Ирина Велембовская - Дела семейные (сборник)
Хлопоты, связанные с переездом на новую квартиру, совсем подорвали Анин интерес к общественным делам: своих дел невпроворот, перевезти все, обставиться. Один только пол циклевали и покрывали лаком целую неделю, обои на свой вкус переклеивали. С другой стороны, Аня все-таки чувствовала себя обиженной: почти пятнадцать лет она не жалела своего времени для других, а если бы не муж, то и сейчас сидела бы в коммунальной квартире.
– Кончать эту беготню надо, Коля, – как-то заявила она Николаю Егоровичу. – Хорошенького помаленьку им. Если все часы вместе скласть, какие я для людей потратила, можно два института закончить.
Николай Егорович удивленно посмотрел на нее: что это она вспомнила об образовании, без которого прекрасно обходилась? Но он ничего не сказал, только повел плечами.
Надо было знать ее Колю, чтобы понять: молчит-то он молчит, но видит ее насквозь. Знает, как она любит быть на виду, любит, чтобы люди от нее хоть в чем-то зависели, чтобы шли с просьбами, услуживали и даже заискивали. Аня долго помнила, как Николай Егорович рассердился, когда в благодарность за выхлопотанную ею путевку в Ессентуки помогли Ане достать банлоновый костюм, а в другой раз – ковер без открытки.
– Тебе скоро, как городничему, носить начнут, – сказал он и долго не хотел заколачивать пробки в панельную стенку, чтобы повесить этот ковер.
– Коля, да ты, ей-богу, как ребенок! – обиделась Аня. – Люди же видят, что я со своим временем не считаюсь. Ну отблагодарили за внимание. Самому же тебе лучше, чем спиной по голой стенке шаркать.
Ковер в конце концов был повешен. Николай Егорович знал, что далеко не всегда Аня действует из голой корысти. Кроме болезней, путевок, походов по театрам и музеям она охотно улаживала семейные ссоры, занималась сватовством, молодым и пожилым была подругой и приятельницей. Но совершенно счастлива она бывала лишь тогда, когда за все хлопоты и усилия ее осыпали словами благодарности.
Эти слова стали ей нужны как воздух. Аня думала, что со стороны это и не заметно. Но однажды получила урок.
Одна из пожилых карамельщиц, когда ей было фабричным комитетом в чем-то отказано (и не по Аниной вине), сказала:
– Разве ты для меня сделаешь? Я ведь тебе не подружка, и отблагодарить мне тебя нечем.
Аня возмутилась, а потом испугалась: значит, что-то стало известно?! И тревожно покосилась на Лиду Дядькину, которая тоже была членом цехового комитета и присутствовала при этом неприятном разговоре.
Но Лида просительницу не поддержала:
– Ульяна Петровна! Разве можно так безответственно!..
Ульяна сразу пошла на попятный, как будто застеснялась Лиды:
– Чего с меня взять, я ведь малограмотная…
«Малограмотная»!.. – горько подумала Аня. – Зарплату получишь, небось сосчитать сумеешь!..»
И, оставшись с Лидой один на один, спросила:
– Ну, ты скажи, Лида, за что?..
Всегда веселая Лида сидела, сжав губы.
– Аня, ну что я тебе буду говорить? Ты сама все прекрасно понимаешь.
Когда-то у них с Лидой Дядькиной была большая дружба. Как-никак, а ведь это она познакомила Аню с Николаем Егоровичем. Потом у Ани ничего с вечерней школой не вышло, а Лида без особых охов и стонов одолела восьмой, девятый, десятый и вышла замуж за своего одноклассника, белоруса Петю Луковца. Аня с Николаем Егоровичем ходили тогда к Лиде в гости – обмывать сразу два аттестата зрелости. Хозяйке предстояло родить, но она порхала бабочкой. Ждала уже второго, а первый мальчик только еще ползал по полу.
– Что это ты, мать, ясли на дому устраиваешь? – шутя спросила Аня. – Сверх плана выдавать начинаешь.
– Нам можно, – весело отозвалась Лида, – качать есть кому: у Луковца моего день ненормированный, да еще свекровь в запасе.
Потом призналась Ане:
– Уж я все рассчитала: в марте – в роддом, до сентября кормлю, а там – бабке в лапы. И полный вперед, на заочное!
Теперь Лида была уже на четвертом курсе пищевого института. А самый младший, уже третий по счету, Луковец не давал ей по ночам спать и отмотал все руки.
– Это не ребенок, а империалист какой-то! – говорила Лида.
Профсоюзной работой ее Аня старалась не загружать особенно: где уж с тремя грызунами, да еще заочнице! Но Лида как будто была двужильная. И то ли характер у нее был полегче, то ли пограмотнее она была, чем Аня, то ли память у нее на обещания была покрепче, но Аня стала замечать, что чаще всего со всякими просьбами и предложениями бегут прямо к Лиде, а не к ней. Особенно молодежь.
– Лида, как бы на выставку графики? Поговори, пожалуйста.
– Лидочек, у Нинельки свадьба. Надо нам организоваться.
– Лида, а как насчет турлагеря? Ты узнай, пожалуйста, у Доброхотовой.
А что касается сугубо личных просьб, то с ними и вовсе шли к Лиде, словно бы Аню стеснялись. С одной стороны, Ане казалось нормальным, что со всякими пустяками не лезут сразу к ней, как к равной, как к подружке. С другой стороны, было все это и как-то тревожно: уж не утратила ли симпатий и доверия?
– Что это ты за посланник такой? – заметила она раз Лиде. – Пусть сами подойдут, если нужно.
Лида Дядькина «наглела» на глазах.
– Аня, будем говорить честно: не обязательно ждать, пока подойдут, можно и самой поинтересоваться. Люди все разные: есть такие, что и стесняются.
«Тебя что-то не стесняются! – подумала Аня. – Это мне не с Ульянами Петровнами ухо востро держать надо, а с тобой, милка моя!»
И сказала как можно великодушнее:
– Господи, а чего ж стесняться? Не они для нас, а мы для них.
Перед выборами фабричного комитета Аня сильно поволновалась. Следуя Лидиному совету, сама подходила к людям, интересовалась. Когда одну работницу положили в загородную больницу, Аня собралась и поехала, хотя ехать нужно было тремя автобусами и погода была совсем дрянная. На свои личные деньги купила апельсинов и букетик подснежников.
– Анна Александровна, солнышко! – благодарила больная. – Спасибо вам всем, не забываете меня. Вот и Лидочка уже три раза была.
Казалось бы, Аня могла только радоваться, что ее помощники без всякой указки, не в порядке поручения, съездили, навестили больного человека. Но она возвращалась из больницы с тяжелым чувством. Опять эта Лидка!.. Знала бы, так можно было самой и не ездить. И Аня поймала себя на мысли, что не только все эти люди с их болезнями, заявлениями, запросами давно ей не нужны, но, что самое главное, и она-то сама им давно не нужна. Уйди она в сторону, разве жизнь остановится? Цех будет работать, карамели выпустят, сколько надо. А захотят выставку графики посмотреть, так та же Лидка их сводит.
На перевыборах Аня отчиталась в проделанной цеховым комитетом работе и попросила ее освободить. В душе была у нее некоторая надежда, что самоотвод ее принят не будет и что попросят ее и дальше поработать. В заключение своей просьбы она добавила со свойственной ей игривостью:
