Артем Ледовский - Сорок бочек
Маркович была девицей на выданье, красавица и дочь своего отца.
Он привез из деревни старуху-мать, которая уже и мечтать не могла о том, что ей выпадет поняньчить внуков, и послал сватов в дом
Марковичей. Осень 1880 года Василий Игнатьевич встретил в новом доме, купленом задешево у вдовы какого-то дворянина в самом Менске.
И зажил в достатке и счастии с женой и двумя близнецами-сыновьями, названными Игнатом и Парамоном. Казалось, жизнь устроилась, если бы не один странный эпизод.
Это произошло поздним ноябрем 1883 года. Как только стемнело,
Чеслава уложила мальчиков спать и поднялась к мужу в кабинет.
Василий Игнатьевич поднял голову, услышав ее шаги, и сладко потянулся. Он тоже хотел бы отправиться в теплую постель, а не сидеть здесь в холодном кабинете, который еле-еле топился небольшой печкой, одиноко потрескивающей дровами в углу.
- Как малыши? - спросил он входящую жену.
- Перебесятся и уснут, Вася. Тебе ужин подогреть?
- Нет, не надо, - ответил он. - Горячего вина сделай - холодно.
Он подсчитал выручку и траты за день, запер деньги и бумаги в сейф, который привезли ему в прошлом месяце из Немчины. Умывая руки воздухом, чтобы согрелись, Василий Игнатьевич спустился вниз в гостиную, где жена уже накрыла стол перед камином, поставив закутанный в полотенце кувшин с горячим вином, две глиняных кружки и тарелку с ломаным домашним хлебом.
Он сел на теплый пол поближе к камину и взял протянутую Чеславой кружку с вином. Глоток за глотком он постепенно согревался, теплота обволакивала его с ног до головы, наполняя его неповторимым чувством мира и домашнего уюта. Рядом в кресле сидела, прижавшись щекой к горячей кружке, Чеслава, она завороженно смотрела в камин на разбегающиеся огоньки, перескакивающие с полена на полено и убегающие куда-то наверх в дымоход.
Он стал пересказывать ей содержание своего дня, с кем он встречался, о чем говорили, какие новости рассказали. Он рассказал про успехи лесопилки на паях, в которой участвовал и ее отец, про чудную английскую машину, которую они установили вместо старой пилы, и теперь машина за день дерева в три раза больше обрабатывает. Потом пошутил, как обычно, про то, что пора бы дочкой обзавестись.
Чеслава, как обычно, рассмеялась смущенно.
Через полчаса она уже спала в кресле, согревшись у камина не без помощи горячего вина, а Василий Игнатьевич все сидел на полу, прижавшись щекой к чеславиной руке, и смотрел в камин.
В доме Протопоповых гостиная с камином была на втором этаже справа от лестницы. Сама же лестница спускалась в небольшую парадную, где был тамбур до входной двери, дубовой, окованой железом с маленьким решетчатым окошечком, чтоб смотреть, кто пришел.
Прислугой Протопоповы не пользовались, будучи людьми старой крестьянской закалки. Жена в доме была для того, чтобы следить за хозяйством, хоть и дом был, пожалуй, слишком большим для такой семьи.
Василий Игнатьевич задремал, он видел во сне больших белых птиц, которые летали у него над головой, а он смотрел на них, заложив руки за спину, и улыбался, повторяя довольно, "К счастью, к счастью". А птицы кружились, подлетая к солнцу, и крыльями своими рвали белоснежные облака. Вдруг раздался гром. Василий Игнатьевич нахмурился и проснулся.
Он обнаружил себя лежащим на полу у ног спящей Чеславы, некоторое время он рассержено моргал, приходя в себя, и услышал, наконец, то, что его разбудило. Внизу в парадной стучали в дверь. Негромко, но явственно.
- Что за черт, прости Господи, - пробормотал Василий Игнатьевич, перекрестившись, и, шаркая ногами, направился к лестнице. У двери гостиной он обернулся и посмотрел на Чеславу, та спала и не думала просыпаться.
Он спустился в парадную к входной двери и открыл маленькое решетчатое окошечко, посмотреть, кто пришел. У двери, прислонившись головой к кованному железу, сидел грязный лохматый старик с длинною седою бородою, он тяжело дышал и, сбиваясь с дыхания шептал,
"Откройте же! Откройте Бога ради!"
- Этого еще не хватало, - подумал Василий Игнатьевич. - Совсем бездомные стыд потеряли - в приличные дома стучаться. Кабы не разбудил он детей, да жену. Испужаются со сна-то.
- Тебе чего надобно? - сурово спросил он старика.
Старик, казалось, не слышал. Он все также тяжело дышал и говорил полушепотом:
- Да, что же это такое-то? Дороги никак не найду! Все кусты, да кусты! Куда все подевались-то, Господи-и-и?! - он сбивался на всхлипывания и стучал ладонью в дверь.
Василий Игнатьевич рассвирипел, он пошарил рукою по сторонам - попалась, кажется, метла, распахнув дверь настежь, отчего старик отлетел на добрых пять шагов на мостовую, он вылетел из дома и, отчаянно бранясь, указал старику на улицу. Тот даже не сопротивлялся, он смотрел, не мигая, на Василия Игнатьевича огромными глазами, раскрывши рот, отчего борода его седая оттопорщилась в разные стороны. Василий же Игнатьевич бормотал, отпихивая старика метлой все дальше и дальше от дома:
- Это порядочный дом, ты что, не видишь, здесь люди спят по ночам, а ты молотишь в двери, окоянный! Ступай отсюда немедля, не то жандармов позову, - отправишься на каторгу за Урал лес рубить.
Ступай же, ступай!
Старик не поднимался, так и полз по грязи прочь, не отрывая глаз от Василия Игнатьевича, который проводил его метлой до самых ворот.
За воротами старик попытался подняться, но оступился на скользком камне и упал, ударившись о бардюр.
- Расшибся! - опустилось сердце у Василия Игнатьевича, но старик зашевелился и выбрался из лужи на тротуар.
Протопопов потоптался у ворот для проформы и, поворчав еще некоторое время, вернулся в дом, заперев за собой дверь на засов. Он перенес жену из гостиной в спальню и лег сам. Василий ворочался с боку на бок, но никак не мог уснуть. Только под утро, когда посветлел край горизонта и пошел снег, он забылся беспокойным сном.
Он видел хохочущего старика в рванье с грязной бородою, который грозил ему пальцем и приговаривал певуче, "Зря, Васька-а-а!
Зря-а-а-а! Пожалеешь ты у меня-а-а!" Что-то в этом старике было неуловимо знакомое.
Василий Игнатьевич проснулся поздно, позже жены, и спустился вниз к завтраку последним. Близнецы весело стучали ложками, уписывая гречневую кашу, Чеслава наливала чай в большие цветастые чашки, что муж привез из Москвы.
- С добрым утром, семья! - сказал он.
- Тебя уже полчаса Гришка в гостиной ожидает, - сказала Чеслава.
Гришка был протопоповским денщиком, писарем и помощником, он каждое утро забирал Василия Игнатьевича из дому и вез на фабрику на его коляске.
- А что же ты его на чай-то не зовешь? - удивился Василий
Игнатьевич. - Чай, не чужой человек! А ну-ка, приведи мне дядю
Григория Устиновича! - скомандовал он Игнатке. Тот убежал и через минуту вернулся с Григорием Устиновичем.
Гришка поздоровался и поздравил всех с первым снегом и стал рассказывать Протопопову фабричные новости. За чаем и разговором прошел завтрак, и, собравшись, Василий Игнатьевич с Гришкой забрались в коляску. За утренними заботами Василий позабыл о ночном инциденте, но, выезжая за ворота, он озабоченно завертел головой, оглядываясь по сторонам в поике давешнего старика.
- Вы никак нищего высматриваете, Василь Игнатьич? - поинтересовался Гришка.
- Что? - не ожидав такого вопроса, переспросил Протопопов.
- Если вы нищего ищете, то напрасно. Дворники его мертвым поутру нашли. В морг уже отвезли, чтоб заразу не разводил. - пропросту сказал Гришка и цокнул лошади. - Н-но! Поехала!
Этот случай минул семью Протопоповых незамеченным, ни жена ни дети об этом так и не узнали, так как Василий Игнатьевич об этом не распространялся. Несколько недель спустя он еще закрывал настороженно входную дверь по вечерам, предварительно обошедши двор с фонарем, а после рождения дочки и вовсе забыл о сумасшедшем бродяге. Без того было полно забот. Дела у Василия Игнатьевича шли в гору. Он открыл в Менске первый сециализированный магазин строительных материалов на Троицкой площади, завозил материалы из
Италии, Испании, Пьемонта и Голландии и свои, произведенные на лесопилке, конечно же, не переставал продавать, подтягивая качество к европейскому.
В 1885 году Василий Игнатьевич занял место справа от пана
Марковича в местной гильдии купцов, куда входило двадцать шесть самых влиятельных людей северо-западного края. Он стал уважаем и знаменит в округе, отрастил окладистую купеческую бороду, много времени посвящал работе, уделял внимание благотворительности - выделил деньги на строительство библиотеки на Московской улице. В семье был полон дом, мальчики подросли и бегали что есть силы с этажа на этаж, Чеслава родила ему вторую дочку, Лизу, дом наполнился няньками, гувернерами, поварами и прочими дворовыми. Места стало хватать не для всех, и Василий Игнатьевич затеял пристройку к дому, он решил продолжить правое гостевое крыло и организовать дополнительные помещения для прислуги и домашних работ, а имеющиеся освободить под спальни и кабинеты.
