Евгений Будинас - Перловый суп
И так вот обо всем — надо учиться, чтобы красиво ходить, соблюдать этикет, грамотно говорить, вкусно готовить...
Но когда речь заходит о половом акте, то мы вдруг возмущенно выступаем: это же, мол, чувства, здесь получится и так.
Танец — это тоже чувства. Но для того чтобы их качественно и искренне выражать, нужно не один урок отрабатывать, не одно па доводить до совершенства... Только тогда из твоего танца выйдет то, что ты хочешь.
Почему же мы забываем об этом, когда речь идет о сексе?
Отдых
При советской власти почему-то всегда существовала проблема, как отдыхать. Недаром же в Москве был даже специальный Институт труда и отдыха.
В Тольятти появилось капиталистическое предприятие, первое в советских условиях, которым занимался мой друг Володя Кривошеев. Там был штамповочный цех с чудовищным ритмом работы. Приходилось даже использовать хоккейный прием: так как один человек не был в состоянии беспрерывно работать на штампе (всего их было пять), поэтому сначала два человека работало на всех пяти штампах, потом три человека работало на всех пяти штампах, а в это время первые два человека отдыхали. То есть сначала брали невероятную нагрузку, но зато потом имели возможность расслабиться.
Но проблема была, прежде всего, в том, что отдыхать качественно во время перерыва люди не могли. Потому что они не могли переключиться, продолжали думать о производстве.
Для решения этой проблемы что только не придумывали! Например, организовали тир, в котором рабочие должны были сидеть на велосипеде, крутить педали и стрелять. И чем быстрее крутишь педали, тем медленнее двигается мишень.
Но заставить людей крутить педали оказалось невозможно! В этот короткий перерыв они даже кушать не могли, потому что от усталости не хотели. И воскресения им не хватало для отдыха от работы! Поэтому все сводилось к одному — к водке.
Долго искали разные способы, возводя санатории и дома отдыха. Но это все никак не срабатывало...
А я сказал Кривошееву, что никакой проблемы вообще не вижу! Предложил сделать так: за три минуты до начала обеденного перерыва распахиваются двери и шесть абсолютно голых девиц медленно проходят по цеху. И исчезают. Я уверен: после этого в одну секунду все мужики забудут о работе! Переключение мгновенное!
Кривошеев посчитал эту идею гениальной, и физиологически и психологически правильной.
Надеюсь, движется к воплощению.
Очередь
Разговаривал как-то с одной белорусской бизнесменшей, которая находилась под следствием.
Когда ее пришли арестовывать, она впала в ярость и укусила сначала за ухо, а потом за горло милиционера. За это ее скрутили и отвезли в «дурку». Там ее привязали к кровати, а когда она успокоилась, ее высвободили и разрешили сходить в туалет.
Подходит она к туалету и видит, что в кабинку дверь открыта, а перед кабинкой стоит женщина, но не заходит. Моя героиня ждала пять, десять, пятнадцать минут, и когда ей стало уже совсем невмоготу, решилась спросить:
— Женщина, почему вы не заходите?
— Жду свою очередь.
— Так ведь в туалете нет никого!
— А я за хлебом стою.
Пиздобол
Когда я отводил своего четырехлетнего сына в сад, он вдруг спросил:
— Папа, а кто такой пиздобол?
Я, зная кое-что о педагогике, решил не заострять на этом слове внимание и быстро ответил сыну первое, что пришло мне на ум:
— В древности люди такие ездили на лошадях с копьями. А сейчас это слово уже не употребляется, потому что нет уже таких людей.
Тем же днем мне позвонила директор сада Мария Ивановна и попросила срочно зайти, потому что произошло нечто, по ее мнению, немыслимое.
Я бросил все дела и помчался в сад.
Оказалось, что в нашем образцово-показательном садике проходил городской конкурс по лепке, было даже приглашено республиканское телевидение. Дети с удовольствием перечисляли перед камерой, кого они будут лепить: котика, лошадку, грибочек. Кто-то с заявками «посерьезнее» — мушкетера, гусара, Суворова. Дошла очередь и до моего сына:
— А я, — говорит, — буду лепить пиздобола.
Прихожу я утром в парикмахерскую
Прихожу я утром в парикмахерскую. А она закрыта. Я постучался. Открывает пожилая, полная, на вид добрая женщина, вообще не похожая на парикмахершу.
— А я, — говорит, — выходила и дверь закрыла.
Я подумал: «Как же она выходила, если дверь закрыта изнутри?»
Ну да ладно, сел. Она спрашивает:
— Немножко подкоротим?
— Да, знаете, чуть-чуть подкоротим, примерно на треть.
Она берет машинку и «вжик»!
— Что вы делаете? — аж вскрикиваю я.
— Вы ж сказали треть оставить!
— Я сказал треть убрать! Но то, что вы оставили, это все равно меньше трети!
Она так грустно:
— А! Значит, я вас не поняла...
— Ну, ничего, — говорю, — лето, ладно...
— Что значит: «Ничего»! — уже немного агрессивно. — Я виновата!
— Да что уж там, виноваты — не виноваты...
Но она не останавливается:
— Понимаете, вам вообще надо иметь своего парикмахера, к которому вы будете постоянно ходить. И тогда у вас не будет никаких претензий.
— А у меня нет никаких претензий.
Она вроде бы успокоилась.
— Бороду будем?
— Да, будем.
Она продолжает водить машинкой по голове, и вдруг опять:
— Что значит, у вас нет претензий? Я же виновата! Понимаете, каждому ведь нужно свое. Сейчас все носят-то коротко, а вам, видите, длинно надо. Вы сказали, но я не поняла.
— Хорошо, хорошо, не переживайте.
— Хм, — она и стричь перестала, руки в боки. — Что значит «хорошо-хорошо»! И так вот каждый придет, и каждому надо угодить, и к каждому надо подстроиться! Знаете, получается, что если я не могу подстроиться, то мне здесь вообще делать нечего!
— Да оставьте вы уже эти разговоры, давайте стричься!
Но через некоторое время, глядя на свое отражение, я не вытерпел:
— Я вас просил убрать треть. Вы мне оставили меньше трети, но продолжаете состригать. Прекратите. Только подравняйте слева. Уберите столько же, сколько убрали справа.
— Вот и будет, как я вам говорила, коротко! Как все сейчас носят!
Я молчу.
— Ну да, я виновата! Так я, в отличие от других, это и признаю! А вы на мое место встаньте — одному укороти так, другому укороти так... Был бы у вас свой этот самый...мастер. Вот вы сюда ходили раньше?
— Да.
— Ну так что вы не пошли к той, которая раньше стригла?
— Так я пришел к той, которая...
— Ну, так что ж вы к ней не пошли?
— Так нету ж никого!
— Видите, никого нету, а я виновата! Все время я виновата, что ни происходит!
Я даже не знаю, почему я все еще сижу. Почему не убил ее до сих пор, не разгромил парикмахерскую. У меня, может, первый раз в жизни такое нормальное состояние — я просто сижу и просто стригусь. В какой-то момент вижу, что уже все: то, что она сделала, — это п-ц. Я уже давно слюню ладонь и приглаживаю то, что у нее не получается.
— Смотреть будете? — протягивает мне увеличивающее зеркало.
— Нет.
— Ну да, я понимаю. Вы не будете и смотреть.
— Лето. Мне все равно. Не переживайте.
— Как я могу не переживать? — Она прямо взорвалась. — Ну как я могу не переживать с таким клиентом! Вот придет, ему то сделай, это сделай... И все же надо сделать! Я же понимаю, моя работа такая, да? А вы бы мою работу за такие деньги делали? — Резко успокаивается. — Ну что, бороду-то как будем?
Я даже не успеваю ничего ответить.
— Правильно, не будем!
— Что значит, не будем? — я опешил.
— Если вам так не нравится моя работа, зачем же мы с вами будем делать бороду?
— Ну ладно, вы меня достали! Сколько с меня?
— Я с вас денег не возьму!
— Это еще почему?
— А потому что вам все не нравится!
— Я что-нибудь сказал вообще?
— А я сама знаю! Всем вечно все не нравится!
— Не дурите мне голову! Сколько с меня?
— Я сказала, я с вас денег не возьму! Нисколько!
Я уже начинаю орать, что сейчас вызову хозяина, что она улетит отсюда в эту же секунду...
— Что вы на меня повышаете голос? Четыре восемьсот...
Я швыряю деньги, разворачиваюсь по направлению к и двери, а она мне вдогонку:
— Слава богу, бороду не трогали. Вам и так хорошо. Все равно вам угодить невозможно!
Сочетание невозможного
Когда мы говорим о бане, я вспоминаю любопытство Анатолия Стреляного, которого ужасно интересовало, как я буду решать вопрос обеспечения Эстонии цветным металлом.
Стреляный уговаривал меня, чтобы я взял его с собой, так сильно он хотел посмотреть, как это все происходит, как решаются вопросы в банях. В это время промышленность Эстонии задыхалась без поставок, и нужно было выходить на уровень Госснаба СССР.
