Евгений Будинас - Перловый суп
Всегда кто-либо из любознательных спрашивал меня, как я выбирал высоту стола. Достаточно было только встать и выдержать паузу, что вызывало общий хохот. Действительно, очень удобно заниматься всякого рода любовными утехами на раскачивающейся поверхности нужной высоты.
Это свое изобретение я усиленно распространял: такие же столы у нас появились и в бане, и в музее. Все восхищались этими столами и расспрашивали о них, но я не знаю ни одного случая, чтобы это было кем-то повторено. Более того, я нигде больше не видел таких столов. Странно, у людей, с одной стороны, есть готовность и стремление быть детьми, участвовать в игре, но всегда нужен катализатор, какой-то толчок, или заводной человек, который способен заразить своей энергией и всех остальных.
И юные, и взрослые, и пожилые люди с удовольствием танцуют, прыгая цепочкой по залу, только их нужно на это раскачать. Поэтому жилье на деревьях — удел очень не многих, хотя забавляет это всех.
Оказывается, очень тяжело ощутить себя непринужденным ребенком, не обремененным правилами поведения. Например, сады на крыше. В Минске было построено несколько двенадцатиэтажных домов с садами на крыше. Но так как ими никто никогда не пользовался, вскоре их закрыли.
Когда я вселился в девятиэтажный дом, выход на крышу не был еще закрыт. Как раз на новоселье девятого мая все без исключения гости с великим восторгом поднялись на крышу, где мы пили шампанское, да еще и смотрели салют по случаю Дня Победы.
Я не знаю больше ни одного такого случая в нашей системе координат. Только посол Турции Шули на крыше своего дома-резиденции устраивала приемы. Это была самая яркая из всех дипломатических тусовок, которые я видел в своей жизни. Я помню, как шел проливной дождь, и гости устроили на крыше танцы — мы кувыркались, как дети. Американский посол грохнулся в лужу, но, не потеряв самообладания, прокатился по воде в каком-то па, и был подхвачен дамой. Греческий посол танцевал буги, и всех потрясала эта раскованность.
Но это вопрос внутренней свободы и раскрепощения, которые, к сожалению, очень редко доступны людям.
Приобретение времени
Я долго собирался сложить все фотографии в альбом. А лет в тридцать пять подумал, зачем это надо — все равно конец скоро. С той поры так и не могу упорядочить свой архив.
Однажды ко мне пришел мой друг и рассказал, что нашел классный участок для того, чтобы строить дачу. Я на него посмотрел, как на идиота, подумал, что он с ума сошел: зачем человеку в пятьдесят лет дача? Это при моей логике, что в тридцать пять уже не имеет смысла даже фотографии укладывать.
Но интересно другое — через двадцать лет этот же друг пришел ко мне снова и сказал, что он нашел новый дачный участок. Теперь меня это ни сколько не удивило, и я кинулся с ним смотреть этот участок и планировать постройку. Тогда мне уже было пятьдесят пять. Только после пятидесяти у мужчины начинается некое новое ощущение времени.
На мой шестидесятилетний юбилей ко мне прилетела из Америки моя студенческая подруга, мы с ней не виделись лет двадцать. Мы поехали в Дудутки, и у меня сломалась машина. Раньше я бы что сделал? Я бы сразу кинулся ее чинить! А тут я сказал:
— Хрен с ней! Пошли гулять.
Мы бродили, дышали воздухом, болтали, потом перекусили... И как-то автоматически нашелся тракторист, который вытащил машину, нашелся механик, который ее отремонтировал. .. И получилось, что все решилось, только без потери времени. Потому что вся эта судорожность, лихорадочность жизни никакого смысла не имеет.
Если какой-нибудь идиот несется на машине со скоростью сто шестьдесят километров в час, то через час я его догоню на переезде. Но я при этом еду спокойно, думая о своем, не рискуя жизнью, а он несется. И итог получается одинаковым. Так абсолютно во всем.
Насилие над естественным ритмом придает какое-то ускорение, но оно так незначительно, что почти ничего не обретаешь. Если бы я бросился тогда немедленно чинить машину, она бы раньше, чем уезжать, и не потребовалась бы. И, слава богу, у меня хватило мудрости!
Без насилия все решается само, может быть, не так быстро, но зато с огромной выгодой, а именно с выгодой во времени. Потому что время, которое расходует гонщик со ста шестьюдесятью километрами в час, потеряно. А время, потраченное на поездку, как на прогулку, оглядываясь по сторонам, любуясь окрестностями, приобретено.
Дорога — это не потеря времени при правильном настрое человека.
Радости жизни
Когда мне исполнилось шестьдесят, я сказал:
— Ну вот и все...
Это тот минимум, до которого у меня не было никаких шансов дотянуть. Как любит говорить Стреляный:
— Не по грехам нашим.
Так и мое шестидесятилетие не по грехам. При этом я считаю, что все, что после этого — подарок судьбы. Поэтому я так спокойно смотрю на то, что это может неожиданным и форсированным образом завершиться. Я не могу сказать, что у меня есть большой оптимизм, но и ощущения катастрофы тоже нет. Есть выражение — «пора и честь знать».
Спрашиваю у молодого и циничного врача после анализов:
— Так что, похоже, я влетел?
— Похоже, что да,
Я на все это смотрю спокойно.
Начинаешь ощущать совершенно новые радости. Я не мог себе представить, насколько богаче с годами у человека становится жизнь. Казалось бы, многие возможности исчезают. Я никогда не мог понять, что испытывает девяностолетний старик, который сидит на лавочке возле дома. А сейчас я уже начинаю догадываться: он чудовищно много видит, чувствует и понимает. Пролетела бабочка — это целая тема для философских раздумий! Человек действительно второй раз попадает в детство. Это второй раз, когда он, как младенец, получает знания, несоизмеримо большие, чем за всю жизнь. Все гораздо богаче, содержательнее и интереснее.
Сон. Безумное блаженство — хорошо поспать. Но теперь оно осознанное! В юности я всегда ездил в поездах на третьей полке. И для меня это было счастье. В общем вагоне переполненного поезда свободная третья полка, на которой нужно было только газетный лист постелить, я и спал как убитый. Сейчас я уже вообще в поезде не сплю, современные вагоны СВ меня совершенно не устраивают— узко и жестко. Вспоминаешь старые СВ — великолепные вагоны, где на два купе была душевая, диван, кресло, торшер и умывальник. Будучи наглым человеком, в таких СВ я проездил еще в студенческие годы, когда очень актуальна была проблема свободной квартиры.
С Галкой, однокурсницей моей юной первой жены, я протянул однажды в кассу два студенческих и попросил СВ до Смоленска со льготой. Направление было выбрано спонтанно, по количеству часов. В то время СВ вагоны были негласно вагонами для VIP персон. Но только негласно. На мою наглую просьбу кассирша ответить отказом не могла. После этого я пользовался СВ постоянно.
В Смоленске мы выходили, гуляли по перрону, и через двадцать минут был обратный поезд, и опять же в СВ, в шикарном двухместном купе. Семь рублей туда и семь рублей назад — вот тебе и гостиница, и дорога, и романтика.
Такие простые вещи как носки или носовые платки. Только теперь понимаешь, какими они должны быть. Я только к шестидесяти вдруг научился покупать рубашки — понимать разницу не только в цене и расцветке, но и в том, какой это материал, длинная она или короткая, узкая или широкая. То же самое и с брюками.
Единственное, в чем я разбирался еще с юности, так это в туфлях. Начиная еще с тех, первых «Джимми», которые потрясли мою мамашу ценой. Они стоили 250 рублей, это было безумно дорого, мать не спала после этого ночь. Купив «Джимми» я понял, что человек может быть одет как угодно, но у него должна быть великолепная обувь. Всю жизнь после этого я всегда знал, что ищу. Я помню французские туфли, в которых, кроме всего прочего, я и по горам в Карпатах ходил. Они это выдержали, в них и это было возможно. После двухнедельного марш-броска они все еще оставались шикарными и выходными.
Совсем недавно мне повезло — в Вильнюсе я опять купил «Джимми». Я их померил, купил, и, зная, что туфли нужно постепенно разнашивать, решил, что дойду в нихдо дома, чтобы в следующий раз уже было легче. Но, не дойдя до дома, я развернулся и пошел обратно в магазин, чтобы купить еще одну пару. Это потрясло всех: человек с перерывом в двадцать минут купил одинаковые туфли два раза. Я шел в них, слыша тот юношеский звон от кожаной подошвы по тротуару, легкое цоканье каблука, ощущая неописуемую легкость.
Я всегда относился к числу людей, которым даже полежать на диване надо быстро. Мне трудно засыпать. Если у меня много времени, то я легко засыпаю, если немного, то я начинаю торопиться, чтобы быстрее заснуть, потому что надо же быстрее проснуться. Так и родилась бессонница. Но потом со Станкевичем мы изобрели способ с ней бороться. Все очень просто — проснувшись посреди ночи, нужно обрадоваться, о, мол, как хорошо, ведь как раз есть вещи, о которых я днем не успел подумать!
