Вспышки воспоминаний: рассказы - Ли Мунёль

Как и обещал голос, в левом углу веранды он сразу увидел открытую дверь в комнату. У окна, выходившего во двор, стояла старая кровать, а обладательницей голоса оказалась лежавшая там женщина средних лет. Не меняя положения, женщина рассматривала отражение гостя в маленьком ручном зеркале. Должно быть, свободно двигать она могла только руками.

— Зачем вы приехали? — спросила женщина все тем же невыразительным голосом, увидев, что он вошел в комнату. Он почувствовал себя неловко. Не мог сообразить, с чего и как начать рассказ о себе. Судя по возрасту, женщина никак не могла быть той, что отвезла его, новорожденного, в храм, и все-таки, не зная наверняка, кто в семье есть кто, нельзя было необдуманно бросаться словами.

Однако благодаря женщине неловкость вскоре исчезла. Она внимательно следила в своем зеркале за приближением гостя и вдруг, вздрогнув, спросила то ли с удивлением, то ли с испугом:

— Может быть, молодого господина зовут… Мансо? Пэк Мансо?

— Да, но… — Он был озадачен. Не столько даже тем фактом, что она знала его мирское имя, неведомое и наставнику, сколько выражением ее глаз, совершенно утратившим осмысленность. Услышав его слова, женщина с рыданиями, похожими на стоны, в исступлении забила изможденными руками.

— Ах! Мое дитя. Ты жив! Наконец вернулся!

Слезы залили бледное лицо женщины. Поддавшись внезапному порыву, он схватил ее изможденные руки. Томительное предчувствие, зародившееся у Мансо в глубине души, как только он впервые увидел ее, не обмануло его. Не было больше беспокойства, тоски и злобы, и, несмотря на то что они совсем ничего не знали друг о друге, ему казалось, будто он уже давным-давно понял, что эта женщина — его мать. Он чувствовал себя — без преувеличения — так, словно вернулся из далекого путешествия. Женщина по-прежнему рыдала, дрожа всем телом.

— Я знала, что ты вернешься. Сынок… Неужели вернулся…

Стоило Мансо отпустить руки женщины, как та вновь с жаром забила ими, пытаясь обнять его. А у него защипало в носу и перехватило горло. Подсознательно уже готовый к этому, почти естественно, он наклонился и спрятал лицо у нее на груди. Он впервые вдохнул этот запах — запах матери из долгих детских снов. По его щекам тоже потекли ручейки слез.

Через некоторое время он привел в порядок свои чувства, оторвался, успокоившись, от ее груди и сел на краешек кровати. Мансо подумал, что пришло время узнать ответ на давно мучивший его вопрос о собственном происхождении. Но, взглянув на мать, решил сдержать нетерпение. Лицо ее горело от лихорадки и волнения. А дыхание было тяжелым до боли. Она, как безумная, осыпала его бесконечными вопросами. Где и как он рос, чем занимается сейчас и что намеревается делать в будущем, здоров ли, женат ли, и прочее, и прочее…

Пока он вразброс отвечал на эти вопросы, с поля вернулись брат матери с женой. Они были обычными крестьянами среднего возраста. При виде их Мансо понял, что дом принадлежит семье матери, и испытал волнение от первой в жизни встречи с родственниками. Но реакция обоих супругов оказалась совершенно неожиданной. Несмотря на эмоциональные объяснения матери, с их лиц не сходило выражение холодности и злости. Как Мансо ни подбирал слова, они нарочито почтительно отрицали свое родство с ним. Очевидно, его появление являлось абсолютно невообразимым и нежелательным.

А еще более странным было то, что и они почти ничего не знали о его рождении. После того как мать, растерявшая силы от чрезмерного волнения, в конце концов впала в забытье, похожее на обморок, он прямо спросил дядю о том, что не давало ему покоя. Но получил, к своему разочарованию, такой ответ:

— Столько времени прошло, да и я тогда был совсем мал… Вообще из этого делали секрет… Распоряжалась всем мать, но она уже скончалась, а сестра ничего не рассказывала.

По искреннему выражению дядиного лица было ясно, что он, по крайней мере, не лгал. И у Мансо не возникло протеста, когда дядя, несколько напрягшись, обратился к нему с просьбой:

— Несмотря на всю внезапность твоего появления, я, видя реакцию сестры, отрицать наше родство не буду, но пусть все останется между нами. Наш род живет здесь триста лет. Все считают, что сестра состарилась непорочной девицей. К тому же, насколько я знаю, именно из-за событий, приведших к твоему рождению — хотя ты, естественно, в этом не виноват, — у нас погибли отец и средний брат, а семья оказалась на грани выживания. Пойми мои чувства: уважение к праху отца и брата не позволяет мне принять тебя.

В общем, загадок оставалось слишком много, а нити, ведущие к разгадкам, были в руках у его матери. Но хотя он допоздна прождал у ее постели, женщина так и не очнулась — всю ночь металась в сильном жару и стенаниях.

Не очнулась она и на следующий день. Дядя даже пригласил волостного доктора, но тот ничем особо не помог. Все, что мать с трудом делала, изредка приходя в себя, — это крепко сжимала руки сына в своих пышущих жаром ладонях, словно желая убедиться в его существовании. Даже если бы не совет доктора беречь ее нервную систему, ситуация совершенно не располагала к каким-либо расспросам. Дядя и его жена молча ходили вокруг них, беспокоясь, но в то же время всем своим видом выражая недовольство.

Проведя первую половину дня в этой напряженной и неуютной атмосфере, сразу после обеда он пошел к берегу реки. Потому что, с тех пор как мать погрузилась в сон, близкий к коме, исчезла жесткая необходимость сидеть возле ее постели. Чем ждать в напряженной и неуютной атмосфере душной комнаты больной, куда не проникало ни единого дуновения ветерка, лучше было освежиться прохладной речной водой и определиться с дальнейшими действиями.

Искупавшись в реке, Мансо устроился в тени акаций и попытался все обдумать, но он не знал, за какие нити хвататься, чтобы добраться до разгадок. История его рождения оказалась еще более темной, чем он предполагал, и, судя по всему, в чем-то даже трагичной, да только за ночь его любопытство разгорелось во много раз сильнее. Сказать, что он не собирался убегать от этой страшной тайны, — ничего не сказать: душевное состояние просто не позволяло ему шагнуть, не узнав тайны, в новую жизнь.

Через некоторое время он все в том же тяжелом и смутном настроении, в котором вышел из дома, направился к саду. И в акациевой роще опять встретил вчерашних солдат. Все повторялось — это удивляло и пугало. Потрепанная форма, признаки изнуренности и недоедания. Двое шли, взвалив на плечи куртки, в которые были завернуты недозрелые яблоки, двое — поглаживая карманы, набитые яблоками, а один — жадно жуя недозрелое яблоко.

Разве что солдат, жевавший яблоко, проходя мимо, посмотрел на него пристальней и задумчивей. И Мансо на этот раз, несмотря на жгучую дрожь, почувствовал в парне что-то знакомое и близкое и ответил ему прямым взглядом. На приятном лице солдата с левой стороны лба зияла глубокая рана — вчера Мансо ее не заметил.

Он вернулся в сад, где царил покой. Дядя с женой отсутствовали, только дремала старая собака. Само собой разумелось, что эти пятеро солдат раздобыли яблоки здесь, в саду, но следов их визита не было. Никто, очевидно, не мог продать или дать им яблок, а высокая и частая понцирусовая изгородь не позволила бы украдкой пробраться и стащить их.

— Что ты там высматриваешь? — раздался из дома голос матери, когда он стал крутить головой по сторонам. Он заглянул в комнату — мать, полностью пришедшая в себя, снова держала в руках зеркало. Он вдруг спросил:

— А что это были за военные? Ну которые только что заходили…

— Сюда никто не заходил.

— И вчера заходили. Похоже, купили яблок…

— Купили яблок? Но мы не продаем недозрелые яблоки, даже падалицу.

— Может быть, дядя им дал.

— Дядя уже второй день подряд обрабатывает химикатами дальнее поле.

— Тогда украли?

— С чего ты взял? Изгородь защищает сад со всех сторон, пройти можно только через ворота. А сколько было тех военных?

— Пятеро.

— Они бы обязательно попались мне на глаза. Я вчера весь день глядела на улицу в это зеркало, и сегодня, с тех пор как ты исчез, все высматривала тебя.