София Каждан - Сибирячка
— Зачем ты меня сюда привез?! Я не блядь!!! Понял!!! Никогда тебе не владеть мной!!! Слышишь, ни-ког-да! Мое тело принадлежит только твоему сыну!
— Отпусти мои волосы. Мне больно, — спокойным голосом произнес врач.
— Я не блядь!
— Почему ты так кричишь? Кто сказал, что ты…
— Я не блядь! — в истерическом крике повторила Светлана.
— Перестань орать, — слегка повысив голос, проговорил свекрь. — Мы можем сейчас с тобой обратно уехать в Москву. Это не проблема. Машина стоит во дворе. Проблема в том, что ты скоро потеряешь семью.
— Это неправда! Неправда!
— Правда. И ты это сама прекрасно знаешь, — голос Цеховского звучал ровно и спокойно, в отличие от истерического крика невестки. — Ты с Сашкой уже больше месяца, как не спишь вместе. Еще неделя и кто-то из вас перейдет спать в зал, а затем вообще покинет квартиру.
Светка подняла свои огромные карие глаза и взглянула на Эдуарда Владиславовича. Цеховский видел, как они заполняются слезами, которые стали медленно течь по её лицу. Она как маленький ребенок, стала их вытирать рукавом пальто. Он подошел к своей невестке.
— Успокойся! Не надо плакать. Это твой единственный шанс, — одной рукой прижимая дрожащее от плача тело невестки, а второй, гладя её по голове, произнес свекрь.
Он нежно снял с женских плеч пальто и, взяв Светлану на руки, положил в гостиной комнате на диван, укрыв пледом.
Вторая любовь к Цеховскому пришла неждано-негадано, когда ему было далеко за сорок. И надо же было судьбе сыграть с ним такую злую шутку: он влюбился в жену сына.
Никогда в его жизни не было другой женщины, кроме жены. Он знал тело своей Татьяны, как свое, и владел им, как своим. Множество раз он в мыслях прокручивал, как кадры из кинофильма, эпизоды постельной сцены. Цеховский представлял, как Светлана обнимает, ласкает, целует его тело. Разве может понять молодая женщина, что мужчина, несмотря на свой зрелый возраст в душе остаётся молодым?! Что ему, как и тридцать лет назад хочется услышать комплемент в свой адрес, хочется в присутствии молодых, тоже казаться молодым. Но возраст берет своё. И он не в силах изменить законы природы.
Сейчас главврачу предстоит самый ответственный, и самый решающий шаг в жизни. Если родиться ребенок, то он его никогда не сможет назвать сыном. Но это в тот момент не являлось самым главным. Главное было то, что сейчас ему предстоит наисложнейшая операция, которая должна решить исход судьбы не только сына и невестки, но и всех членов их дружной семьи. Сможет ли он в своем возрасте провести её, без осложнений, чтобы не оставить в душе любимого ему человека болезнений, страшный шрам.
Открыв холодильник, он вытащил на стол привезенные заранее на дачу продукты.
Уже стемнело, когда Цеховский вошел в гостиную где, прикрывшись пледом, лежала Светлана.
Увидев вошедшего свекра, невестка поднялась с дивана, отбросив в сторону плед.
— Пойдем, поужинаем, — предложил он.
Науменко вошла на кухню и не поверила своим глазам. Посредине стола, на белой льняной скатерти в хрустальной вазе, стояли три красные розы на длинных ножках. На блюде лежали бутерброды из красной и черной икры. Маленькие, фарфоровые тарелочки были заполнены всевозможными салатами.
Посмотрев на сервированный стол, женщина улыбнулась уголками губ, и ничего не сказав, села напротив свекра.
— Что будем пить: водку, коньяк, шампанское? — спросил Эдуард Владиславович.
— Мне немножечко водочки, — она взяла стоящую рюмку и протянула его Цеховскому.
Не успел врач произнести тост, как невестка осушила содержимое.
— Налейте мне ещё, пожалуйста, — попросила она.
— С удовольствием.
Взяв рюмку в руку, Светлана одним залпом выпила содержимое.
Цеховский взял бутерброд с черной икрой и протянул его Науменко.
— Закуси. А то так можно и опьянеть.
Эдуард Владиславович поднялся и подошел к окну, где на подоконнике стоял магнитофон, который он включил. Заиграла музыка. Кухню заполнил голос Джо Дассена. Цеховский зажёг свечи и выключил свет.
— Ой, как в кино, — проговорила подвыпившим голосом невестка.
— А жизнь и есть кино, моя девочка.
— Мне очень нравятся фильмы про любовь. А Вам?
— Мне тоже.
— А какой фильм мы сейчас будем снимать?! — спросила она, осушив рюмку до дна. — Если это, конечно, не является государственной тайной?
— «Ещё не вечер.»
— Кто режессер? — пьяным голосом проговорила Светлана.
— Я.
— Какую роль Вы мне отводите в своем фильме?!
— Ты будешь главной героиней. Звездой экрана.
— Говорят, что кинорежиссеры своих любовниц и жен всегда стремятся снимать в главных ролях.
Цеховский подошел к Светлане и, наклонившись над ней, поцеловал в шею.
Она вздрогнула, и её рука медленно потянулась к стоящей на столе недопитой бутылке «Столичной».
Эдуард Владиславович отодвинул бутылку в сторону и пригласил Светлану на танец.
— Может не надо! — совершенно пьяным голосом взмолилась она. — Как мы будем им смотреть в глаза? Они ведь думают, что я приличная женщина. А я гадюка! Настоящая гадюка, которая незаметно подкралась к ним и ужалила в самое сердце… Ведь мой укус может быть для них смертелен.
— Успокойся, моя девочка, все будет хорошо. Никто об этом никогда не узнает.
Он поднял Науменко на руки и понес в спальню, где стояла большая двухспальняя кровать, с которой было уже заранее убрано покрывало.
Цеховский аккуратно положил объект своих многолетних страстей на широкую кровать. Он видел, как она, вся задрожав, сильно сжала кулаки.
— Я тварь! Я гадюка! Змея подколодная! Самая последняя шлюха!
Опершись на локти, он наклонился над Светланой и стал жадно целовать свою невестку. Пьянка прошла у неё моментально, как только свекрь овладел женским телом. Она даже не почувствовала, как её руки стали, не зависимо от воли и сознания, ласкать уже не молодое тело лежащего рядом человека. Извиваясь как змея, женщина потеряла рассудок. Ей так хотелось, чтобы эта неожиданно ворвавшаяся в её жизнь игра затянулась как можно дольше. Обессиленный, Цеховский положил свою голову, между женских ног. Она чувствовала, как его язык касался её звездного места.
Никогда за всю свою жизнь Науменко не было так хорошо, как в эту ночь. Партнер дал ей почувствовать, что игра может быть азартной, и он втянул её в этот азарт. Только сейчас она поняла, что она женщина, страстная женщина, которой оказалось мало того, что она имела.
Обессиленные азартной, коварной любовной игрой, они, обнявшись, уснули.
Проснувшись, Светлане не смогла на кровати найти ни подушки и ни одеяла. Включив свет, она с пола подняла одеяло и, прикрыв им, объект своих азартных игр, легла рядом, обняв его.
— Зайчик мой! Солнышко моё! Вставай!
Светлана спросонья открыла глаза и увидела стоящего возле кровати, в одной мужской сорочке застегнутого на все пуговицы, свекра. В руках он держал поднос
— Я принес тебе кофе.
Светлана, взяв поднос в руки, поставила его на пол и пальцем поманила к себе отца мужа.
— Я хочу быть твоей кинозвездой, мой режиссер! — шепотом, глядя ему прямо в глаза, таинственно произнесла киноактриса.
Обалдев от счастья, Эдуард Владиславович, не теряя ни одной драгоценной секунды, рванул на себе рубашку. Пока пуговицы летели в разные стороны, он коснулся её молодого тела.
— Что Вы со мной сделали?! Как называется эта болезнь?! Чем вы меня заразили?! Я хочу чтобы эта заразная болезнь для нас двоих была не излечимой! — шептала она, находясь в его пылкий, но уже не молодых объятьях.
— Я люблю тебя! Безумно люблю! Мне кажется, что это сон, и я должен вот-вот проснуться.
— Нет-это не сон. Это кинолента, которую при желании можно еще долго прокручивать.
— Ты моя кинозвезда!
— А ты мой режиссер! Главный режиссер в моей жизни.
По приезду в Москву Светлана стала считать не только дни, но и часы, когда судьба снова сведет её со свекром. Они договорились в субботу снимать продолжение сериала, Ещё не вечер,.
— Саша мне нужно завтра на работу. Не справилась сделать отчет. Заеду в больницу к маме и сразу же на работу, — соврав, сказала жена мужу.
Проснувшись в субботу раньше обычного времени, Светлана достала из шкафа новые итальянские туфли на высоком каблуке и положила их в пакет.
Одев по просьбе свекра черные чулки на поясе и черный бюстгальтер с гипюровыми черными трусами, Науменко выбежала из квартиры на встречу своему счастью.
Цеховский ждал невестку за углом дома в машине.
— Я думала, что умру и не дождусь, когда мы снова будем вместе! — произнесла она, поцеловав Цеховского в щеку.
— Вот видишь, а ты боялась.
— Я так счастлива! Так счастлива!
— Ты даже себе представить не можешь, как я тебя хочу! — произнес он, и взяв её голову в свои сильные руки, присосался к её влажным губам.
