Ирина Велембовская - Дела семейные (сборник)
– Именно, что «про это», – Николай Егорович покачал головой. – Ведь знала!
Аня виновато вздохнула. Когда Юра уснул, сказала мужу:
– Что же это мы ссориться стали, Коля? Так хорошо жили!..
…Весной пятьдесят девятого года Юра перешел в пятый класс со всеми отличными отметками. На радостях они с Николаем Егоровичем поехали кататься на речном трамвае. Погода не задалась, дождливо. Но они не жалели, что поехали.
– Не раздумал военным-то стать? – спросил Николай Егорович.
– Конечно, нет.
Юра в свои одиннадцать лет ростом почти догнал отчима. Стал крупным, видным, большеголовым малым. И все-таки приходилось следить, чтобы у него и уши и шея были чистые.
– У военных разлуки много, – осторожно сказал Николай Егорович.
– С тобой мы все равно будем видеться. А если меня куда-нибудь забросят, мы придумаем код.
– Ладно, – согласился Николай Егорович. Снял свой плащ и накинул на Юру.
Летом Аня свезла сына в деревню к бабушке. А вернувшись, навела в комнате образцовый порядок.
– Выкину я Юркино барахло, – сказала она мужу, извлекая из-под дивана железки и моточки проволоки. – Приедет, новых натащит.
Но железки Юре уже не понадобились. Как сына инвалида, участника Великой Отечественной войны, кавалера двух орденов – Славы и Красной Звезды его приняли в Суворовское училище.
Что-то подсказывало Николаю Егоровичу, что так лучше для Юры. Но когда он его туда отвез, то на обратном пути вдруг почувствовал боль в сердце и еще на вокзале зашел в медпункт.
– Не выпили? – сразу спросил врач.
– Нет, – сказал Николай Егорович. – Не пью.
6
Николай Егорович и Аня опять остались вдвоем. Аня немножко потосковала, муж ее стал еще молчаливее. Кончились телефонные переговоры со Стешей: и Юры не было, и Стеша теперь часто лежала по больницам. Как-то раз Аня, чтобы угодить мужу, побежала к ней во Вторую Градскую… Стеша почему-то испугалась: если уж Аня пришла, то не конец ли?
А на своем сладком производстве Аня по-прежнему преуспевала. Приносила домой по сто двадцать, по сто сорок рублей, теперь уже в новых деньгах. Всего десятки на две-три меньше мужа. И по-прежнему состояла в общественницах: три года подряд была председателем цехового комитета. Но Николай Егорович хорошо помнил: когда они познакомились и потом поженились, Аня этой работой была очень увлечена и никакое общественное поручение ее не тяготило. Теперь же она приходила с фабрики и начинала с того, что кого-то ругала и жаловалась Николаю Егоровичу, что ее работой задушили, что она воз тянет, что все это последний год и т. д.
– Это верно, что тяжело, когда желания нету, – заметил Николай Егорович.
– Что значит желания нет? Просто уже никакие нервы не выдерживают.
– Отведись.
– «Отведись»!.. Сколько сил отдала! Соплюхи эти, что ли, меня заменить могут?
Николай Егорович взглянул на жену своим одиноким глазом, словно хотел сказать: ну, ты, спасительница отечества!.. Но сказал обычную в этих случаях фразу:
– Незаменимых нет.
В театр они теперь ходили все реже. Во-первых, купили телевизор. Во-вторых, все, что раньше Ане нравилось безоговорочно, теперь уже как-то не волновало. Некоторая слабость осталась у нее по-прежнему к Театру Советской Армии, и лучшей актрисой она почитала Людмилу Касаткину.
Жили они с Николаем Егоровичем мирно, никогда между собой не скандалили, не повышали друг на друга голос и для окружающих были очень удобными соседями. Николай Егорович охотно давал взаймы, а Аня не занимала своими вещами общих углов в коридоре, не развешивала своего белья над чужими кастрюлями. Оба никогда не висели на общем телефоне, разве что Аня по своим профсоюзным делам.
Но за последнее время у нее была только одна неотвязная мысль, вытеснившая все остальное, – отдельная квартира. И в связи с этим снова ожил интерес к общественной работе.
– Я такой воз везу, да если они мне не дадут!..
За короткий срок Аня организовала два культпохода: один – в цирк, другой – в оперетту, выхлопотала у дирекции автобус для экскурсии в Домик в Клину, собрала трем пенсионеркам на подарки и помогла библиотекарше-передвижнице провести в женском общежитии встречу с известной поэтессой.
– Девочки, – еще накануне очень волновалась Аня, – я вас прошу: отложите вы все ваши свиданки. Приедет пожилой человек, стихи про любовь пишет. Послушаете, может быть, и для себя какой-то вывод извлечете.
Встреча в общежитии прошла очень хорошо. Слушали внимательно, потом одарили поэтессу цветами и отвезли домой на фабричной машине. Аня добросовестно отсидела весь вечер, хоть и устала, под конец с трудом одолевала зевоту: встала-то чуть свет.
– Приезжайте к нам еще, пожалуйста, – сказала она, провожая поэтессу, – мы очень поэзию любим.
Дома она пожаловалась Николаю Егоровичу:
– Не умеет все-таки, Коля, наша молодежь себя держать. Выскочили в чем были – в халатах, в бигудях… Хорошо, что я сама в дверях встала, не пустила, пока не оделись как люди.
Николай Егорович поинтересовался, что за поэтесса у них была.
– Я фамилию не запомнила, – честно призналась Аня. – Интересная еще женщина. В черном джерси.
– Ты что же, на показе моделей была? Ведь стихи же слушала.
Аня даже немножко обиделась.
– Ну, знаешь, Коля!.. Не тем у меня сейчас голова занята.
А в голове была квартира. Но квартиру дали не Ане, а Николаю Егоровичу. Для нее это было почти неожиданно: она как-то упустила из виду, что у мужа военные заслуги, что у него нет глаза и что он на своем производстве человек очень нужный и знатный. Если бы он сам об этом ей говорил, она бы уже давно вознегодовала: как это – не считаются с инвалидами войны, не ценят самоотверженного труда!
– Коля!.. – сказала Аня, закрыв свои голубые глаза. – Вот теперь мы поживем как люди!
Поставь он ей тут условие, чтобы был наконец ребенок, возможно, на радостях она бы и согласилась. И был бы у него еще сын. Но он смолчал. Ане шел тридцать девятый год. Она столько здоровья и нервов растратила на то, чтобы этих детей не было! Так неужели же рожать в сорок лет?
…Квартиру они получили на Бутырском хуторе, недалеко от завода, где работал Николай Егорович. Аня сбыла светлый рижский гарнитур, купленный восемь лет назад, и купила темную «Ютту». Телевизор «Рекорд» в светлой отделке в эту «Ютту» не вписывался, его отдали тете Стеше, а купили темный «Рубин» на ножках.
Сидя около экрана 50 сантиметров на 38, Аня вновь испытала все живые радости и смотрела все передачи подряд. И если спектакль или фильм ей нравились, то она это относила опять же на счет размера нового экрана и четкости изображения.
Хлопоты, связанные с переездом на новую квартиру, совсем подорвали Анин интерес к общественным делам: своих дел невпроворот, перевезти все, обставиться. Один только пол циклевали и покрывали лаком целую неделю, обои на свой вкус переклеивали. С другой стороны, Аня все-таки чувствовала себя обиженной: почти пятнадцать лет она не жалела своего времени для других, а если бы не муж, то и сейчас сидела бы в коммунальной квартире.
