Бектас Ахметов - Чм66 или миллион лет после затмения солнца
Шеф сходил к Джону и Ситке и на три дня застрял у Меченого.
Вернулся и на пару с Верой разбил трельяж. Расколотилось среднее зеркало, два других целы, разбитому стеклу замену в магазинах не найти.
– Как умудрился? – спросил я.
– Пришел, дома одна Вера. Предложил сбегать за пузырем, бухнули и она попросила передвинуть мебель. Держали трельяж крепко, обеими руками, а он ни с того ни сего наклонился и выскользнул из рук. Не понятно, как грохнулось стекло. Толстое оно… .
Глава 35
При всей предвзятости к Льву Толстому не могу не согласиться с его замечанием о том, что нет на свете справедливости. В том, что нет справедливости имеется определенный резон.
"Казахи, как и русские, опрометчиво эгоистично приняли идеи локальной, ограниченной справедливости, в основе которой покоился классовый подход. И без того непростительно пренебрегавшие в дореволюционную эпоху людьми без имени и положения, питавшие почтение исключительно к власть имущим и богатеям, казахи при большевиках великолепно отвечали задачам, поставленными перед народом новыми хозяевами.
Справедливость только для бедных, каковых в степи всегда большинство, нравилась простолюдинам. Они не задавались целью улучшить свое положение, их более всего заботила сословная месть к удачливым землякам, родичам. Движущей силой мести являлась зависть темных, озлобленных бедолаг.
Сам по себе человек по свойствам пороков и добродетелей эволюционирует крайне медленно… Иной раз думается, что не трогающие ни ум, ни сердце призывы к внутреннему переустройству ничего, кроме вреда, не приносят, а лишь усиливают врожденную тягу человека ко лжи и лицемерию.
При жизни далеко не каждому из нас дано духовно перевоплотиться, обрести младенческие чистоту, свежесть и обаяние святости. Не каждому дано, а еще меньше отыщется людей, возжелавших совершить работу души по возвращению к истокам".
Заманбек Нуркадилов. "Не только о себе".
Судьба – она капризна, ее прихоти, иной раз, как укусы разъяренной необходимости, повелевают, несмотря ни на что, искать справедливость, хотя бы во имя грядущего самооправдания. Что чувства сильные покинут нас в свой срок – теоретически известно и школьнику, но мы не можем знать, как сильно будут убывать наши ум и силы к старости, чтобы не дорожить возможностью попытаться проверить себя.
"Поиск справедливости, – говорит Зяма, – чреват". Давненько он к нам не забегал. На днях Муля видел Зяму в альпклубе. Говорит, что
Толян вроде как оправился.
Как Хаки и говорил, отезал голову зяминому отцу брат Толяна.
Неделю спустя Валера объявился и рассказал, как все произошло.
Поместили его в спецдурдом в Алексеевке. Дурдом этот охраняется дубаками, больничные палаты в обычном понимании представляют из себя клетки. Курить, распивать чаи запрещено. В изобилии только сульфазин с галоперидолом. Теоретически шизикам-убийцам из Алексеевки выход на волю заказан. Бывали редкие случаи, когда хлопотами родственников убивцы через карантинный дурдом, по суду выходили из Алексеевки.
До декабря 1979-го Валера изводил Зяму приходами, но так или иначе, Толян брата любил. Зяблик рассказывал нашим женщинам о том, как с братом думает над открытием четвертого измерения. Не только за ум и артистичность любил народ Толика. Зяма – не злой. Это удобно всем, с кем он сталкивается, но, по-моему, самому Толяну незлобивость сильно вредит.
Собрался уходить из института Ерема. Не спроста его и Шкрета не позвал я на свадьбу. Общение с ним я сократил до минимума, охладел к нему и Хаки. Сашу Шкрета неизвестно почему я недолюбливаю.
Диссертация у Саяна Ташенева готова, ее тема – выбор решения в условиях неопределенности исходной информации. На секциях Ученого
Совета с неочевидностью выбора в условиях неопределенности исходной информации Чокин советует разбираться методом Монте Карло. Я не знаю в чем суть способа Монте Карло, но раз метод носит название столицы игорного бизнеса, то можно понять, что речь идет о выборе решения методом "на кого бог пошлет".
К чему тупо перебирать варианты, если конца испытанию судьбы нет и не предвидится? Не проще ли довериться выбору случая?
Саян большой любитель преферанса. Играет на ВЦ с Патисоном,
Асхатом Шигаевым и другими институтскими картежниками. Чокин знает его отца с тридцатых годов, что из себя представляет сын Ташенева,
Шафику Чокиновичу удобно узнавать со слов завлаба Лойтера. Эммануилу
Эфраимовичу директор наш доверяет. Напрасно доверяет. Лойтер умарик непростой и продолжает экспонировать Чокину дрозда Ережепова.
Саян всегда ухожен. В глазах ирония, бывает вспыльчив. Фанарин сказал про него: "Из панов пан – это пан, из хамов пан – хам. В
Саяне видна порода".
Завлабораторией защиты атмосферы Виктор Хрымов когда-то был заместителем Чокина. У него тоже известный отец. Не настолько известный, как у Саяна, но его приглашают на встречи с пионерами, показывают по телевизору. Сын его однако хам из хамов, неопрятный, ходит в неглаженных брюках и пыльных мокасах.
Я давно привык здороваться с людьми, которых не ставлю ни в грош и рассказываю маме и о тех институтских сотрудниках, с кем у меня отношения на ножах. Матушка предостерегает: "Ни с кем не ругайся.
Если хочешь победить врага, пускай на него сатиру и юмор, потом немного пилосопии, и сразу же уходи".
"Впрочем, среди уничижительных замечаний патера о Касталии случались и такие, с которыми Иозеф вынужден бывал отчасти соглашаться, и в одном пункте он за время пребывания в
Мариафельде основательно переучился. Дело касалось отношения касталийской духовности к мировой истории, того, что патер называл "полным отсутствием чувства истории".
– Вы, математики и умельцы Игры, говаривал он, – создали себе какую-то дистиллированную мировую историю, состоящую только из духовной истории и истории культуры, у вашей истории нет крови и нет действительности; вы все до тонкости знаете об упадке латинского синтаксиса во втором и третьем веке и понятия не имеете об
Александре, Цезаре или об Иисусе Христе. Вы обращаетесь с мировой историей как математик с математикой, где есть только законы и формулы, но нет действительности, нет ни добра, ни зла, нет времени, нет ни "вчера", ни "завтра", а есть вечное, плоское математическое настоящее.
– Но как заниматься историей, если не вносить в нее порядок? – спрашивал Иозеф.
– Конечно, в историю надо вносить порядок, – бушевал Иаков. -
Каждая наука – это, в числе прочего, упорядочение, упрощение, переваривание неудобоваримого для ума. Мы полагаем, что обнаружили в истории какие-то законы, и стараемся учитывать их при познании исторической правды. Так же, например, и анатом не ждет, расчленяя тело, каких-то сюрпризов, а находит в существовании под эпидермисом мира органов, мышц, связок и костей подтверждение заранее известной ему схемы. Но если анатом видит только свою схему и пренебрегает при этом неповторимой, индивидуальной реальностью своего объекта, тогда он касталиец, умелец Игры, и применяет математику к неподходящему объекту. По мне тот, кто созерцает историю, пускай делает это с трогательнейшей детской верой в упорядочивающую силу нашего ума и наших методов, но пусть он, кроме того, уважает непонятную правду, реальность, неповторимость происходящего. Заниматься историей, дорогой мой, – это не забава и не безответственная игра. Заниматься историей уже означает, что стремишься тем самым к чему-то невозможному и все-таки необходимому и крайне важному. Заниматься историей – значит погружаться в хаос и все же сохранять веру в порядок, в смысл. Это очень серьезная задача, молодой человек, и, быть может, трагическая".
Герман Гессе. "Игра в бисер". Роман.
Каспаков второй день не выходит на работу и через каждые полчаса звонит в лабораторию. Того к телефону позови, другого. Никто не поймет, чего хочет завлаб. Вполне возможно, скучает по сотрудникам, беспокоится за нас, несмышленнышей, и звонит как заведенный.
– Гудит на уровне. – усмехнулся Хаки. – Рано он встал на предпраздничную вахту.
22 февраля, пятница. После обеда женщины поздравляют мужиков.
Мама и я с утра поехали к отцу. Папу парализовало с обеих сторон, потеряна речь. Вчера его консультировал профессор Фаризов. Сказал, что кризис скоро закончится. Раствором марганцовки помог Валере прополоскать рот. Хорошо бы и побрить. Папа жестами протестует: устал, потом.
В коридоре мамина знакомая, артистка Рабига беседует с опрятной старушкой. Мама подсела к ним, перебила Рабигу и перевела внимание на себя. Ждал ее полчаса.
– Сколько можно трепаться со старухой? – сказал я.
– Ол жай старуха имес. – Матушка торопливо засунула клочок бумажки с записанным телефоном в кошелек. – Она мать министра здравоохранения. Я попросила поговорить ее с сыном насчет твоего отца.
