под пива или из-под водки. А потом столько набрал, что из них дом построил и веранду.
Миша закурил, затянулся и пустил дым так, чтобы сквозь него взглянуть на пламя в ближайшей лампе.
Все охнули. Парень молчал.
— Кажется, — сказал Володя, — такой случай был в Австралии.
— Опять он с Австралией! — Шофер тоже отвалился от тарелки и мял сейчас в стальных зубах еще не прикуренную папиросу. — Дело не в том, пустую посуду везде собирают. Но дом-то дороже, чем если сдавать. Головастый мужик!
Вместо спичек он потянулся к бутылке, но Воскресенская помахала рукой.
— Да не спешите ж вы так, Николай Сергеевич.
— Я нет, я что…
Закурил и он.
— У нас, когда я еще в столовой работала, одна всякую-превсякую дрянь собирала. Увидит тряпочку — тряпочку домой несет, увидит веник — веник. Гвоздики, палочки — все несла к себе. Мы ее спрашиваем, бывало: зачем, Василис, тебе это все, на кой хрен? А она молчит. Одна жила, вроде как дурь у ней такая: все собирать. Потом померла.
— Календари собирают, монеты, — сообщил шофер тугим языком.
— Я в детстве — значки. Потом всю коллекцию Тате отдала. А сейчас не могу понять: какое в этом развлечение? Вот я знаю одну женщину, так она с сорок девятого года мыло коллекционирует. Вся комната в мыле: и на серванте, и в шкафу. Зачем?
— Я думаю, здесь общей идеологии н-нет. К-каждый по-своему к коллекционированию приходит. Это, может быть, и мода, а может быть, и страсть. М-может, и болезнь, к-ко-нечно. А коллекции бывают чудные. Ножички, замки, утюги, меню из ресторанов, импортные пачки из-под сигарет, фонарики, д-даже к-консервы…
— Да, работает фантазия у людей.
Послышались какие-то горловые бульканья, нечто похожее на икоту, — все повернулись к парню. Он залил уже в рот вторую рюмку, обвел глазами повернутые в его сторону лица и сказал очень внятно:
— А я озеро нашел!
И, тряхнув головой, снова икнул.
— Ах, это вы, Николай Сергеевич, ему наливали! Тоже мне штрафник. Что он несет? Да его стошнит сейчас на стол, вот что.
— Нет, не стошнит, — сказал парень. — Я выпил мало, я трезвый совсем. Озеро — во-от такое, спросите у нее.
Он ткнул пальцем в тети Машино плечо и ковырнул ногтем. Та дернулась и прянула в сторону:
— Но-но, ошалел? Ты смотри, гусь свинье не товарищ и брат.
— Чего вы в самом деле-то! Вы ж говорили, что на озере с зятем были. Сегодня мне говорили. Так вот, рядом оно. Километра три, ясно? Я нашел, — утвердил парень и похлопал себя ладонью по груди. — Что, не верите?
— Теперь я понимаю, за что тебя из института выперли. Боже, откуда на мою голову?..
— Я говорил, — вставил Миша.
— Вот что, поднимайся-ка и баиньки. Мальчики, ну-ка…
— Да никто меня не выгонял, ясно? — вдруг взвился парень, вскочил на ноги и за тесным столом, среди дыма и сумерек оказался огромным, угрожающе машущим громадными руками, будто жонглирующим своими кистями так, чтобы они перепрыгивали одна через другую на потолке. — Никто не выгонял. Я сам ушел, понятно? И не смейте так говорить. Я озеро для вас искал. Там скважина, мне водовоз говорил. А он не приедет больше, а там вода! И она знает, и водовоз. А я нашел… Ни-никто меня не выгонял. Я специально ушел, чтобы поехать… И спать не хочу…
— Что он несет? Почему водовоз не приедет?
— В отпуск он пошел, видно, — процедила тетя Маша с опаской.
— А что ж вы молчали? Что ж мне не сказали? Нет, это не укладывается в голове. И мясо перевели…
Тут Миша выразительно глянул на ухмыляющегося Колю-Сережу.
— А сейчас вода кончится — что делать будем?
— Я озеро нашел. Большое. Там по колено, водовоз говорил. Там купаться даже можно. Буровики оставили. Воду искали и оставили…
— А в к-какой это с-стороне? — спросил Володя.
— Вот так.
— На север, з-значит?
— На с-север.
— Вот что я вам доложу, дорогие товарищи… — начала Воскресенская, при каждом слове легонько ударяя ребром ладони по столу.
