Мил Миллингтон - Моя подруга всегда против
Я опять не понял причину ее восторга – еще одна нормальных размеров комната, ничего особенного, – но промолчал, опасаясь, что они посмотрят на меня как на придурка и скажут что-нибудь вроде: «Ну как же, здесь такой воздух». В комнате имелись высокие, от пола до потолка, окна с выходом в крохотный зимний сад, а через него – в заросший двор. Еще один камин прилепился к задней стене. Его тоже придется убрать.
– Я уже представляю, как завтракаю в этой комнате, – просияла Урсула. – А ты представляешь, как мы завтракаем здесь?
– Минутку… Да, представляю, – подтвердил я, на секунду закрыв глаза, чтобы сосредоточиться. И тут же добавил по-немецки: – А ты представляешь, как мы бурно занимаемся сексом в коридоре?
По взгляду, который Урсула метнула на меня, я понял, что ее фантазии были направлены в другую сторону.
– Хорошо. Здесь – кухня…
В небольшом помещении была собрана коллекция красных, как раскраска дикаря, кухонных шкафов, наверное, самая убогая во всей Англии. Люди обычно молятся, чтобы не докатиться до состояния, когда приходится пользоваться такой мебелью.
– Сюда можно поставить новую кухонную мебель, – мечтательно пропела Урсула. В эту минуту я понял, что она окончательно тронулась умом. – У нас в семье готовит Пэл, – продолжала она. И, непонятно почему понизив голос, добавила: – И стирает тоже. Если купить новый кухонный гарнитур, кухня станет как новенькая, правда?
Я заглянул поглубже в глаза Урсулы, пытаясь обнаружить в них хоть крохотную искорку благоразумия. Тщетно.
– Ага. Или ходить ужинать в «Савой», чего стесняться?
За кухней располагались кладовка и туалет. В кладовке кроме плесени ничего не было, а туалет прикидывался частью дома, в то же время умудряясь вызывать ощущение жуткой неловкости, какая возникает в деревянном сортире на огороде. Однако при виде обоих помещений Урсула возбудилась еще сильнее. Туалет она отнесла к бесспорным преимуществам, потому что дети могут пользоваться им во «время игр во дворе, не топая через весь дом, оставляя грязные следы». Наверное, она имела в виду каких-то других детей, которых собиралась заказать через Интернет, потому что наши дети ни за что бы не согласились пользоваться этой затхлой, холодной конурой, которая, скорее всего, кишмя кишела всякими паразитами. У моей бабушки была уборная во дворе, она до сих пор мне снится как символ мрачной непредсказуемости. Кладовка побудила Урсулу издать восторженный возглас: «Здесь можно поставить холодильник!» Тот факт, что холодильник влезет в комнатенку, разумеется, очень много говорил о ее достоинствах. Я встревожился, прикидывая, сколько еще Урсуле надо осматривать дом, чтобы окончательно впасть в состояние тупого истерического транса или даже упасть в обморок Мы увидели только нижний этаж, а я уже размышлял, не сказать ли мистеру Бердсли, что верх мы осмотрим в другой раз, предварительно накачав Урсулу тазепамом. Но потом решил покончить с осмотром одним махом. Второго раза я бы просто не выдержал. Мистер Бердсли провел нас по лестнице (оказалось, что она «милая», то есть Урсуле мерещилось очарование и элегантность там, где другие люди замечали лишь ряд деревянных ступеней, позволяющих подняться на второй этаж постройки) в ванную комнату с выходом прямо на лестничную площадку.
– Здесь можно поменять сантехнику, вид будет великолепный, – воскликнула Урсула.
Я открыл было рот, но промолчал.
Спален было три: две – одинакового размера и одна поменьше, с фасадной стороны дома. Урсула с ходу присвоила меньшей спальне имя «гостевая» и, не переводя дыхания, продолжила, указывая на стенку:
– Сюда можно поставить книжную полку, правда?
– Да. Сюда… или туда… или в другом доме… Полка у нас такая, что ее везде можно поставить.
Урсула не слушала.
В первой из двух одинаковых спален находился еще один камин. И его придется убрать. В спальне тоже имелся свет, как и в гостиной. Может быть, тот же самый, может быть, похожий – мне трудно судить. Еще один эркер с окном, у которого (любому дураку ясно) можно сидеть летом. Электропроводка подозрительно смахивала на самопальную. Вторая спальня выходила окнами в сад. Я с удовлетворением отметил, что сад ухоженный, не джунгли, сулящие спазм спинных мышц, и вид у него укромный – вся задняя часть засажена высокими елками.
– Сад можно замостить плиткой, – предложил я.
– Нет, нельзя, – вспыхнула Урсула. – Посмотри, какие там клумбы и грядки. А газон какой? Абсолютно правильной формы. Представь, как хорошо сидеть на нем летом.
– Ну, – печально ответил я, – я скорее предпочел бы провести лето, сидя у окна в эркере.
Я полагал, что всякой роскоши с нас уже достаточно, но Урсула заметила в потолке люк, выдающий наличие чердака. Мистер Бердсли раздобыл стремянку, и Урсула, схватив фонарик, белкой устремилась наверх. Охи и ахи гулко зазвучали в пустом пространстве, потом она вернулась, сунула мне в руки фонарик и подтолкнула, чтобы я сам посмотрел. В люк пролезала только голова и одно плечо, поэтому осматриваться было неудобно, но и этого, к моему удовлетворению, хватило, чтобы увидеть потрясающе грязное логово без половиц, в которое сквозь щели между черепицами проникали лучи света. В лучах плясали стаи моли.
– Правда, огромный? – раздался голос Урсулы у моих ног.
– Гм…
– Как тебе?
– Как-то не по себе.
– Чердак можно переоборудовать в дополнительное жилое помещение. Фантастика.
– Да, купить и установить здесь дополнительные кухонный и ванный гарнитуры.
Урсула залилась счастливым смехом, я мрачно улыбнулся в полутьме.
– Нет, кухонного гарнитура хватит одного, – ответила она, и я перестал улыбаться.
Слезая со стремянки, я удивлялся, как всего за одну минуту чердак сумел забить все мои поры чудовищно въедливой грязью. Непринужденно болтая с мистером Бердсли, Урсула установила, что водопровод в доме старинный, его не меняли с доисторических времен, а двери, как и положено антиквариату, толком не закрывались. По пути к выходу Урсула обласкала пальцами все перила и стены, я же указал мистеру Бердсли на некоторые серьезные сомнения, тучей нависавшие над домом. Он с необычайной вежливостью пропустил мои слова мимо ушей. Наконец мы подошли к входной двери. Настало время прощаться.
– Нам предстоит хорошенько подумать. Запрошенная вами цена, ввиду объема предстоящего ремонта, несколько великовата, – обозначил я переговорные позиции.
– Когда можно будет переехать? – наметила свои собственные позиции Урсула.
– Как видите, из дома все вывезено, – ответил мистер Бердсли, обращаясь к Урсуле. – Мой отец уже в доме престарелых, задержки могут быть связаны только с формальностями. Как только мы их уладим, въезжайте хоть в тот же день.
Урсула подпрыгнула от радости. Клянусь, сам видел.
– Я сказал, что мы еще подумаем, – строго возразил я и поволок Урсулу к машине.
Я уже завел двигатель, а Урсула все еще стояла на тротуаре и с нежностью глядела на дом. Пришлось заглушить мотор и ждать. Когда, наконец, открылась дверца со стороны пассажирского сиденья и Урсула уселась рядом, я уже дошел до стадии чтения инструкций на обратной стороне парковочных карточек. Глаза подруги были широко открыты и сверкали.
– Мне понравился этот дом.
– Неужели? А я, дурак, не заметил.
– Пэл, он должен быть нашим, просто должен – и все.
– Каждая комната требует какого-нибудь ремонта, а крыша – как решето. Мы не дом купим, а одни стены.
– Но…
– Если ты сейчас опять заговоришь про «свет», то лучше даже не начинай. С меня хватит.
– У него особая атмосфера.
– Особая атмосфера бывает у старых кладбищ. Меня бы устроила электропроводка, которой не страшно пользоваться. Хозяин явно просит на десять тысяч фунтов больше реальной стоимости. И много ли он сбросит, после того как ты чуть ли не облизала замочные скважины?
– Не упусти этот дом, Пэл. Предупреждаю, если мы его упустим, ты никогда больше не будешь заниматься сексом.
– Железная логика – или ты покупаешь некое здание, или у тебя со мной больше не будет секса.
– Чем ты слушаешь? Я не говорила «со мной». Если мы упустим этот дом, я сделаю так, что даже в туалете с тобой постоянно будет один из детей.
Урсула смотрела не мигая.
– В банк поедем в субботу. – Я завел мотор.
Страшно не люблю проводить время «с пользой»
– Что-о-о-о ты сделал? – Урсула смотрела на меня с другого конца комнаты из кресла. Интонация напоминала американские горки: фраза медленно въехала наверх, до последнего «о», ненадолго задержалась на «ты» и с жутким свистом на первом звуке последнего слова – с-с-с – ринулась вниз, в бездну, от которой холодело внутри.
– Наш дом… – пропищал я фальцетом, потом откашлялся и попробовал еще раз: – Наш дом не выставлен на продажу. Я тебе говорил… У нас был такой разговор.
