Мил Миллингтон - Моя подруга всегда против
– Нет, не было.
– Был, был. Я говорил, что наш дом, возможно, лучше сдать в аренду.
– Ага, слово «возможно» я запомнила. Потому что, когда ты сказал «возможно», я скорчила вот эту рожу. – Урсула скорчила рожу. Брр, какая это была рожа! – Мне и в голову не приходило, что ты не удосужишься хотя бы дать объявление о продаже. А если бы пришло, я сделала бы тебя инвалидом, ты меня знаешь.
– Урсула…
– А я ведь тебя спрашивала, не интересовался ли кто-нибудь домом?
– Я думал, ты спрашивала о потенциальных жильцах.
– Думал? Ты? – Голос Урсулы стал угрожающе бесстрастным. – Неужели?
– Слушай, это просто недоразумение. Проехали.
– Мудозвон несчастный. У тебя разум как у шестилетнего ребенка. Ребенка обезьяны. На тебя ни в чем нельзя положиться. Ты – ребенок обезьяны. Повтори!
– Урсула…
– Повтори: я – ребенок обезьяны. Ну же!
– Гм, не могли бы вы обсудить этот вопрос попозже? Будем считать, что ипотечный кредит составляет сто процентов стоимости дома, – прервала наш диалог консультант банка. Взгляд на часы: – У меня еще одна встреча через пятнадцать минут.
– Извините, – сказала Урсула. – Прошу прощения за потерю времени, вызванную тем, что мой бойфренд – несовершеннолетний примат.
– Ты просто меня не так поняла. – Мои брови молили консультанта о помощи.
– Ребенок обезьяны!
– Мисс Кретенегер, мистер Далтон, обратите внимание на наши весьма выгодные ссудные проценты. – Консультант нажала несколько клавиш на клавиатуре. – Я распечатаю вам образец расчета месячных выплат исходя из стоимости интересующего вас дома. Мы предлагаем несколько разных вариантов – выберите тот, который вас больше устроит.
Распечатка содержала стандартные варианты выплаты ссуды – бесконечные колонки цифр, разнообразные схемы начисления процентов, поправки на налоги и прочая дребедень. В цифрах ни черта невозможно было разобрать (я кивал, оттопырив губу, приговаривая «понятно»), но разбираться не было нужды, так как почти каждый абзац заканчивался звездочкой-сноской, в переводе на язык нормальных людей говорившей примерно следующее: «Данное положение может быть в любую секунду заменено на прямо противоположное. Наша компания не несет ответственности за доверчивых до глупости людей, которые с порога не отмели все вышесказанное как чушь собачью». Значение имели только две колонки. В первой – примерная сумма месячного взноса, при виде которой человек невольно смотрел на свои туфли, прикидывая, выдержат ли они еще двадцать пять лет носки. Вторая намекала, что заплатить придется столько, что хватило бы выкупить не только дом, но и сам банк. На выбор предлагалось несколько схем, составленных то ли обезумевшим, потерявшим всякий стыд ростовщиком, то ли подсевшим на кокаин гангстером-душегубом.
Консультант нежно ворковала:
– Мы стремимся к установлению добрых отношений с будущими домовладельцами. Для них мы изготовили вот этот информационный комплект. В нем расписаны варианты ссуд, а также содержится общая информация, которая очень полезна при покупке дома.
– Спасибо, – ответил я. – Превосходно.
Я забрал папку, чтобы пополнить кучу других папок из других банков. Расползающаяся кипа глянцевых картинок, на которых пары улыбались друг другу со стремянок, перекрашивая стены и купаясь в солнечном свете, бившем в незашторенные окна, занимала уже двадцать процентов нашей жилой площади.
– А здесь учтена возможность перерасчета в случае гибели одного из членов семьи? – спросила Урсула, глядя на комплект.
– Согласно правилам, мисс Кретенегер, в случае смерти выплачивается стандартная страховка.
– Очень хорошо.
– Ты меня не так поняла, – взмолился я.
– Ребенок обезьяны.
– Не ребенок я…
– Повторяй за мной.
– Мисс Кретенегер, мистер Далтон, по-моему, мы не упустили ничего важного.
– Да, – согласился я. – У вас визитка есть?
– Я… нет. Ничего страшного, вы можете обратиться к любому нашему сотруднику. Скажем, к Хелен. Спросите Хелен Ривз. Она вам все расскажет. Да, спросите ее.
Мы попрощались, нас попросили выйти через запасной вход.
Я сидел в гостиной с Джонатаном и Питером. Мы разбирали домашнее задание Джонатана, чтобы дать Урсуле «побыть одной» в столовой, где она, сдавленно рыча, накрывала на стол, не ставя, но вколачивая тарелки и приборы с размеренным, как пушечные залпы, грохотом. Не припомню, чтобы в возрасте Джонатана мне столько задавали на дом. То ли педагогические требования выросли, то ли сказывалась третья строчка сверху в списке местных школ, занимаемая заведением при англиканской церкви, куда ходил Джонатан. Я же в свое время менял один приют для гопников на другой, и все они почти не отличались от общей зоны в колонии для малолетних преступников. У Джонатана всегда находилось, чем заняться вместе с отцом – упражнениями по грамматике, примерами на сложение, чтением или чем еще. Джонатан свято и незыблемо верил: делать домашние задания «несправедливо», но, громко обличая несправедливость по отношению к себе, он заодно стремился разнообразить оружие борьбы с многоголовой гидрой. Поэтому он не удовлетворялся воплями и стенаниями, но наделял каждое домашнее задание особыми отталкивающими свойствами. Грамматика была «дурацкая», чтение – «уродское», математика – «занудная», история – «жирная». Я всякий раз сочувственно выслушивал его жалобы, и всякий раз выносил одинаковый приговор: сделай уроки. Если честно, судил я Джонатана не без предвзятости. Помимо соображений педагогического свойства, мне попросту нравилось делать с ним уроки – обсуждать всякую всячину, объяснять непонятное, пускаться в неожиданные экскурсы. Меня хлебом не корми, дай поймать учителя на ошибке при составлении задания. В один прекрасный день Джонатан превзойдет меня. Он достигнет предела моих знаний и понесется дальше. Мне же придется кричать ему вслед, сложив ладони рупором, спрашивая, как преодолеть очередные полшага. С добродушным удивлением, не останавливаясь, он выкрикнет ответ через плечо. А я ни слова не пойму. Но это – в будущем, пока же я всемогущ. Временами я подбрасываю каверзные вопросы, например: «Кто решил, что голубой – это цвет?» (явно «несправедливый» вопрос для Джонатана), и до сих пор ни у кого не возникало сомнений в том, что я знаю все на свете. Однажды Джонатан обнаружит, что это не так. Моя задача – отодвинуть этот день как можно дальше.
Джонатану задали выучить наизусть стихотворение для школьного утренника. Привычная рутина, как известно, очень важна, поэтому выполнение домашнего задания началось по однажды заведенной схеме.
– Джонатан, пора делать уроки, отложи гейм-бой в сторону. Питер, слезь с моей головы, пожалуйста.
Джонатан издал вопль, выражавший жестокий эмоциональный облом. Питер, перегнувшись через мою голову, заглянул мне в глаза и робко, словно не веря своим ушам, переспросил:
– Джонатану пора делать уроки?
– Да.
Питер, как десантник, скатился по моей спине, приземлился на диван и наставил на брата палец-пистолет:
– Джонатан! Джонатан! Тебе пора делать уроки!
Мучительная судорога швырнула щуплое тельце Джонатана на пол.
– Не-е-е-е-е-е-е-т!
Питер сохранял невозмутимость:
– Нет, пора.
– Ну что ты, в самом деле, раньше сделаем – раньше освободишься.
– Но ведь сначала надо сде-е-елать, неужто ты не понимаешь? Это жестоко! Супержестоко!
– Уроки будем делать прямо сейчас, ясно? Компромиссы недопустимы.
– Что значит «компромиссы недопустимы»?
– Это значит, что я своего мнения не изменю, оно окончательно. Позволь тебе напомнить, что в нашей семье нет демократии. Здесь начальник – я. Как скажу, так и будет.
– Папа – начальник, – подтвердил Питер, показав на меня пальцем.
– Правильно. А теперь иди сюда и… Питер! Питер, вернись. Ты куда помчался? Матери ябедничать, что я назвал себя начальником? Обещай, что ты этого не сделаешь. Вот и славненько. Джонатан, пора начинать.
В школе выдали фотокопию стихотворения на тему «Бог – всему творец». Я заставил Джонатана прочитать его вслух, потом выучить строфу за строфой. Потом мы повторяли стишок хором.
Наконец Джонатан прочитал его несколько раз по памяти. Задание было не очень сложное: мальчишка, способный запомнить имена ста пятидесяти покемонов, без труда заучит наизусть шестнадцать рифмованных строчек. Усердствовал я по другой причине.
– Ты, конечно, знаешь, Джонатан, что Бог не создавал цветы, это всего лишь миф.
– Как мифы Древней Греции? Как в тех книжках, которые ты мне читал? Про ясеня и аргонавтов?
– Про Ясона. Да, похоже на то. Когда-то люди в них верили, но на самом деле это лишь сказки. Некоторые люди еще верят в небылицы про Бога. Мир – интересное, чудесное и удивительное место, но никакого волшебства в нем не существует, волшебство – для красивых легенд.