Василий Белов - Час шестый
— Ванька, Ванька, гляди, у тебя на лобу-то кто сидит! — сказал счетовод Зырин. — У обоих уж и брюхо красное, а ты не видишь…
— У меня, Володя, на лобу глаз нету, — сказал Нечаев и прихлопнул сразу двух напившихся комаров. — Кровососы, понимаешь… Откуда их столько и набралось?
— Как откуда? — кротко заметил Жучок. — Все из райёна летят, больше неоткуда… Вон, говорят, и Ковка Микулин присвистал.
— Ковка не здря присвистал, у его тутотка девка растет.
— Дак он чево, не Палашку ли опеть сватать?
— Нет, он нонече по займу. А ковды это он Палашку сватал? Вроде и раньше не сватал.
— Нонче девки и так дают, чего их сватать? — сказал Киндя Судейкин. — Здря и Васька Пачин пиво варит.
Девки притворились, что ничего не слышали, а бабы замахались на Киндю. Как раз в это время пришел на собрание Евграф Миронов. Его усадили на его же мироновскую скамью. Начались расспросы насчет краснофлотца, но Евграф не пристал к этим речам.
— Говорят, расписались, сходили в Ольховицу.
— Ну? А ковды сварьба-то?
— Да завтре!
— Не здря Микуленок-то прилетел… Предрик, он тоже чует, где пиво, где сусло, а где пустой квас.
— Не балабонь, Киндя, видишь, идут… Возьмут за гребень, не успеешь и пикнуть.
— Оно верно, у меня вон уж карманы вывернули…
Судейкин затих.
Сопронов и председатель Митька Куземкин первыми вышли к народу. Предрик Микулин и следователь Скачков ступали позади.
— Здрасте, товарищи! — выкрикнул следователь, когда все четверо усаживались за стол.
Люди ответили разномастными голосами: «Поди-тко здраствуй», «Доброго здоровьица, проходите», «Милости просим», «Особо Миколая Миколаевиця».
Какая-то старушонка, увидев Микулина, обрадовалась пуще всех:
— Што, батюшко, опеть к матке приехал? Давно не бывал дома-то, давно. У тебя нонь какая должность-то?
Старуху дернули сзади за кофту:
— Сиди, баушка, сиди, не наше дело, какая у его должность.
— Как это не наше, ежели он наш?
— Опеть будут таскать с места на место, — хихикнул кто-то в мужицких рядах.
И действительно, Микулин поднял руку:
— Таскать, товарищи шибановские жители, позвольте открыть общее собрание деревни! И всего колхоза «Первая пятилетка»…
— Открыть, открыть, давно сидим. Скоро и спать, а у вас не у шубы рукав…
— Не у нас, а у вас! — строго сказал бледный Скачков. — Мы с утра были готовы.
— А мы, батюшко, погоду-то ведь не из кудели прядем. Ее не купишь на ярмонке, погоду-то, чего пошлет Господь, то и будет, — сказала старуха Новожилиха.
— Тише, товарищи! — Следователь поднял руку. — Предлагаю выбрать для ведения собрания председателя и секретаря для записи выступлений. Есть предложение: товарища Куземкина! Будем ли голосовать по этому вопросу?
— Не будем! — крикнул Нечаев.
— Товарищ Куземкин, бери вожжи в свои руки, а ты, товарищ Зырин, пиши протокол. Требуется записывать все реплики…
— А ежели чья задница реплику невзначай подаст? — сам для себя, но довольно внятно проговорил Судейкин. — Тут, конешно дело, какая реплика… Можно вслух, а можно и шепотком.
Мужики, сидевшие вблизи, засмеялись.
— Товарищи, — поднялся Митька Куземкин. — Таскать, надо пустые разговоры забыть и приступить к вопросам. Какая, таскать, на сегодняшний день повестка дня? Зачитываю!
И председатель, два года назад перенявший слова «так сказать» от самого Микулина, предложил такую повестку дня:
— Доклад по займу второй пятилетки и о шести сталинских условиях. Высказаться товарищу Сопронову. Вторым вопросом поставить силосование и заготовку грубых кормов, третьим — строительство нового скотного двора, четвертым — выборы бригадиров. Пятый вопрос — разное. Что обсуждать в «разном», покажет, товарищи, ход собранья! — закончил Куземкин. — Вам слово, товарищ Сопронов.
— Я, Дмитрей Дмитревич, слова у тебя отнюдь не просил и доклада ставить не собираюсь!
Люди напряженно затихли. Слышно было, как у реки крякали в разных местах сразу три дергача. «Ничего себе», — подумал Микулин и поглядел в сторону следователя. Скачков пошептал что-то на ухо Куземкину. Встал со скамьи, вроде бы спокойно произнес:
— Не будем, товарищи, терять время, приступим к обсуждению главных вопросов. Доклад сделает сам предрик товарищ Микулин…
Микуленок не ждал такого поворота, но делать было нечего. Он поднялся и согнал под ремнем складки на гимнастерке. Откашлялся. Приготовился говорить про заем и шесть сталинских условий. Следователь как раз убежал по срочной нужде, а тут и появился у всех на виду Евграф Миронов. Микулин испугался.
Евграф пробирался в толпе, через ряды скамеек, прямо к президиуму. В руке его белела бумага.
— Таскать, что у тебя, Евграф Анфимович? — не растерялся Митька Куземкин.
— У меня, Митрей Митревич, личное заявление! Вот, прошу разобрать…
— Заявленье принесешь завтре в контору.
— Нет, прошу разобрать на общем собранье. — Евграф повернулся к народу.
— Разобрать! — выкрикнули из толпы.
— Пусть зачитает.
— Говори, говори, Евграф Анфимович, не стесняйся.
— Да я что? — смутился Евграф от общего к нему внимания. — Мое дело не к спеху, можно и после. Я, значит, одно прошу…
Поднялся шум. Предрик Микулин тщетно пытался взять себя в руки. Митька Куземкин начал вслух зачитывать мироновскую бумагу:
— Тише, товарищи! Читаю. «На общее собрание колхоза «Первая пятилетка» от Миронова Евграфа, гражданина деревни Шибанихи Ольховского сельсовета. Заявление. Прошу убедительно колхозников поставить меня… — Митька запнулся и даже глаза вытаращил —… в шибановские пастухи. Как не имею пропитанья себе и своему семейству, а пастух Гуря скот пасти не желает и уговор с обществом хочет расторгнуть. Прошу в просьбе не отказать. К сему Миронов».
У предрика Микулина отлегло от сердца, однако же собрание окончательно сбилось с правильного пути. Люди прослушали заявление Миронова, затаив дыхание. Первым очнулся Киндя Судейкин. Он хлопнул по колену своим картузом, в котором прятал когда-то микулинскую печать, утерянную в соломенных скирдах:
— Еграша, да ты што? Взаправду ли?
— Взаправду, Акиндин Ливодорович, взаправду. Мне по миру ходить не с руки…
Колхозники зашумели еще больше. Заговорили все сразу, не слушая друг друга. Бабы заохали: «Экой мужик да в пастухи, разве ладно?» — «А чево ему, бедному, делать, ежели все отнято?» — «Правда, правда, ведь ись-пить надо каждый день». — «Говорится в пословице, от сумы да от тюрьмы не зарекайся». — «А за што в тюрьму-то мужика упекли? Ведь не за што не про што».
