Дни, месяцы, годы - Лянькэ Янь

И он стал копать. Конечно, мужчина копает куда лучше и быстрее женщины. Лезвие лопаты с силой вошло в землю, мужчина перехватил черенок, подался вперед, резко вынул лопату, и над полем поплыл аромат свежей земли, а мужчина вскинул голову посмотреть на раздетую Четвертую тетушку и говорит:

– Ты, поди, и сама не знаешь, какие у тебя груди красивые?

И копает дальше. Потом снова поднял голову и говорит:

– У меня глаз цепкий: твои груди лучшие во всей округе, стоят торчком, хотя четверых детей выкормили.

И копает дальше. Потом снова поднял голову и говорит:

– Холодает, накинь рубашку, но пуговицы не застегивай.

И Четвертая тетушка накинула на плечи рубашку, укрыла детей одеялом, села на прежнее место, чинно выставив груди наружу, чтобы мужчине было хорошо видно. А тот все копал, пятясь к дальнему краю, да поглядывал на торчащие груди Четвертой тетушки. Чтобы было удобнее смотреть, у края поля он не поворачивался спиной, а возвращался в начало и принимался за новый ряд. Поглядывая на Четвертую тетушку, каждый раз говорил ей что-нибудь приятное. А она ничего не отвечала, так и сидела, выставив груди наружу, а руки держала на коленях или по бокам, чтобы мужчина и вблизи, и издалека мог ею полюбоваться. Горная цепь затихла, словно уснувший бык. Муж Четвертой тетушки сидел у нее за спиной.

– Ты разве не знаешь, кто это? – сказал Ю Шитоу. – Кобель из соседней деревни.

Четвертая тетушка будто и не слышала.

– Мать, я и подумать не мог, что ты такая бесстыжая, – сказал Ю Шитоу. – Что тебе плевать на свое доброе имя. Вот дети сейчас проснутся, распахнут пасти и загрызут тебя живьем, не будь они мои дети.

Тут Четвертая тетушка обернулась и посмотрела на мужа при свете луны.

– Тьфу ты! – огрызнулась Четвертая тетушка. – Если так заботишься о моем добром имени, ступай и вскопай мне поле, бери лопату и копай вместе с кобелем.

Ю Шитоу не сказал больше ни слова, только промямлил что-то себе под нос, спрятался у нее за спиной и жалобно захныкал. Но Четвертая тетушка не оборачивалась, не заговаривала с мужем и смотреть на него не смотрела. Сидела неподвижно, будто изваяние, сидела, пока мужчина не перекопал все поле, осталась только узкая полоска, расстелившаяся вдоль кромки оврага, словно серый пояс. К тому времени мужчина тоже устал. И придумал, как отдохнуть.

Говорит:

– Давай вздремнем, а потом я закончу.

– Вот закончишь, тогда и вздремнем, – отвечает Четвертая тетушка.

– И треугольник на краю поля тоже вскопать?

– А как же? Туда тридцать, а то и пятьдесят колосков войдет.

Наконец белая стерня вдоль оврага исчезла, луна к тому времени уже клонилась к закату, звезды поредели, а земля сделалась темно-красной, рыхлой и мягкой, будто ее покрыли толстым ковром из алых цветов. На траве у межи повисла роса. Старшая дочь завозилась во сне, села на корточки в ногах у брата, напрудила целую лужу и легла досыпать. Ноги Четвертого дурачка залило дымящейся мочой, он поджал их, повернулся на другой бок и крикнул:

– Мама, мама, мои ноги варят в котле!

Четвертая тетушка подошла к детям, поправила одеяло:

– Спи, целы твои ноги.

И видит: мужчина с довольным видом идет к ней по вскопанной земле. В кости широкий, ступает пружинисто, и каждый его шаг впечатывается в землю. Четвертая тетушка отсела подальше от детей, сунула руки в рукава и наспех застегнула рубашку.

– Чего застегиваешься? – отбросив лопату, спросил мужчина.

– Ты жениться собираешься? – покосилась на него Четвертая тетушка. – Если нет, даже не лезь ко мне.

Мужчина замер.

– Мы же договаривались: я вскопаю поле, и мы с тобой тут переночуем.

– А еще ты говорил, что поле мне засеешь, и что?

Мужчина рассердился, схватил лопату:

– Я всю ночь горбатился, скоро рассветет, если не переспишь со мной, зарублю насмерть.

Ю Шитоу, побледнев, бухнулся перед ним на колени.

Четвертая тетушка посмотрела на Ю Шитоу, посмотрела на занесенную лопату, перевела взгляд на сине-красное лицо того мужчины, а потом неторопливо подошла и села на корточки прямо под лопатой:

– Вот и руби, на мне висят четверо слабоумных, я давно о смерти мечтаю. Руби, тебе и жизнью за это расплачиваться не придется, вырасти моих детей, вот и вся расплата.

Голос Четвертой тетушки звучал спокойно и легко, она без страха глядела на занесенную лопату. На лице ее лежал прохладный отблеск металла.

– Руби, – говорит Четвертая тетушка. – Руби, если не боишься растить моих детишек.

Мужчина перевел взгляд на циновку, увидел, что четверо дурачков проснулись, трут глаза, смотрят то на него, то на Четвертую тетушку и что-то лопочут. Он опустил лопату, пнул Четвертую тетушку в грудь и сказал:

– Чтоб тебя, сама напросилась, возьму тебя силой.

Она отряхнула грудь:

– Тогда я повешусь у тебя на воротах, и вместо расплаты ты будешь поднимать на ноги моих детей, пока каждый не заживет своим домом.

И мужчина, ругаясь, пошел восвояси.

Под звуки его шагов, под взгляды, которыми обменялись Четвертая тетушка и Ю Шитоу, с щебетом птиц занимался рассвет.

Так Четвертая тетушка вскопала свое поле, засеяла его, удобрила, выполола сорняки, собрала урожай, а потом все повторилось сначала. Времена года, сменяясь, как дни и ночи, подгоняли ее, и дети незаметно подросли, и волосы Четвертой тетушки поседели, и сама она понемногу состарилась.

Глава 2

И вот, в самый разгар сбора урожая Третья дочь захотела обзавестись семьей, захотела выйти замуж, поняла разницу между мужчиной и женщиной. Для Четвертой тетушки новость эта была как гром среди ясного неба. К пятидесяти годам она успела выдать замуж двух старших дочерей, теперь они жили отдельно, каждая своим домом, и пусть судьба обделила их счастьем, как обделила Четвертую тетушку, но это все-таки была жизнь. Старшие дочери хоть и дурочки, но в промежутках между припадками могли работать, умели пришить пуговицу и даже сосчитать до десяти. Знали, что, если идешь в лавку за солью, сдачу надо принести домой. Что надо опускать голову, когда на тебя смотрит мужчина. Только во время припадков они валились без чувств на землю, корчились в судорогах и пускали пену изо рта. А Третья дочь была не такой. Она без всяких припадков не умела досчитать до семи и, когда ходила в лавку за маслом и солью, возвращалась без сдачи, а во время месячных не могла обойтись без матери. Четвертая тетушка думала, что дочь никогда не узнает о разнице между мужчиной и женщиной, а тут Третья заговорила, что хочет замуж, хочет, как старшие сестры, иметь мужа. Четвертая тетушка стояла посреди кукурузного поля, глядя на радостный румянец на щеках Третьей дочери, и видела, как между кукурузными стеблями кружат золотые искры солнечного света. Небо стояло высоко, и облака проплывали редко. С той стороны оврага доносился скрежет сбора кукурузы, несмолкаемый шум пылинок, оседающих на сухие кукурузные листья. Тишина снова подняла Ю Шитоу из могилы, Четвертая тетушка обернулась к мужу и попросила:

– Третья дочь, повтори, что ты сейчас сказала?

Та отвечала, вздернув подбородок:

– Я хочу замуж, хочу спать с мужем в обнимку, как старшие сестры.

Четвертая тетушка спросила, подумав:

– А какого ты хочешь мужа?

– Здорового, не хромого и не косого, хорошего мужа, чтобы не заставлял меня выходить в поле и рвать кукурузу.

– Дочка, посмотри на себя, на кого ты похожа? – сказал Ю Шитоу.

– На кого похожа? – возразила Четвертая тетушка. – Какая ни на есть, она уродилась в твою семью.

– Где же ей искать здорового?

Четвертая тетушка сплюнула на землю и пробурчала:

– Хоть из-под земли достанем, а найдем. А не найдем, так будем искать здорового наполовину. Обойди все деревни на хребте и найди нам жениха. Такого, чтоб подошел младшей дочери.

Третья пытливо оглядела мать и говорит:

– Мам, ты тоже с ума сошла, у тебя тоже падучая, ты с кем разговариваешь, тут же никого нет?