Михо Мосулишвили - Рассказы
Подхожу я, стало быть, к этим… тамошним, постоянным… откуда, высказываюсь, берутся программки.
Да тетка, говорят, тут где-то торгует.
Тетку засекаю в кассе, выкладываю ларь, получаю искомое. В наше, помню, время по-русски печатали, теперь, гляжу, по-грузински. То-то… То-та-ли-затор… Выдает два вида игры — «Тройной экспресс» с угадываньем первого, второго, третьего места — при том что в наше время довольно было первого и второго, — и три «Одиночных» — с угадываньем первых мест в трех забегах. Прежде были и дубли — бега и скачки, правда, и тогда сие нам было не по зубам.
За тотализатор еще ларь отстегиваю.
Стою, стало быть, умягченный, охваченный воспоминаниями, а вы, ушедшие, маячите тут же, рядом. Ворошу программку, подсчитываю отпрысков Петрополиса, коим предстоит нынче показать себя. Боже праведный, целых шестеро. С Любушкой породил он, Петрополис, Волюшку, пегую кобылку, теперь уже четырехлетку. С Аргунью прижил Огня, огненно-красного, ныне тоже четырехлетку. С Богемой — Спорщицу, темно-рыжую нынешнюю двухлетку. С Галканой — буланую Соломку, двухлетку же. С Геликой — Чагиса, гнедого жеребчика-трехлетку. С Садлерией — Светлогривого, жеребца-семилетку.
Петрополиса, должно быть, отправили обратно в Марнеули, в Куларское коннозаводство, держат там в табуне для приплода… Любопытно, однако, как он там, все ли увивается за кобылками или унялся, ходит в тележной упряжке? Или содержится в почете в том же Кулари?..
Стою, короче, думаю, полагаю…
— А-ух, кого я вижу! — ревет кто-то совсем рядом.
Сначала не реагирую. Мало ли всяких тут ворюг и мошенников, к тому же, учитываю, вас там, Захар, все прибавляется, в геометрической почти прогрессии. Как крыс…
— Не прикидывайся, что не узнаешь, не то схлопочешь по челюсти! — рявкает тот же голос.
Халява, Захар, нарисовался. В натуре! Ну, не фигня?! Что ты скажешь!
— Эге-ге! — воплю. — Халява! Дружище! Уж не думаешь ли, что нынче на ипподроме поминки?! — И мы душим друг друга в объятиях.
— Ну, ты как? А?! Как ты? — входит в раж, грохочет Халява.
— Да так… — говорю. — Как-то этак…
— И в каком составе щебечешь?
— Да ни в каком, — отвечаю. — Сам, — отнекиваюсь, — по себе…
— Вау! Ты что?! Куда это тебя заносит! Составы, как грибы после дождя, плодятся… Прямо как с неба сыплются! Шуруют, долбят, тусуются… Даешь, брат! Не пойму, в чем тут фишка! Не приглядеть за тобой, чего доброго, сядешь на «Астру» да на картошку в мундирах!
Чуешь, какой базар пошел, какие разговорчики затеваются?! Вот-вот кайфом запахнет, да каким еще!
— Брось! Не до составов мне.
— Дуй со мной! — и слушать не хочет.
— Ни шагу… — упираюсь. — Ни-ни… пока не кончатся скачки!
— Ступай со мной, — пристал, как банный лист, припер, в общем, к стенке. — Пятьсот баксов в месяц, «форд-мустанг» и красотки! Идет?! Погоди-погоди! В законные узы брака вступил, что ли? В женины угодники?!
Сечешь? Халява мне, а?!
Кто не успел отсюда слинять, с голодухи ремень подтягивает, а этот, вчерашний завсегдатай чужих поминок, сулит пятьсот зеленых?!
— Да пошли, черт побери! Тоже мне…
Ну, пошли так пошли.
Привел меня к какому-то рогачу. Встречаются, знаешь, такие… если вглядеться в окололобное пространство…
— Вот, господин Паспорт, — объясняет ему Халява, — этот самый! В армии десантником отслужил, дрался в Афгане, потом в Самачабло и в Абхазии воевал, в полку «Пантера». Три дня выносил на плечах из тыла врага нашего друга Захара и схоронил его здесь, на Сабурталинском кладбище.
Не знаю, были, не были вы друзьями, но к делу, Захар, он себя приплел-припечатал.
— Ну, так как? Примем, что ли?! — задумался шеф.
— Да, — поддакнул Халява. — Примем!
— Десантником, не десантником, мне это до лампочки. Вот только с ориентацией если того… все кости перемелю, — пригрозил шеф.
— Что за, — не сразу сообразил я, — ориентация?
— Полный, — поднял большой палец Халява, — поррядок!
— Ладно! Приму с испытательным сроком. Жалованье положу, так и быть, пятьсот баксов. Валяй!
— Ну! — соглашаюсь. Терять-то нечего.
— Да, — спохватывается шеф. — Как с полицией? Есть осложнения? Нет?
— Были, — уточняет Халява, — теперь нету.
Короче, сечешь, Захар? О тысяче ларей идет разговор. И свои проблемы решу, и родным подсоблю.
Ты бы и сам не отказался. Поверь!
С чего это магнитофончик примолк?
А-а, сторонка…
Погоди-ка, переверну.
Ну, браток, жарит этот Чарли Паркер! Птица!
Один добрый малый, Дейв Таф, помню, рассказывал: вхожу, говорит, в зал, а эти щенки, боперы то есть, несут какую-то дурь на своих инструментах. Один этак резко вдруг останавливается, другой подключается, тут как тут третий. Не поймешь, где квадрат начинается, где кончается. Квадрат это, браток, количество тактов, надобных для раскрытия темы. Потом разом все, бряк, умолкли. Мы прямо, говорит, остолбенели!
Да, да, Захар, к делу, ну конечно же к делу…
Стало быть, чтоб и ты был, Захар, в курсе, шеф наш, этот Паспорт… господин Паспорт — надо же, назвали! — делает знаки с трибуны, «форд-мустанг», мол, стоит неподалеку, под соснами. Есть шампанское и персики. Придет пара фрей. Одну разделите вы с Халявой, другою займусь я сам. Она давно водит меня за нос, так что пора разобраться. Впрочем, что в этой жизни дается нам без мучений!
— Уже должны бы прийти, Паспорт Джанибегович! — взглядывает на часы Халява.
— Придут, куда денутся? — бормочет в ответ ему шеф. — Какую лошадь выберет, ту ей и куплю…
— Приз, посвященный дню независимости Грузии! Для чистокровных полновозрастных верховых старшего поколения! Расстояние — тысяча шестьсот метров! — хрипит в усилитель диктор.
— Сейчас их выведут и проведут мимо нас, чтоб мы оценили и сделали ставки перед стартом, — объясняет шефу Халява.
Удар в колокол. Раз! Другой!
Выходят лошадки. Четырехлетки.
Как шел Огонь, Захар! Как он шел! Малютка-жокей едва его сдерживал. Чудо-конь! Гибкий, на зависть самой Нино Ананиашвили. Холка изящная, шея выгнутая! Лопатки по самые головки тонут в упругих мышцах. Ноги стянуты мощными жилами. Он сперва покосился на собратьев, потом ринулся за ними и в мгновение ока оставил всех позади.
Да-а, скажу я тебе…
Фаворит, да и только!
Шеф дал Халяве денег на тотализатор. Но тот все перепутал — привык запоминать одни только адреса поминок… ну, да, что и говорить, на халяву! — вот и ввел шефа в убыток ларей на пятьдесят-шестьдесят.
Нет, Захар, я не ставил. Не играл! Поклялся, что после твоей гибели не соблазнюсь, и баста!
Но как радостно было следить, Захар, за семиметровыми прыжками Огня и вспоминать Петрополиса. Да, Захар! Тогда все мы были живы… И Гигуша, которого потом изрешетили пулями в его собственной машине… И Ладо, сгоревший в самолете в Сухуми… И ты, Захар… И я… Помнишь, как в Петрополис принес нам выигрыш в пятьдесят четыре рубля и как здорово мы освоили их в хинкальной близ ипподрома?..
Нынче один только я и остался… Да и…
А вообще потесниться тебе придется-таки.
Да, полно, Захар! Брось! Куда я денусь? Осточертело все, правда…
Но… к делу!
Победителя забега, сам знаешь, проводят вдоль неистовствующих трибун.
Первым, что и говорить, пришел к финишу Огонь, и когда они с жокеем гарцевали вдоль скамей под восхищенными взорами зрителей, он не сдержался, взвился, взлетел на дыбы, сбросил жокея, порвал подпруги, вскинул в воздух белый лоскут с ярко-красной цифрой пять, резко оттолкнулся и мощными рывками понесся к конюшням. Его попытались остановить, повернуть назад, но он ушел от преследователей, прянул, дернулся и ворвался в ворота.
К двум часам закруглились все пять заездов, но женщин, которых ждал Паспорт Джанибегович, все не было видно.
— Я их!.. — махнул наконец шеф рукой. — Я их, таких-растаких!.. Не пришли, так не пришли! Зальем!
Пошли заливать.
Помнишь, Захар, был там малый манеж? Так вот чуть пониже его, в сосняке, поставили мы машину, выгрузили то-се и принялись…
Стакан за стаканом, и при очередном шеф вдруг замер и остановил взгляд на манежике.
Вдоль его кромки шли две молодые женщины. Вровень ростом… Но на этом их сходство кончалось. Одна, поплотнее, в чуть не лопающейся юбке, казалось, тащила на себе всю вселенную. Другая… летела, и ниспадающие на лоб пряди волос заслоняли ей взор.
И такая была, такая…
Знаешь, Захар, какая?
Вот, как древний мудрец сказал о своей ненаглядной: «Два сосца твои, как двойни молодой серны, пасущиеся между лилиями».
Подошли они, поздоровались, и я, Захар, чуть не ополоумел!
Не знаю, кто была та, что несла на себе всю вселенную, но второй оказалась — ты сам, Захар, очумеешь! — Хатиа!
