Киран Десаи - Наследство разоренных
Судья, расстроенный недостойным поведением любимицы, притянул ее к себе, и Шамка зарылась носом в его колени.
Пацаны оправились, приосанились, повторили восхождение по ступеням, и судья осознал опасность пережитого ими унижения. Теперь они воспылали жаждой самоутверждения — за счет обитателей дома, разумеется.
Вооруженный протявкал нечто для судьи совершенно непонятное.
— Непальцы есть? — Он с отвращением скривил губы и продолжил на хинди: — Оружие где?
— У меня нет оружия.
— Сдавай оружие.
— Вас неверно информировали.
— Ты брось эту свою нахра. Пушки давай.
— Я требую, чтобы вы немедленно покинули мой дом, — отчеканил судья.
— Неси оружие.
— Я вызову полицию.
Эта угроза их развеселила. Во всей округе ни одного телефона.
Они рассмеялись так, как это делают в кино, и, подражая киногерою, парень с ружьем прицелился в Шамку.
— Сейчас я хлопну для начала шавку, потом тебя, старый. Следующий повар, а за ним дама. — И он постарался изобразить кинематографическую улыбку и обозначил поклон в сторону Саи.
— Я сейчас принесу, — заторопилась Саи, вскочив и опрокинув поднос.
Судья поднял собаку на руки. Ружья остались у него со времен службы. Пятизарядное помповое BSA, винтовка «Спрингфилд» тридцатого калибра и двустволка «Holland & Holland». Они висели в зале над пыльными чучелами уток, никто их не прятал и не запирал.
— Чх-чх, ай-ай, ржавые! Почему не следите за оружием?
Достигнув цели, доблестные воины обрели достоинство, самодовольно огляделись.
— Мы с вами чаю выпьем.
— Ч-чаю? — ужаснулась Саи.
— Чаю. И закусим. Вы что, хотите отослать гостей голодными? — Они переглянулись, нагло осмотрели ее и перемигнулись.
Саи вдруг почувствовала себя безнадежно женственной и беззащитной.
Конечно же, парни представили себя киногероями, вкушающими чай в обществе дам высшего света, небрежно кивающими услужливо улыбающимся лакеям. Танцы, пение и флирт в шикарных отелях и особняках… Такого сорта зрелище преподносилось в кинотеатрах Кулу-Манали или, в дотеррористическую эпоху, в Кашмире. Затем из тумана появились славные бойцы, пришла пора иных сценариев.
Из-под стола извлекли забившегося туда повара.
— Ай-я-а-а-а… Ай-я-а-а-а… — кланялся он, молитвенно сложив ладони. — Я бедный человек, бедный, прошу вас…
— Он ничего не сделал, не троньте его, — встрепенулась Саи. Ей претило унижение старика, еще больше — необходимость унижаться самой.
— Живу, чтобы только сына увидеть, пощадите, добрые господа, не трогайте меня, прошу вас…
Повар заплакал. Точно по сценарию. Веками сочинялся и оттачивался этот сценарий, роль бедного человека. Проси и унижайся. Слова, жесты, мимика…
Безукоризненное исполнение поваром своей роли лишний раз утвердило освободителей в верности их поведения.
— Кому ты нужен? Мы просто проголодались. Корми нас. Сахиб тебе поможет. Давайте шевелитесь оба.
Судья не двинулся с места, и ствол снова направился в сторону собаки. Судья спрятал любимицу позади себя.
— Добрый сахиб. Мягкосердечный. Прояви доброту и к гостям. Накрывай на стол.
И вот судья на кухне. Впервые в жизни. Шамка путается в ногах, Саи и повар жмутся рядом. Может быть, в этой кухне и суждено им встретить смерть. Мир перевернулся вверх дном, чего теперь ожидать?
— Есть нечего?
— Только печенье, — проинформировала Саи второй раз за день.
— Ха-ла-ла! Ну и сахиб! Так приготовьте что-нибудь! Не отправляться же нам на пустой желудок.
Причитая и подвывая, повар принялся жарить покора. Полужидкое тесто шипит в раскаленном масле, создавая подходящий к обстановке зловещий звуковой фон.
Судья порылся в ящике, заполненном занавесями, простынями, тряпками; вытащил скатерть. Саи заварила и отцедила чай, хотя толком не знала, как готовить чай по-индийски. Она поверхностно знакома лишь с английской процедурой заваривания.
«Гости» тем временем ознакомились с домом. Атмосфера запустения. Тут и там древняя деревянная мебель, разукрашенная вязью и клинописью жуков-древоточцев, металлические складные стулья. Высокие, почти дворцовые потолки, обширные помещения богатого жилища, открытые на снежные вершины окна — и вонь от мышей, как в крестьянском сарае. Они уставились на диплом Кембриджского университета, почти слепой от рыжих пятен, от сырости провисший, как парус корабля в безветрие. Пол в кладовой просел. На сломанном столе для пинг-понга куча пустых жестянок из-под рыбных консервов и припасы из кладовой. В кухне используется лишь небольшая часть помещения, рассчитанного на многочисленную прислугу. Ныне здесь хозяйничает один повар.
— Дом требует ремонта, — категорически заявил главный.
— Чай слабый, — критиковали они тоном недовольной свекрови. — И соли мало в покора.
Они обмакивают печенье «Мария» и «Наслаждение» в чай, чавкают, сопят, утирают носы ладонями, хлюпают. Обнаруженные в спальне два сундука набили рисом, чечевицей, сахаром, чаем, маслом, спичками, мылом «Люкс» и кремом «Понд». Один из них утешил Саи:
— Все это вещи, необходимые Движению.
— Где ключи? — крикнул еще один, привлекая внимание остальных к запертому шкафчику.
Судья вытащил ключ из-за томов «Нэшнл джиографик». Когда-то, в молодые годы, когда жизнь представлялась ему по-иному, он отправлял журналы в переплетную мастерскую. Золотом поблескивают годы издания на корешках.
В шкафчике обнаружились бутылки «Гран-Марнье», шерри амонтильядо, «Талискер». Что не высохло, то в уксус превратилось, но молодые люди все равно присовокупили бутылки к реквизированному в пользу правого дела.
— Сигареты?
Курева в доме, к их великому возмущению, не оказалось. В знак протеста они натащили в туалете — хотя воды в баках не было ни капли — и оставили испражнения вонять. Приготовились к отходу.
— Скажи «Джаи Горка!» — велели судье. — Горы Горка для горка!
— Джаи Горка.
— Скажи, «я дурак».
— Я дурак.
— Громче, хузур!
Судья повторил тем же бесцветным голосом.
— Джаи Горка! — крикнул повар. — Горы Горка для горка!
— Джаи Горка, — повторила Саи.
От них никто этого не требовал.
— Я дурак! — пискнул повар.
Парни, гогоча, отступили в туман. Последними мелькнули белые надписи на сундуках: «мистер Дж. П. Пател, пароход „Стратнейвер“», и на втором — «мисс С. Мистри, монастырь Св. Августина».
Ушли.
*— Ушли, ушли! — убеждала сама себя Саи, но страх не исчезал. Страх застыл и в глазах собаки. Хвостом попыталась вильнуть, но хвост не послушался, все так же прижимался к заду, протискивался между собачьих ног. Повар разразился причитаниями:
— Хумара кия хога, хаи, хаи, кумара кия хога… Хаи, хаи, что с нами станет…
— Замолчи! — приказал судья. Проклятые слуги, у них нытье в крови с пеленок.
Сам он сидел, неестественно выпрямившись, с застывшим выражением лица, напрягаясь, чтобы не выплеснуть эмоции, вцепившись руками в подлокотники, чтобы унять дрожь. На столе скатерть, которую он расстелил. Узор — виноградные гроздья. Красноватое пятно — след пролитого много лет назад портвейна. Он хотел тогда бросить бокал в жену, манера которой жевать пишу его раздражала.
— Еле ползает, — насмехались над ним эти ублюдки… — Стыд-то какой! Ну и народ, ничего толком не могут сделать.
Саи и повар избегали смотреть в сторону судьи, отказывались замечать его унижение. И на скатерть взглянуть не смели. Заметишь скатерть — и во что выльется гнев господина! Унижение гордого — страшная штука. Быть его свидетелем еще страшнее. Свидетелей уничтожают.
Повар затянул шторы. Стекло отражало их ранимость. Они казались зажатыми лесом и небом, ночь набрасывала на них покрывало тьмы. Шамка заметила в стекле свое отражение, бросилась на него — отражение исчезло за шторой. Потом бросилась на тень на стене — не шакал ли это?
*Февраль 1986 года. Саи 17 лет, она уже почти год влюблена в учителя математики Джиана.
Через дорожные блок-посты дошли до них очередные газеты.
В Бомбее в «Хайатт Интернэшнл» ожидается выступление группы «Хелл Ноу».
Международную промышленную выставку-ярмарку печей на газе из коровьих экскрементов посетили делегации со всего мира.
В Калимпонге, на северо-востоке Гималаев, где жили отставной судья, его повар, Саи и Шамка, волнения, в холмах сосредоточились отряды вооруженных партизан. Конфронтация Индия — Непал на этот раз. Меньшинство, которое в тех краях составляет большинство, добивается независимости или хотя бы автономии. Им нужна своя страна или хотя бы свой штат. Здесь, где Индия увязла в Сиккиме и Бутане, где армия перебрасывает войска и перекрашивает танки на случай, если китайцам вдруг захочется еще чего-нибудь, кроме Тибета, картография расплывчата. Обычно нахрапистые газеты затрудняются с прогнозами. Пальба сменяется переговорами, предательство — торговлей; Непал, Англия, Тибет, Индия, Сикким. Бутан… Даржилинг туда, Калимпонг сюда… Туман движется через границы, сгущается, растворяется, туман смеется над картографами и политиками.
