KnigaRead.com/
KnigaRead.com » Проза » Современная проза » Казимеж Орлось - «Чай по Прусту» (восточно-европейский рассказ)

Казимеж Орлось - «Чай по Прусту» (восточно-европейский рассказ)

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Казимеж Орлось, "«Чай по Прусту» (восточно-европейский рассказ)" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

На следующий день встревоженная пани Коханкевич голову себе сломала, не зная, как объяснить ребенку, почему нет мамы. Людек все время спрашивал:

— Скажите, пожалуйста, когда мамочка вернется?

Только в четыре зазвонил телефон — из больницы сообщили, что Крыся лежит в отделении травматологии и ортопедии.


Людек мог остаться у соседки. Добрая женщина охотно занималась бы малышом до возвращения матери. Но через три дня приехал старик Янушевский. Его вышвырнули из дома, в котором он жил много лет, — сначала с женой Чеславой, а после ее смерти один. В Гронкове он возделывал огород, держал кур и уток, приблудного пса Кайтека. Привозил в Варшаву яйца, творог; осенью — яблоки и груши. В погожие вечера, как когда-то, сидел перед домом с аккордеоном. Аккордеон, клавишный, советской марки «Аккорд», был у него еще с пятидесятых годов. Инструмент он получил в награду как передовик, когда работал на стройке. Обычно играл мелодии, которые помнил с давних лет: «Шла девица по лесочку», «Чье-то сердце загрустило», «Расшумелись плакучие ивы». А особенно любил Янушевский поиграть допоздна, выпивая с соседями.

Но все хорошее когда-нибудь кончается. Спокойная жизнь тоже закончилась. С некоторых пор племянники Чеславы претендовали на дом. Один собирался жениться — требовалось жилье. После смерти брата жены они донимали Янушевского. Грозили судом. У инвалида права на наследство были, но таскаться по судам он не хотел. Уток, кур и собаку оставил соседям, взял аккордеон и вернулся в Варшаву. Перед отъездом два дня прощался — выпито было много, так что на лестнице пришлось пару раз ухватиться за перила. И тут узнал, что дочь в больнице, а внук под присмотром пани Коханкевич.

Малыш любил старика и охотно пошел с ним на четвертый этаж.

— Деда, ты налакался? — спросил он первым делом.

Всегда, когда Янушевский приезжал, они много времени проводили вместе. Дед строил смешные рожи — одним глазом смотрел вниз, другим — вверх. Громко щелкал пальцами. Курил сигареты в стеклянной трубочке — отломанная половинка торчала вверх. Вечерами, когда внук засыпал, стоял над ним и пел хриплым басом колыбельную: «Людек, Людек, баю-бай, поскорее засыпай…»

А сейчас он сказал, пытаясь открыть хлипкую дверь:

— Иногда, сынок, надо выпить. — Ключ никак не попадал в замок. — Твою мать… — разозлился он.

— Пани Коханкевич сказала, что это плохие слова и только алкаши так говорят, — отозвался малыш.

— Порядочные люди тоже иногда вынуждены так говорить, — объяснил Янушкевич. Они вошли в квартиру.

Инвалид получал пенсию, но этих жалких денег хватит, как он подсчитал, только до пятнадцатого. В Гронкове он мог подкормиться с огорода, сада. Ловил рыбу в озере. Осенью ходил за грибами. Здесь, в городе, придется об этом забыть. А еще Крыся в больнице — лекарства нужны, ребенку тоже кое-чего требуется, что попало в рот не положишь. И так далее, убивался старик, а Людек спрашивал:

— Почему у тебя одна нога деревянная, дедуля? Ни у кого нет деревянных ног.

— Сынок, мою ногу черт прибрал на стройке. Надо было отрезать. Доктора и отрезали.

А малыш опять с вопросом:

— Что значит «черт прибрал»? Зачем ты позволил отрезать? Разве доктора всем ноги отрезают?

— Не всякие доктора и не всем, — смеялся старик. Он ковылял по кухне, варил суп из крупы на костном бульоне. Заваривал чай.

Теперь он готовил обед каждый день. Спали они на Крысином диване. Мальчик вертелся: очень уж громко Янушевский храпел. Два раза они навестили мать в больнице, ездили на автобусе. Людек со своим рюкзачком, в котором лежали каштаны, собранные во дворе. Янушевский рассказал о неприятностях с племянниками, о том, что пришлось вернуться в Варшаву, потому что из хаты его выгнали. Крыся, страдальчески кривясь — ей больно было шевелиться, — ответила:

— Не горюй, пап. Справимся! Только бы нога зажила.

— Как справимся, если ты без работы, без пособия, а моих денег едва до пятнадцатого хватит?

Может, когда ехали домой, в автобусе, Янушевскому пришло в голову подрабатывать на русском аккордеоне? Давно еще, когда в город приезжало много румынских цыган попрошайничать на улицах, он видел одного с аккордеоном. Бородатый, седой, в коричнево-черном полушубке без рукавов, в сапогах; играл на Свентокшиской, стоя под стеной. На шее — красный шарф, на голове — барашковая шапка. Старику помогала девочка — лет четырех-пяти, как Людек. Ходила около цыгана, наверное, своего деда, колотя по жестяному барабану. Янушевский запомнил эту пару: малышка в сине-зеленой юбке до щиколоток, черные волосы заплетены в косички, черные глаза. Смешно подпрыгивала, старик притоптывал. Он играл балканские мелодии — наверное, цыганские романсы и песни, которых никто тут не знал. Вокруг стояли люди — прохожим нравилась цыганская музыка.

И теперь, в трудной ситуации, Янушевский подумал, что и он сможет так заработать пару грошей.

Вечером он сказал Людеку:

— Сынок, мы с тобой поедем на Центральный вокзал. Ты будешь играть на барабане, а я на аккордеоне. Бог даст, кое-чего и насобираем.

— А как я буду играть? — спрашивал малыш.

— Увидишь, увидишь.

Барабанчик Янушевский сделал из жестяной коробки из-под шоколада, которую кто-то выбросил. Она лежала сверху в мусорном контейнере. В форме красного сердца, с надписью «E. Wedel»[2]. Пробил две дырки по бокам и продел веревку. С одной стороны повесил маленький колокольчик, который Людек когда-то нашел — тоже около помойки. Колокольчик не звенел, но блестел, будто серебряный. Смастерил палочки. Людек так и подпрыгнул от радости, когда дед первый раз застучал по барабану.

— Дай, деда, дай, теперь я!

Янушевский повесил внуку красное сердце на шею, поправил веревку. Людек сразу же принялся громко бить в барабан.


Поехали они на третий день. Тот, первый раз, был самым трудным. Дома Янушевский особо не задумывался. Ну, встанет у стены и начнет играть, притоптывая деревянной ногой. Людек будет ходить с барабаном, крутиться рядом. В коробку посыплются монетки. Простое дело. Но там, на Центральном, когда приехали на «десятке» — он в черном пиджаке от костюма, с аккордеоном через плечо, Людек в длинноватой бордовой курточке и зеленой шапочке из секонд-хенда, с красным барабаном, — что-то неладное стало происходить с Янушевским. В горле встал ком, он вспотел, сердце застучало. Старик взял малыша за руку, они спустились по лестнице и пошли по переходу в сторону главного зала. То и дело слышались объявления: «Экспресс ‘Нептун’ до Гданьска и Гдыни прибывает на седьмой путь четвертого перрона. Нумерация вагонов…»

— Что это? — спрашивал внук. — Деда, кто там говорит?

Задирал голову, смотрел на потолок — никого.

Бежали минуты. Они обошли вокзал по подземным переходам с четырех сторон. Начали от аллеи Иоанна Павла, потом вдоль улиц Хмельной и Злотой до Эмилии Плятер, потом — вдоль Иерусалимских аллей. Малыш засматривался на людей. Приостанавливался перед витринами магазинов.

— Идем, идем, — повторял Янушевский. Он искал место. Все хорошие были заняты. Со стороны Злотой парень с гармонью играл русские мелодии. У лестницы на Плятер стояла худенькая девушка, скрипачка. Людек долго оглядывался, ему хотелось посмотреть, как тонкий смычок бегает по струнам. Девушка играла Моцарта.

Через полчаса они наконец нашли место со стороны Иерусалимских аллей, ближе к переходу на другую сторону. Янушевский встал у стены, осмотрелся.

— Попробуем здесь, — сказал он внуку.

Его руки слегка дрожали, когда он надевал на плечи ремни инструмента. Из-за дрожи, волнения он забыл про коробочку для мелочи. Не достал из полиэтиленового пакета. Негнущимися пальцами провел по клавишам, аккордеон застонал. Начал с «Варшава, моя ты Варшава». Людек минуту смотрел на деда, потом застучал по барабану. Стал ходить туда-сюда. Крутился, кланялся, высоко поднимал палочки. Мальчик в зеленой шапочке с ушами, рюкзачком и с красной коробкой-барабаном сразу привлек внимание. Несколько женщин остановились. Улыбались Людеку.

— Господи, такой маленький должен зарабатывать на жизнь!

Кто-то спросил:

— Эй, куда положить пару злотых?

Только тогда Янушевский поставил коробочку под ноги. И теперь играл одну за другой мелодии прошлых лет: «Зеленая шляпка», «Вальсик Варшавы», «Пойду на Старе Място…», «Красные маки». И опять сначала: «Как улыбка любимой».

А люди подходили, останавливались, слушали, шли дальше. В коробочку сыпались монеты. Дед иногда переставал играть, чтобы забрать оттуда мелочь. Распихивал по карманам. И тогда был слышен барабан: бам-бам, та-та-тра-та-та.

Через два часа внук потянул Янушевского за штанину:

— Дедушка, писать!

Старик сразу стал стаскивать ремни с плеч. Наверху, на галерее, выйдя из туалета, они долго считали деньги. Дед присел на корточки под стеной. Мелочь всыпал обратно в коробку. Считал, шевеля губами. Людек стоял рядом и молча наблюдал. Получилось 85 злотых и 60 грошей. Кто-то бросил две аккуратно сложенные бумажки по доллару. Янушевский, сидя на корточках, опершись о стену, достал сигареты и стеклянную трубочку. Щурясь от дыма, сказал внуку:

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*