Денис Гуцко - Бета-самец
Нужная квартира, двадцать седьмая, под самой лампочкой. Возле двери тумбочка с замком, лыжи, укутанный тряпкой таз.
— Саша, вы? — послышалось из-за двери, едва он подошел.
— Я. Простите за опоздание. Пробки. И за беспокойство еще раз простите.
Дверь открылась. Последние слова договаривал, стоя перед Анной лицом к лицу.
Скулы тяжеловаты для таких тонких губ. Глаза чуть раскосые, остренький нос. Лицо, в которое всматриваешься, гадая: красивое — нет? Антон, к примеру, всматриваться не любит. Его женщины — галерея эталонов. Разные, но считываются с первого взгляда.
«Тьфу ты! Лезет этот Антон! Достал!»
— Может, все-таки пройдете? — повернувшись к Топилину спиной, она двинулась вглубь квартиры.
— Извините. Замотался.
Повесил плащ на крючок возле занавешенного зеркала. В лежбище пыльной женской обуви поискал глазами тапки.
— Разуваться не стоит. Полы не мыла.
Добавила совсем тихо, видимо, самой себе:
— Завтра вымою.
Заведя руки за шею, она подтянула узел платка.
Топилин последовал за Анной через обшитый мореной доской проход шириной с вагонный тамбур.
Высоченный потолок с закругленными углами, с посеревшей от пыли лепниной. Дощатая терраса тянется над тамбуром и дальше до боковой стены, вдоль которой в комнату спускается лестница.
Указала подбородком на стул возле массивного антикварного стола с резными ножками: присаживайтесь. Сама прислонилась к комоду, на котором стояла фотография мужа. Два угла рамки перетянуты траурной лентой.
«Привет, Серега. Снова я. Зачастил, да. Что есть, то есть».
Топилин сел.
Спохватившись, что пауза затянулась, брякнул:
— Много воздуха тут.
Обвел взглядом комнату — будто демонстрируя хозяйке: вон сколько воздуха.
Анна уселась напротив. Сложила руки одна на другую. Узкие ладони, ногти короткие. Чтобы с пробирками, стало быть, сподручней управляться.
В комнате повсюду черно-белые фотографии: на стенах, на полках книжного шкафа. Советский пленочный фотоаппарат «Практика» на стенной вешалке возле входа в тамбур. Фотоувеличитель вытянул из угла стальную суставчатую шею. Рассмотрел два ближайших снимка: букет осенних кленовых листьев на краю парковой скамейки; растрескавшаяся мельничная лопасть, валяющаяся у основания стены.
Никаких следов присутствия взрослого сына.
— Ваши фотографии?
— Сережины.
— Вы говорили, простите, — припомнил Топилин.
— Саша, спасибо вам еще раз за помощь.
— Не стоит…
— Вы говорили, что у вас ко мне вопрос.
— Да-да. Простите.
Выложил руки на стол. Теперь они сидели, зеркально повторяя позы друг друга. С комода его взгляд настырно ловил господин покойник: ему тоже было интересно.
«Э, нет, братец. Ты бы уже не лез».
— А сын с вами не живет? — спросил вдруг.
— Нет, — ответила Анна спокойно. — Он в общежитии. Влад спортсмен. В общежитии при Академии футбола.
— Ясно.
Снимок над диваном: испещренная проводами, прокопченная заводская стена, в стене окно с грязным до матовой непрозрачности стеклом, на котором кто-то недописал: «Мы зде…»
— Не столько вопрос… У меня к вам предложение, Анна Николаевна. От Антона. От Антона Степановича.
Говорил позорно сбивчиво, только что не заикался.
— Антон… Степанович хотел бы как-то загладить свою вину… Понятно, что… это трудно. Невозможно… Жизнь человека… но… Такое стечение обстоятельств. Так вышло… и…
Анна с прежней своей невозмутимостью ждала, когда Топилин доберется до сути.
— Предложение, Анна Николаевна, состоит в том, что Антон… хотел бы подарить вам… предоставить вам… двухкомнатную квартиру. В новом доме. Отличное место! Центр, возле Дворца пионеров… Чтобы загладить вину… хоть как-то.
Поползла опасная тишина. Эту тишину нужно было разогнать поскорее, пока не залепила все отверстия, каждую пору, не склеила руки-ноги. Как капля древесной смолы, падающая на муху: кап — и точка. Была муха, теперь артефакт. Можно любоваться, рассматривать ее усики-ворсинки, выпученные бутончики глазок. «Тараканы прибегали, все стаканы выпивали. А букашки — по три чашки, с молоком с крендельком: нынче муха-цокотуха артефактнулась».
Нет, лучше продолжить говорить. Пусть даже сбивчиво.
— Сергея все равно не вернуть, — Топилин вздохнул печально. — И у Антона могут быть серьезные неприятности. Он очень переживает. А квартира отличная, не сомневайтесь. В элитном доме.
Пока говорил, не заметил, как перевел взгляд на траурное фото. Сергей смотрел прямо перед собой и, казалось, напряженно обдумывал поступившее предложение.
Анна поднялась, медленно прошлась по комнате. Черная ткань льнула к спине. Тонкая щиколотка. Плечи широковаты. Утопив руку в складках занавески, прикрыла балконную дверь. В комнате, отсеченной от уличного шума, стало слышно, как за стеной ругаются дети, два мальчика.
— Девяносто метров жилая. Две лоджии. Большие. На разные стороны. Вид из окон чудесный. Семнадцатый этаж. Лифты на отдельной ветке. Даже если в районе авария, они не отключаются. В общем, элитный дом. Во всех отношениях.
Обхватив себя руками, она медленно дошла до кресла. Сняла висевшее на спинке полотенце. Убрала полотенце в шкаф.
Профиль у нее четкий, но не резкий, уверенным мягким росчерком.
«У вас изящный профиль», — непременно говорил Топилин женщинам с изящным профилем, за которыми начинал ухаживать. Если к профилю прилагался интеллект — высказывался более пространно. Про Венеру Милосскую, на которую противопоказано смотреть сбоку, про рисунки Нади Рушевой, в которых идеальное чувство этого коварного ракурса.
Анна вернулась к комоду. К мужу.
По накатанному не получится, мог бы сразу догадаться. Другой рубеж, трудный. Сложней предыдущего.
— Еще меня просили передать… Только вы поймите правильно, Анна Николаевна… вопрос щекотливый… Антон надеется, что вы согласитесь прекратить дело за примирением сторон. Это несложно. Вполне законно. Абсолютно законно.
Она по-прежнему молчала. Вдруг заметил — улыбается. Присмотрелся: так и есть, улыбка. Грустная. Или желчная?
В дверь вкрадчиво постучали.
— Открою, — будто подумала вслух.
Она скрылась в тамбуре. Топилин принялся рассматривать странную террасу, сооруженную, очевидно, для того, чтобы в комнате появилась спальня: за балясинами перил виднелся краешек кровати.
Анна вернулась с пожилой соседкой в цветастом байковом халате, появление которой Топилин решил проигнорировать. Гостья, впрочем, тоже Топилина не замечала.
— Как ты? — спросила Анну с приторным сочувствием.
Та ответила с прохладцей:
— Как полагается, Софья Петровна.
— Хотела спросить, это… может, чего надо?
— Нет, спасибо.
— А то это… не стесняйся.
Ощущение от разговора — будто смотришь кино с дублированным переводом и понимаешь, что переводчик все нещадно переврал.
— Ты ела сегодня, нет?
— Я ела, Софья Петровна, — ответила совсем уж ледяным тоном.
Пауза. Стоят, смотрят друг на дружку колюче. Явно не в подругах.
— Если что нужно, ты говори смотри. Не стесняйся, — завела по новой Софья Петровна.
— Спасибо.
— Что — «спасибо»? — мягко укорила Софья Петровна. — «Спасибо, спасибо». Соседи все-таки. Хочешь супчика? А? Свежий. Принести?
Женщины играли в какую-то свою игру, смысл которой Топилин не улавливал.
— Спасибо, Софья Петровна.
На этот раз в голосе Анны звякнул металл.
Еще несколько утомительных реплик, и Софья Петровна ушла.
— Супчика она мне принесет, — проворчала Анна.
Пожалуй, довольно. Все сказал, что нужно.
— Я пойду, извините, — Топилин бочком скользнул от стола в сторону тамбура. — Так будет лучше. Вы обдумаете. Завтра созвонимся, встретимся. Все обговорим.
Сумбурно вышло. Но дольше он не высидит. Она его услышала. Все ясно как божий день. Закрываем дело — получаем квартиру, живем дальше. Не девочка, обойдется без уговоров.
— Мы собирались разводиться, — сказала Анна и посмотрела через плечо на фото Сергея.
— Что, извините?
— Незадолго до его смерти договорились окончательно. Он на даче жил. Давно. С прошлой весны.
— Да, вы говорили.
— За неделю до его гибели договорились о разводе.
— Ясно.
Ну, это совсем уж лишнее. Даже вдумываться не станет. Пропустит мимо ушей. О разводе они договорились…
— Анна Николаевна, я пойду. Вы обдумайте. Я вам позвоню завтра.
Она обняла себя за локти.
— Всё твердил, что новую жизнь начал.
— До завтра. Извините.
Пересек комнату, нырнул в тамбур.
Может и отказаться. Тогда суд — и тут уж адвокат всем займется.
— Созвонимся.
Разминулся с толстым задумчивым котом, выскочил в вонючее парадное.
Очевидно, теперь следует напиться. В баре. И кого-нибудь снять там. Студентку из универа. Вся из себя, вся такая разнонаправленная. Напряженно рассуждает о жизни, хохочет над пошлыми шутками.
